Кукин
Ушёл Юрий Кукин.
Независимо от любви или нелюбви к его жанру (авторская песня), его стихи, точнее, судьба их лирического героя, останутся в нашей культуре значимым событием, так как они смогли очень многое отразить и выразить. А пытаться понять шестидесятые без них, по-моему, нельзя.
Это тот случай, когда хочется сказать «уходит эпоха», хотя его творчество и не является «эпохой» даже для самой авторской песни. Однако его «За туманом» стала песней-символом - шестидесятых годов, целого поколения, да и вообще юности, как она понималась в нашей культуре. А в каком-то смысле и всего СССР - идеологически страна всё время «ехала за туманом» - никто точно не знал, какова цель, но полагалось, что она прекрасна, и всё оправдывает. А сейчас нам этого «движения к прекрасному» очень не хватает - мы стали ностальгировать по мечте о будущем. И именно о прекрасном будущем, а не пугающем голливудском.
Click to viewТогда "Я еду за туманом" слушали обыкновенно не в авторском исполнении. Впрочем, песня эта даже в его творчестве - самая ранняя и самая простая, я бы даже сказал, примитивная. Просто он ухватил в ней что-то очень важное - тогда для всех.
А вот всё последующее его творчество известно только любителям. А жаль. Помимо того, что это уже неплохая лирика, оно в не меньшей степени отражает судьбы и настроения поколения, которое с такой надеждой ехало за туманом. Вообще, в наши дни лирика как-то «не в моде», «не актуальна», господствует запрос либо на что-то лёгкое-развлекательное, либо на имеющее яркое социальное звучание. Нелиричное какое-то время. А ведь лирика иногда этого социального звучания имеет гораздо больше, особенно если смотреть на целое творчество человека. И Кукин, у которого, как он говорил, в поэзии царил «культ личности» (всё - про себя), очень ярко отразил судьбу целого поколения, без понимания которого трудно понять и наше время.
Всё его дальнейшее творчество, за исключением нескольких шуточных песен, оказалось довольно грустным по содержанию, эдакая печаль человека, разочаровавшегося в жизни, но верно сохраняющего о ней старые понятия.
И всё это творчество было его собственным диалогом с песней «За туманом». Это и попытка разъяснить себя:
И вот словами связан я,
Как крепкою верёвкою,
И все-то вам рассказывать
Становится неловко мне
О том, что я за сказкою,
За песней, за закатами,
За тем, чтоб перед ласкою
Я не был виноватым бы.
(Сумерки, 1968)
И как-то справиться с тем статусом «автора песни-символа поколения», который оказался для него довольно тягостным:
«Вот вы поверили в меня, а жаль мне» (1967);
Нахожу на дорогах подковы,
Заполняю собой города...
Человек из меня толковый
Не получится никогда...
Вы пришлите в красивом конверте
Теплых слов шелестящий шелк.
Ну а мне вы не верьте, не верьте,
Я такой - я взял и ушел...
(Романс, 1965);
И постоянный мотив неудачи, разочарования:
Заблудилась моя печаль
Между пихт и берез,
И не действует по ночам
Расстоянья наркоз.
Расставаясь, шептал: "Пустяк,
Ведь не видишь же ты насквозь!
Просто что-то не так, не так,
Что-то не удалось".
(Поезд, 1965);
Невезенья, неурядиц
Стал замерзшим водопадом.
Мне тепла от вас не надо,
Не тревожьте водопад!
Только осень - листопадом,
Только ты - прощальным взглядом...
Я просил тебя: "Не надо!", -
Все вернули мне назад.
Уезжал в зеленый омут,
Убегал в волшебный город,
И в прыжках сквозь арки радуг
Сам себя тренировал.
Знал же, знал, что не поможет,
Приобрел ненужной ложью
Пустоту ночей бессонных
И восторженных похвал.
(Осенние письма, 1965);
Где ж ты, мой добрый волшебник?
Я до сих пор не летаю.
Видишь, стою на коленях,
Хоть сам придумал тебя я...
(Волшебник, 1964);
В окнах грустный дождь пейзажи Моне
Притащил из Эрмитажа ко мне,
Лучше я возьму ружье и в тайгу
От себя убегу.
(Я губами солнце снял… 1965);
Зачем же ждать, чего-то ждать,
Как новую беду,
И прятать грусть, и прятать грусть -
Она у всех, как прежде, на виду.
Мелькнет удача, мелькнет удача,
та, которою ты так не дорожил, -
И от себя не убежать,
И остается только ждать
И жить как жил.
(Остаётся, 1973).
Кажется, в постоянном исполнении песни «За туманом» он стал понемногу ощущать себя своего рода печальным клоуном, который должен веселить публику и считает это своим долгом:
Если же внезапно истинную грусть
Как-нибудь случайным жестом обнаружу, -
Я подпрыгну вверх, и я перевернусь,
И тогда опять вам буду нужен.
(Клоун, 1966).
И вот в этой грусти, в этой растерянности от чего-то несостоявшегося, неудавшегося в том общем походе за туманами, - видится судьба целого поколения, так ярко и романтично начинавшего и так быстро впавшего в какую-то специфически русскую (хотя, может, только интеллигентскую) тоску.
В том же конце 1960-х Вен.Ерофеевым была написана замечательная поэма (вот уж действительно, поэма) «Москва - Петушки», с этим трагическим сюжетом - поездки к прекрасному, целого духовного путешествия, с постоянной попыткой убежать (да просто отвлечься) от реальности, и невозможностью достичь этой цели (Петушков, тумана и т.д.). Кстати, это и поездка домой (у Кукина об этом есть песня "Город" - всегда искомый и недосягаемый, до которого даже "поездом - нет, поездом мне не доехать!"). Человек приезжает, и осознаёт, что, пока он ехал, все координаты мира поменялись, и он совсем не там, куда стремился, а там, откуда бежал. Кажется, очень общее для того времени ощущение.
Вообще, те, кто позже ещё сохранили силы для нового рывка за туманом, уехали на Запад. Пол поколения уехало. И именно те, кто в молодости готов был ехать на БАМ - «за мечтами и за запахом тайги».
Но при всей этой теме разочарования и печали от чего-то неудавшегося, неосуществившегося, его творчество пронизывает и другая тема - отстаивание права на дорогу к туману, верность тем чувствам, с которыми он к нему стремился.
Поездом - нет! поездом мне не доехать.
И самолётом тем более не долететь.
Он задрожит миражом, он откликнется эхом,
И я найду, я хочу и мне надо хотеть.
(Город, 1964).
И ведь даже удивительно - Кукин до последних лет жизни продолжал выступать и петь те самые песни, которые написал в шестидесятых, ничего в них не меняя и не отбрасывая.
В 1970-м Кукин написал стихотворение «Герои устали» (т.е., конечно, песню, но песни в этом жанре - это, как известно, лишь «удобный способ хранения и транспортировки стихотворений» - не помню чьи слова, но слышал от В.Ланцберга). Наверное, оно наиболее определённо отразило это самоощущение:
Устали герои, устали,
Тела их из плоти и крови,
Тела их совсем не из стали -
У них пошатнулось здоровье.
И, глядя на небо, на горы,
На вечное пламя заката,
У них не беда и не горе,
А чувство, что, вот, виноваты.
И в том, что идти перестали,
И в том, что дорог еще много...
Устали герои, устали.
Сидят у родного порога.
А кто-то по-прежнему ищет
Дорогу в сплошном бездорожье,
А кто-то живых убеждает,
Чтоб чтили и помнили павших.
И дарит надежду для тысяч
Своею судьбою тревожной,
И очень волнует все это
Уставших героев, уставших.
И тем, кто идти перестали,
Не так уж спокойно на свете...
Устали герои, устали.
У них уже взрослые дети.
В 1970-х и позже Ю.Кукин уже почти не сочинял новых песен. Он как бы остался со своим творчеством в 1960-х. Был тренером по фигурному катанию, возился с детишками - их в таких детских студиях сотни каждый год. Рассказывал им сказки.
Есть у него стихотворение, наверное, наиболее полно выражающее такое отношение к жизни: постоянное очарование и обязательное разочарование в своих «сказках», в том самом тумане, но убеждённая позиция, что именно это - и есть жизнь, это и есть сознательно выбранный способ существования, для многих людей - просто необходимый. Такое самоощущение, конечно, свойственно в какой-то мере всем, и в любых поколениях, но ярче всего, как мне кажется, оно было выражено именно тогда, именно ими:
Но не несу ни зла я и ни ласки,
Никто не будет плакать и смеяться:
Я сам себе рассказываю сказки
И жду, когда они начнут сбываться.
А сбывшимися сказки не бывают,
Несбывшиеся сказки - забываю.
И больно мне, но я не унываю -
Я старый сказочник, я много сказок знаю.
(Старый сказочник, 1965)
Кукин утверждал право человека на очарование сказками, несмотря на всё понимание их сказочности. Это утверждение права человека быть наивным. Утверждение права на человеческие отношения, бесхитростные, как его игра на гитаре. Право на, своего рода, умный наив - ту наивность мудреца, когда весьма ненаивный взгляд на жизнь приводит человека к мысли о необходимости всё же быть наивным, видеть и действовать именно так. И, как мне представляется, это нам говорит и вся культура шестидесятых. Кажется, и коммунистические идеалы сохранялись в то время в обществе только благодаря такому же подходу. Это же, кстати, черта и так популярного в те годы наивного искусства, когда профессиональные художники сознательно учатся видеть мир наивно.
В наше время такое искусство опять стало неактуальным. На рынке ценится, но общество не волнует. Более того, наив осуждается, в нём видится недопустимая неадекватность. Наивность преступна. Однако ей на смену пришла не патетическая серьёзность консерваторов, а тотальный цинизм - утверждение права человека не верить ни во что. И, возможно, именно поэтому искусство шестидесятников в наши дни предстаёт столь несовременным - оно как бы лишнее для системы господствующих умонастроений.
Но именно поэтому в диалоге с той культурой можно найти что-то очень нужное - нам теперь. Она нам, нашей эпохе оппозиционна. И в первую очередь это касается такого её своеобразного позитива - утверждения права человека быть наивным. Несмотря ни на какие разочарования.