Интервью с Вернером Херцогом
Оригинал взят у d_desyateryk в Интервью с Вернером Херцогом
название: ВЕРНЕР ХЕРЦОГ: СВОИ ПЕРВЫЕ 11 ФИЛЬМОВ Я СНЯЛ НА КРАДЕНУЮ КАМЕРУ
Вернер Херцог - легенда мирового кинематографа, один из лидеров нового немецкого кино 1960 - 1970 годов. Его авторская манера уникальна. Пейзаж в его фильмах очень часто снят так, что становится отдельным персонажем, задающим развитие всей истории; в то же время герои картин Херцога - как документальных, так и и игровых - в той или иной степени бунтари, чудаки, а то и просто безумцы. Отдельное достижение - только Херцогу удалось снять столь же одаренного, сколь и неуравновешенного актера Клауса Кински в пяти фильмах, при этом все они - «Носферату», «Войцек», «Агирре, гнев божий», «Фицкарральдо», «Кобра-Верде» - признаны классикой авторского кино.
Работы Херцога отмечали наиболее престижными наградами: гран-при жюри, приз за лучшую режиссуру, приз ФИПРЕССИ, приз экуменического жюри Каннского фестиваля, «Серебряный медведь» в Берлине, номинации на «Оскар», «Сезар» и британскую премию БАФТА.
Побеседовать с режиссером удалось в Москве, куда он приехал, чтобы представить ретроспективу своих фильмов.
Разговариваем - фото Екатерины Викулиной
***
- Как вы пришли к кино?
- До 11 лет я вообще не знал о его существовании. Я вырос в маленькой деревушке в баварских Альпах. У нас не было ни телефона, ни радио. Я присматривал за коровами, мне надо было знать, как доить корову, так что с детства безошибочно определяю людей, которые это тоже умеют. Свой первый телефонный звонок я совершил в 17 лет.
- Хорошо, но ведь было первое сильное эстетическое впечатление, которое вы помните до сих пор?
- Это случилось после переезда в Мюнхен, когда в свои 12 лет я уже ходил в школу. В одном книжном магазине я увидел книгу о наскальной живописи. Меня просто заворожило изображение лошади из знаменитой пещеры Ласко. Я хотел купить книгу, но не мог - не было денег, что послужило стимулом к тому, чтобы начать работать. Я подрабатывал подавальщиком мячей для теннисистов, а в 15 лет устроился сварщиком на сталелитейный завод. Днем учился в школе, в ночную смену работал. Каждую неделю я возвращался к магазину и проверял, на месте ли книга, - очень боялся, что ее кто-нибудь купит. Я думал, что там только одна книга, потому что не знал, что такое книжный магазин. Через четыре месяца я заработал денег, купил книгу, раскрыл ее, и те чувства, которые нахлынули на меня, все еще со мной.
- Какие фильмы впечатлили вас схожим образом?
- Таких фильмов не было... Я смотрел незначительные ленты - «Зорро», «Тарзан», «Доктор Фу Ман Чу», вестерны. Но в 14 лет со мной случились три вещи, повлиявшие на мою жизнь. Я прошел пешком вдоль албанской границы. В Албанию тогда было невозможно попасть - это было полностью запрещенная территория. Второй момент - крайне драматическое религиозное переживание. Я крестился и стал католиком. Этот фактор уже не играет серьезной роли, но во многих моих фильмах еще слышно его отдаленное эхо. И третье - я понял, что должен стать поэтом от кинематографа. Я понимал, что мне еще предстоит ощутить всю тяжесть задачи, которую я на себя взваливаю. Я провел целую ночь на замерзшем озере, размышляя об этом, и сказал себе, что готов принять этот вызов. И решил, что никогда не буду бояться.
- Хотелось бы поговорить о вашей последней картине «Пещеры забытых снов», где вы рассказываете о наскальных рисунках древних людей. У нашего великого режиссера Сергея Параджанова есть картина «Тени забытых предков», так что для постсоветских зрителей эти названия перекликаются. Была ли такая ассоциация у вас?
- Я не видел фильм Параджанова, это название мне незнакомо, но, вы знаете, у режиссеров, поэтов, писателей так бывает, что схожие идеи приходят к ним в голову. Поэтому связь, возможно, присутствует, но неумышленная.
- В связи с «Пещерами...» возникает несколько некинематографический вопрос: верите ли вы в теорию эволюции?
- Эволюция видов - очевидный факт. Сейчас борьбой против теории эволюции занимаются разве что правые религиозные группы. Такие взгляды существуют, и мы должны с этим как-то жить. Мне, кстати, недавно задали на пресс-конференции прекрасный вопрос: «Как может быть, что этим рисункам 32000 лет, если мы прекрасно знаем, что мир создан 6000 лет назад?». В таких случаях непонятно, что отвечать, просто нет аргументов.
- Пейзажи в «Пещерах» потрясают воображение. Вы не раз говорили, что вы сначала представляете себе ландшафты в своих фильмах, а потом ищете эти места. Это действительно так?
- Да, иногда работа начинается с пейзажа. Хорошим примером может послужить мой первый игровой фильм «Наука жизни», который я снял, будучи совсем молодым человеком. В 15-летнем возрасте я пешком исходил весь остров Крит: 250 километров по горам. Однажды, стоя на плато, я увидел в долине 10000 работающих ветряных мельниц. Сначала я подумал, что сошел с ума. Образ был настолько силен, что через восемь лет я построил фильм вокруг него. Пространство в моих фильмах - это пейзажи человеческой души. И как режиссер я руковожу не только актерами, но и пейзажами.
- Кстати о ваших актерах: кого вы считаете лучшим?
- Мне довелось работать с Клаусом Кински, Николасом Кейджем, Кристианом Беем, Клаудией Кардинале, но Бруно С., сыгравший главные роли в фильмах «Строшек» и «Каждый за себя, и один бог против всех», трогает меня гораздо больше, чем кто-либо другой. Он навсегда останется неизвестным солдатом кинематографа. Он даже не хотел, чтобы его полное имя было известно, потому что в юности совершил ряд правонарушений, но это - результат катастрофического детства и подросткового возраста. Он с 3 до 26 лет постоянно находился в закрытых учреждениях, всегда под замком. А работал оператором погрузчика на сталелитейном заводе, но второго такого актера на экране вы не увидите. Для меня он самый великий.
- Он сыграл действительно очень странные характеры, но ведь герои большинства ваших фильмов 1960 - 1970-х не от мира сего.
- Такие обобщения следует делать с некоторой осторожностью, ведь я снял более 60 фильмов. Да, у меня есть четыре-пять картин, герои которых одержимы дикими фантазиями, чрезмерными для человеческого существования. Меня привлекают экстремальные проявления человеческой натуры.
- Если вспомнить о «Строшеке», то там США разрушают героя Бруно С. Сейчас вы стали, по сути, американским режиссером. Вы изменили свое мнение?
- Ваш вопрос интересен, но я хотел бы подчеркнуть, что первая часть фильма происходит в Германии, которая как раз и начинает разрушение героя. Он перебирается в Америку, чтобы обрести новую жизнь, но Америка лишь довершает то, что началось в Германии. Человеческая основа Строшека разрушается обществом.
Но если вы видели фильмы, снятые мною в США, то могли убедиться, что в них даже более мрачный образ Америки: в «Плохом лейтенанте» показан коррумпированный полицейский, продемонстрированы разрушения в Новом Орлеане, вызванные, кстати, далеко не только ураганом. В том же году я снял «Мой сын, мой сын, что же ты наделал», и там речь идет о страшном случае убийства, такой тихий фильм ужасов. Так что в каком-то смысле мой взгляд на Америку даже стал более мрачным.
- Это в кино, а как в жизни?
- Я не смог бы жить в стране, которая мне не нравится. Один пример: свобода информации в США закреплена законодательно. Любой правительственный документ считается собственностью народа. Например, в архивах НАСА был найден фильм, который американские астронавты сняли в 1969 году на 16-миллиметровую пленку. Его никто никогда не видел. Съемки настолько меня поразили, что я немедленно обратился в НАСА, чтобы приобрести права на них, и мне ответили: «Они принадлежат народу». Я уточнил: «А баварскому народу этот фильм тоже принадлежит?». Они подтвердили: «Эта съемка принадлежит всем, в том числе и вам». Я воспользовался этими съемками, чтобы сделать фильм «Бело-голубая высь», и мне это не стоило ничего. Иными словами, вы, к примеру, можете загрузить из Интернета видеозаписи звезд и галактик, сделанные телескопом «Хаббл». А потом, скажем, в Киеве выпустить календарь с этими фотографиями и таким образом заработать денег. То есть съемки с телескопа «Хаббл» принадлежат также и народу Украины. И это не зависит от вашего отношения к США. Это одна из причин, по которым я люблю Америку. У меня есть вопросы к этой стране, но и к Германии они есть тоже, и это нормально.
- Вы не только снимаете, но и обучаете. Не могли бы рассказать о вашей киношколе?
- Она называется Rouge Film School (Rouge - «шельма». - ДД). Я основал ее, потому что подход существующих школ казался мне смехотворным. Определенного помещения или расписания у нее нет. Мы собираемся на долгие уик-энды на три-четыре дн, несколько раз в году. Я веду занятия сам и сам выбираю из заявок, которые мне присылают. К заявке нужно приложить снятый короткометражный фильм. Но если у кого-то пока нет достаточной квалификации для кино, я рассматриваю и другие варианты, например, однажды я взял поэта, а на предыдущей встрече я принял молодого человека из племени кочевников-туарегов из Алжира.
- Потому что он кочевник?
- Я предпочитаю людей, которые познают мир, ходя по нему пешком. Это не джоггинг, не автостоп, не туризм - именно ходьба пешком. Я сам путешествую как паломник, без багажа либо снаряжения. Когда великий историк кинематографа Лотте Айснер умирала в Париже, я из Мюнхена прошел весь путь до Парижа пешком. Это чуть менее тысячи километров. У нас были достаточно строгие формальные отношения, но я просто не мог дать ей умереть, и ее выписали из больницы через несколько недель. А когда ей исполнилось 88 лет, она вновь попросила меня прийти в Париж. Она сказала: «Вы наложили на меня заклятие, и теперь я не могу умереть. Я почти ослепла, но мне больше всего нравится читать и смотреть кино, а я уже не могу этого делать. И я не могу ходить больше. Так что все большие радости моей жизни покинули меня. Но ваши чары все еще на мне, и я не умираю». И я ей сказал: «В настоящий момент я снимаю с вас свои чары, теперь вы можете умереть». Через восемь дней она отошла. И тогда это было хорошо. Так что я всегда призываю тех, кто хочет снимать кино, путешествовать пешком. Путешествовать так всегда трудно, но это большая радость. Мир открывает себя тем, кто ходит по нему пешком.
- Что еще нужно, чтобы стать режиссером?
- Читайте. Если не будете читать, никогда не станете кинематографистом. В своей школе я ввел список книг для обязательного чтения. Он начинается с «Георгик» Вергилия, Возможно, это величайшая поэма, написанная величайшим поэтом. Она мне помогла в фильме, который я снимал в Антарктиде. Мы с оператором вышли из самолета, оператор посмотрел на меня и спросил: «Как мы объясним суть этого континента зрителям?». У меня ушло три секунды на ответ: «Мы не будем объяснять. Мы сделаем это так, как сделал Вергилий в «Георгиках». Он воспевает пчелиный рой, яблочный сад. Так и мой фильм поет славу красоте континента и людей, которые там работают. В список для чтения входят исландские «Эдды», рассказы Хемингуэя и также, как ни странно, официальный рапорт о расследовании убийства президента Кеннеди. Очень насыщенная литература, и мне нравится читать этот документ именно как литературное произведение.
- С какого предмета вы начинаете обучение?
- Как взламывать замки с помощью хирургических инструментов. Когда я путешествую, я всегда проникаю таким образом в пустующие дома и ночую там. Но не причиняю ни малейшего ущерба и закрываю за собой дверь, когда ухожу. Еще один обязательный предмет - краткий курс того, как подделывать документы.
- А это зачем?
- Без подобных прекрасных подделок мы никогда бы не смогли снять, например, фильм «Фицкарральдо».
Задачи, которые перед нами стояли, казались физически невыполнимыми: как управлять сумасшедшим актером - имею в виду Клауса Кински, как обуздать массовку из 1200 индейцев в джунглях? Нужно было иметь много преступной энергии. Когда мы буксировали пароход к нужной мне точке вверх по реке в северной части Перу, то не учли, что этот регион на границе с Эквадором, - вскоре началась приграничная война. Военные блокпосты на реке были через каждые три-пять километров. Я не остановился на одном из них, и дежурный офицер приказал стрелять в меня. Перепуганный босоногий 17-летний солдат выстрелил, и я остановился. В меня вообще часто стреляли, что для мужчины большая радость, особенно когда это неудачно. Я обратился к командующему этим КПП: «Мой полковник, я имею разрешение на съемки в этом районе, но мне надо отправиться за ним в Лиму». Через четыре дня я вернулся туда на пароходе и остановился там. У меня был превосходный пятистраничный документ на президентской бумаге, написанный на цветастом испанском двухсотлетней давности, который предпочитают использовать властители тех мест, с тремя подписями: самая большая и красивая - президента Белаунде, и секретаря его администрации, и общественного нотариуса президентского дворца, и печати тоже были. Правда, под подписью Белаунде стояла печать на немецком - штамп фотографа: «Если кто-то хочет приобрести права на эту фотографию, пожалуйста, свяжитесь с таким-то фотографом». Я сказал полковнику: «Прочтите этот документ незамедлительно». Он посмотрел на подпись президента, отдал честь и разрешил ехать дальше. А свои первые 11 фильмов, включая «Агирре, гнев божий»,
я снял на краденую камеру. Она принадлежала институту-предшественнику Мюнхенской киношколы. Ее должны были предоставлять молодым режиссерам, но мне никогда не давали. Однажды я зашел в комнату с оборудованием, десять секунд со мной никого не было, так что я взял лучшее и ушел. Иначе говоря, если хотите стать режиссером, не ждите, когда вам дадут разрешение, выдадут аппаратуру - вам все надо раздобыть самостоятельно. Сегодня цифровые камеры с хорошим разрешением стоят недорого, монтаж вы можете сделать на своем ноутбуке; записывать звук важно, но и здесь аппаратура недорогая, хотя со звуком нужно обращаться очень аккуратно. Очень часто я проводил больше времени, устанавливая звук, чем камеру.
- Давно хотел спросить: вы очень скептически настроены относительно синема верите. Почему?
- Синема верите провозглашает себя кинематографом правды, «верите» переводится как «правда», и подход у них фактологический. Но фундаментальная ошибка в том, что они не понимают, что факты как таковые не составляют правды. Факты могут создавать стандарты, нормативную власть, но только поэзия может создать озарение. Взять, например, Нью-Йоркский телефонный справочник, в нем тысячи телефонных номеров - только факты, все точно. Но там не написано, плачет ли по ночам, уткнувшись в подушку, мистер Уильям Смит. А кинематограф - это наш путь к экстазу, к экстатической правде. Аудитория в лучших случаях также может получить этот опыт, пройдя через схожее чувство озарения. Но достичь этого можно с помощью творчества, поэзии, изобретательства. Так что даже в документальных фильмах я много придумываю и изобретаю, и представители синема верите - мои оппоненты, я люблю с ними сражаться.
- Диаметральная противоположность натуралистическому кино - реклама. Как вы относитесь к ней?
- На американском телевидении каждые девять минут фильм прерывают, чтобы показать три минуты рекламы. Аудитория утрачивает ощущение связности повествования. И когда вы разговариваете с десятилетними американцами, то вдруг понимаете, что они разучились рассказывать связные истории. Но умение рассказывать истории - одно из величайших достижений человечества. Именно потому, что реклама разрушает истории, я не участвую в ее создании. Я не могу изменить систему, но мое участие в капитализме ограничено. У меня очень немного собственности, я не принадлежу к миру потребителей. Если бы я разрешил своему главному офису снимать рекламу, думаю, мы могли бы очень прилично заработать. Но для меня это принципиальный вопрос.
- Какие съемки дались вам наибольшей кровью?
- Опять же - «Фицкарральдо». Непросто перетащить через гору пароход весом 360 тонн: лопались канаты толщиной с мою ногу. Этим съемкам сопутствовало много настоящих катастроф. Я разбил мини-городок в джунглях на 1200 человек. На этот лагерь напали и полностью сожгли, пришлось все начинать в другом месте. Когда я снял половину фильма, исполнитель главной роли Джейсон Робартс сильно заболел, уехал в США на лечение, а вернуться на площадку ему уже не разрешили. Одну из главных ролей исполнял Мик Джеггер, и ему тоже пришлось покинуть съемки, потому что он должен был ехать в тур с «Роллинг Стоунз». У нас произошли две авиаварии. А еще это был самый засушливый сезон за всю историю наблюдений. Племена, которые живут обычно далеко в горах и не имеют никаких контактов с цивилизацией, вынуждены были спуститься к реке недалеко от нас. Трое местных статистов из нашего лагеря ловили рыбу на песчаной отмели. И ночью на них напали, обстреляли огромными стрелами, двухметровой длины. Одному стрела разорвала плечо и пробила горло, женщина с ними была ранена в живот. Мы не могли их транспортировать, потому что они бы умерли, потому оперировали на кухонном столе. Я ассистировал при операции, освещал фонариком брюшную полость, а другой разбрызгивал спрей против москитов, тысячами слетевшихся на кровь. Операция длилась восемь часов, оба человека выжили, но через два дня наш корабль наткнулся на самые страшные пороги в Южной Америке. Он ударился с такой силой, что от кинокамеры отлетел объектив, я попытался удержать оператора, но нас обоих бросило вслед за объективом, и 20-килограммовая камера упала оператору на руку и причинила открытый перелом. Его также пришлось оперировать, но препараты для анестезии уже закончилась, а следующий город был в 1400 километрах. Так что я держал его голову...
- А что было самым невыносимым во всем этом?
- Одиночество. Я был окружен людьми, но после двух недель никто не верил, что я перетащу корабль. Они посылали ко мне делегации, упрашивали оставить затею. Я единственный сохранял спокойствие. В какой-то момент я остался совсем один. И это ожидает вас каждый день вашей жизни кинематографиста. Формы одиночества будут не столь драматичны, но нужно быть готовым его принять. Нужно иметь четкое представление, которое руководит вашими действиями. Оно привлекает на вашу сторону людей, помогающих вам двигаться к цели.
- Да, вам удается невозможное; но, все-таки, были ли у вас проекты, которые вы не смогли осуществить?
- Один пример - завоевание Мексики, с точки зрения ацтеков. Он настолько дорогой, что я никогда не смог бы собрать средств на него. Могу к нему вернуться, но если не получится - ну и ладно. А сейчас я делаю пять фильмов, и еще пять готовятся. Я готов продолжать работу до последнего вздоха. Так что когда-нибудь меня придется выносить со съемочной площадки ногами вперед.
Дмитрий Десятерик
название: ВЕРНЕР ХЕРЦОГ: СВОИ ПЕРВЫЕ 11 ФИЛЬМОВ Я СНЯЛ НА КРАДЕНУЮ КАМЕРУ
Вернер Херцог - легенда мирового кинематографа, один из лидеров нового немецкого кино 1960 - 1970 годов. Его авторская манера уникальна. Пейзаж в его фильмах очень часто снят так, что становится отдельным персонажем, задающим развитие всей истории; в то же время герои картин Херцога - как документальных, так и и игровых - в той или иной степени бунтари, чудаки, а то и просто безумцы. Отдельное достижение - только Херцогу удалось снять столь же одаренного, сколь и неуравновешенного актера Клауса Кински в пяти фильмах, при этом все они - «Носферату», «Войцек», «Агирре, гнев божий», «Фицкарральдо», «Кобра-Верде» - признаны классикой авторского кино.
Работы Херцога отмечали наиболее престижными наградами: гран-при жюри, приз за лучшую режиссуру, приз ФИПРЕССИ, приз экуменического жюри Каннского фестиваля, «Серебряный медведь» в Берлине, номинации на «Оскар», «Сезар» и британскую премию БАФТА.
Побеседовать с режиссером удалось в Москве, куда он приехал, чтобы представить ретроспективу своих фильмов.
Разговариваем - фото Екатерины Викулиной
***
- Как вы пришли к кино?
- До 11 лет я вообще не знал о его существовании. Я вырос в маленькой деревушке в баварских Альпах. У нас не было ни телефона, ни радио. Я присматривал за коровами, мне надо было знать, как доить корову, так что с детства безошибочно определяю людей, которые это тоже умеют. Свой первый телефонный звонок я совершил в 17 лет.
- Хорошо, но ведь было первое сильное эстетическое впечатление, которое вы помните до сих пор?
- Это случилось после переезда в Мюнхен, когда в свои 12 лет я уже ходил в школу. В одном книжном магазине я увидел книгу о наскальной живописи. Меня просто заворожило изображение лошади из знаменитой пещеры Ласко. Я хотел купить книгу, но не мог - не было денег, что послужило стимулом к тому, чтобы начать работать. Я подрабатывал подавальщиком мячей для теннисистов, а в 15 лет устроился сварщиком на сталелитейный завод. Днем учился в школе, в ночную смену работал. Каждую неделю я возвращался к магазину и проверял, на месте ли книга, - очень боялся, что ее кто-нибудь купит. Я думал, что там только одна книга, потому что не знал, что такое книжный магазин. Через четыре месяца я заработал денег, купил книгу, раскрыл ее, и те чувства, которые нахлынули на меня, все еще со мной.
- Какие фильмы впечатлили вас схожим образом?
- Таких фильмов не было... Я смотрел незначительные ленты - «Зорро», «Тарзан», «Доктор Фу Ман Чу», вестерны. Но в 14 лет со мной случились три вещи, повлиявшие на мою жизнь. Я прошел пешком вдоль албанской границы. В Албанию тогда было невозможно попасть - это было полностью запрещенная территория. Второй момент - крайне драматическое религиозное переживание. Я крестился и стал католиком. Этот фактор уже не играет серьезной роли, но во многих моих фильмах еще слышно его отдаленное эхо. И третье - я понял, что должен стать поэтом от кинематографа. Я понимал, что мне еще предстоит ощутить всю тяжесть задачи, которую я на себя взваливаю. Я провел целую ночь на замерзшем озере, размышляя об этом, и сказал себе, что готов принять этот вызов. И решил, что никогда не буду бояться.
- Хотелось бы поговорить о вашей последней картине «Пещеры забытых снов», где вы рассказываете о наскальных рисунках древних людей. У нашего великого режиссера Сергея Параджанова есть картина «Тени забытых предков», так что для постсоветских зрителей эти названия перекликаются. Была ли такая ассоциация у вас?
- Я не видел фильм Параджанова, это название мне незнакомо, но, вы знаете, у режиссеров, поэтов, писателей так бывает, что схожие идеи приходят к ним в голову. Поэтому связь, возможно, присутствует, но неумышленная.
- В связи с «Пещерами...» возникает несколько некинематографический вопрос: верите ли вы в теорию эволюции?
- Эволюция видов - очевидный факт. Сейчас борьбой против теории эволюции занимаются разве что правые религиозные группы. Такие взгляды существуют, и мы должны с этим как-то жить. Мне, кстати, недавно задали на пресс-конференции прекрасный вопрос: «Как может быть, что этим рисункам 32000 лет, если мы прекрасно знаем, что мир создан 6000 лет назад?». В таких случаях непонятно, что отвечать, просто нет аргументов.
- Пейзажи в «Пещерах» потрясают воображение. Вы не раз говорили, что вы сначала представляете себе ландшафты в своих фильмах, а потом ищете эти места. Это действительно так?
- Да, иногда работа начинается с пейзажа. Хорошим примером может послужить мой первый игровой фильм «Наука жизни», который я снял, будучи совсем молодым человеком. В 15-летнем возрасте я пешком исходил весь остров Крит: 250 километров по горам. Однажды, стоя на плато, я увидел в долине 10000 работающих ветряных мельниц. Сначала я подумал, что сошел с ума. Образ был настолько силен, что через восемь лет я построил фильм вокруг него. Пространство в моих фильмах - это пейзажи человеческой души. И как режиссер я руковожу не только актерами, но и пейзажами.
- Кстати о ваших актерах: кого вы считаете лучшим?
- Мне довелось работать с Клаусом Кински, Николасом Кейджем, Кристианом Беем, Клаудией Кардинале, но Бруно С., сыгравший главные роли в фильмах «Строшек» и «Каждый за себя, и один бог против всех», трогает меня гораздо больше, чем кто-либо другой. Он навсегда останется неизвестным солдатом кинематографа. Он даже не хотел, чтобы его полное имя было известно, потому что в юности совершил ряд правонарушений, но это - результат катастрофического детства и подросткового возраста. Он с 3 до 26 лет постоянно находился в закрытых учреждениях, всегда под замком. А работал оператором погрузчика на сталелитейном заводе, но второго такого актера на экране вы не увидите. Для меня он самый великий.
- Он сыграл действительно очень странные характеры, но ведь герои большинства ваших фильмов 1960 - 1970-х не от мира сего.
- Такие обобщения следует делать с некоторой осторожностью, ведь я снял более 60 фильмов. Да, у меня есть четыре-пять картин, герои которых одержимы дикими фантазиями, чрезмерными для человеческого существования. Меня привлекают экстремальные проявления человеческой натуры.
- Если вспомнить о «Строшеке», то там США разрушают героя Бруно С. Сейчас вы стали, по сути, американским режиссером. Вы изменили свое мнение?
- Ваш вопрос интересен, но я хотел бы подчеркнуть, что первая часть фильма происходит в Германии, которая как раз и начинает разрушение героя. Он перебирается в Америку, чтобы обрести новую жизнь, но Америка лишь довершает то, что началось в Германии. Человеческая основа Строшека разрушается обществом.
Но если вы видели фильмы, снятые мною в США, то могли убедиться, что в них даже более мрачный образ Америки: в «Плохом лейтенанте» показан коррумпированный полицейский, продемонстрированы разрушения в Новом Орлеане, вызванные, кстати, далеко не только ураганом. В том же году я снял «Мой сын, мой сын, что же ты наделал», и там речь идет о страшном случае убийства, такой тихий фильм ужасов. Так что в каком-то смысле мой взгляд на Америку даже стал более мрачным.
- Это в кино, а как в жизни?
- Я не смог бы жить в стране, которая мне не нравится. Один пример: свобода информации в США закреплена законодательно. Любой правительственный документ считается собственностью народа. Например, в архивах НАСА был найден фильм, который американские астронавты сняли в 1969 году на 16-миллиметровую пленку. Его никто никогда не видел. Съемки настолько меня поразили, что я немедленно обратился в НАСА, чтобы приобрести права на них, и мне ответили: «Они принадлежат народу». Я уточнил: «А баварскому народу этот фильм тоже принадлежит?». Они подтвердили: «Эта съемка принадлежит всем, в том числе и вам». Я воспользовался этими съемками, чтобы сделать фильм «Бело-голубая высь», и мне это не стоило ничего. Иными словами, вы, к примеру, можете загрузить из Интернета видеозаписи звезд и галактик, сделанные телескопом «Хаббл». А потом, скажем, в Киеве выпустить календарь с этими фотографиями и таким образом заработать денег. То есть съемки с телескопа «Хаббл» принадлежат также и народу Украины. И это не зависит от вашего отношения к США. Это одна из причин, по которым я люблю Америку. У меня есть вопросы к этой стране, но и к Германии они есть тоже, и это нормально.
- Вы не только снимаете, но и обучаете. Не могли бы рассказать о вашей киношколе?
- Она называется Rouge Film School (Rouge - «шельма». - ДД). Я основал ее, потому что подход существующих школ казался мне смехотворным. Определенного помещения или расписания у нее нет. Мы собираемся на долгие уик-энды на три-четыре дн, несколько раз в году. Я веду занятия сам и сам выбираю из заявок, которые мне присылают. К заявке нужно приложить снятый короткометражный фильм. Но если у кого-то пока нет достаточной квалификации для кино, я рассматриваю и другие варианты, например, однажды я взял поэта, а на предыдущей встрече я принял молодого человека из племени кочевников-туарегов из Алжира.
- Потому что он кочевник?
- Я предпочитаю людей, которые познают мир, ходя по нему пешком. Это не джоггинг, не автостоп, не туризм - именно ходьба пешком. Я сам путешествую как паломник, без багажа либо снаряжения. Когда великий историк кинематографа Лотте Айснер умирала в Париже, я из Мюнхена прошел весь путь до Парижа пешком. Это чуть менее тысячи километров. У нас были достаточно строгие формальные отношения, но я просто не мог дать ей умереть, и ее выписали из больницы через несколько недель. А когда ей исполнилось 88 лет, она вновь попросила меня прийти в Париж. Она сказала: «Вы наложили на меня заклятие, и теперь я не могу умереть. Я почти ослепла, но мне больше всего нравится читать и смотреть кино, а я уже не могу этого делать. И я не могу ходить больше. Так что все большие радости моей жизни покинули меня. Но ваши чары все еще на мне, и я не умираю». И я ей сказал: «В настоящий момент я снимаю с вас свои чары, теперь вы можете умереть». Через восемь дней она отошла. И тогда это было хорошо. Так что я всегда призываю тех, кто хочет снимать кино, путешествовать пешком. Путешествовать так всегда трудно, но это большая радость. Мир открывает себя тем, кто ходит по нему пешком.
- Что еще нужно, чтобы стать режиссером?
- Читайте. Если не будете читать, никогда не станете кинематографистом. В своей школе я ввел список книг для обязательного чтения. Он начинается с «Георгик» Вергилия, Возможно, это величайшая поэма, написанная величайшим поэтом. Она мне помогла в фильме, который я снимал в Антарктиде. Мы с оператором вышли из самолета, оператор посмотрел на меня и спросил: «Как мы объясним суть этого континента зрителям?». У меня ушло три секунды на ответ: «Мы не будем объяснять. Мы сделаем это так, как сделал Вергилий в «Георгиках». Он воспевает пчелиный рой, яблочный сад. Так и мой фильм поет славу красоте континента и людей, которые там работают. В список для чтения входят исландские «Эдды», рассказы Хемингуэя и также, как ни странно, официальный рапорт о расследовании убийства президента Кеннеди. Очень насыщенная литература, и мне нравится читать этот документ именно как литературное произведение.
- С какого предмета вы начинаете обучение?
- Как взламывать замки с помощью хирургических инструментов. Когда я путешествую, я всегда проникаю таким образом в пустующие дома и ночую там. Но не причиняю ни малейшего ущерба и закрываю за собой дверь, когда ухожу. Еще один обязательный предмет - краткий курс того, как подделывать документы.
- А это зачем?
- Без подобных прекрасных подделок мы никогда бы не смогли снять, например, фильм «Фицкарральдо».
Задачи, которые перед нами стояли, казались физически невыполнимыми: как управлять сумасшедшим актером - имею в виду Клауса Кински, как обуздать массовку из 1200 индейцев в джунглях? Нужно было иметь много преступной энергии. Когда мы буксировали пароход к нужной мне точке вверх по реке в северной части Перу, то не учли, что этот регион на границе с Эквадором, - вскоре началась приграничная война. Военные блокпосты на реке были через каждые три-пять километров. Я не остановился на одном из них, и дежурный офицер приказал стрелять в меня. Перепуганный босоногий 17-летний солдат выстрелил, и я остановился. В меня вообще часто стреляли, что для мужчины большая радость, особенно когда это неудачно. Я обратился к командующему этим КПП: «Мой полковник, я имею разрешение на съемки в этом районе, но мне надо отправиться за ним в Лиму». Через четыре дня я вернулся туда на пароходе и остановился там. У меня был превосходный пятистраничный документ на президентской бумаге, написанный на цветастом испанском двухсотлетней давности, который предпочитают использовать властители тех мест, с тремя подписями: самая большая и красивая - президента Белаунде, и секретаря его администрации, и общественного нотариуса президентского дворца, и печати тоже были. Правда, под подписью Белаунде стояла печать на немецком - штамп фотографа: «Если кто-то хочет приобрести права на эту фотографию, пожалуйста, свяжитесь с таким-то фотографом». Я сказал полковнику: «Прочтите этот документ незамедлительно». Он посмотрел на подпись президента, отдал честь и разрешил ехать дальше. А свои первые 11 фильмов, включая «Агирре, гнев божий»,
я снял на краденую камеру. Она принадлежала институту-предшественнику Мюнхенской киношколы. Ее должны были предоставлять молодым режиссерам, но мне никогда не давали. Однажды я зашел в комнату с оборудованием, десять секунд со мной никого не было, так что я взял лучшее и ушел. Иначе говоря, если хотите стать режиссером, не ждите, когда вам дадут разрешение, выдадут аппаратуру - вам все надо раздобыть самостоятельно. Сегодня цифровые камеры с хорошим разрешением стоят недорого, монтаж вы можете сделать на своем ноутбуке; записывать звук важно, но и здесь аппаратура недорогая, хотя со звуком нужно обращаться очень аккуратно. Очень часто я проводил больше времени, устанавливая звук, чем камеру.
- Давно хотел спросить: вы очень скептически настроены относительно синема верите. Почему?
- Синема верите провозглашает себя кинематографом правды, «верите» переводится как «правда», и подход у них фактологический. Но фундаментальная ошибка в том, что они не понимают, что факты как таковые не составляют правды. Факты могут создавать стандарты, нормативную власть, но только поэзия может создать озарение. Взять, например, Нью-Йоркский телефонный справочник, в нем тысячи телефонных номеров - только факты, все точно. Но там не написано, плачет ли по ночам, уткнувшись в подушку, мистер Уильям Смит. А кинематограф - это наш путь к экстазу, к экстатической правде. Аудитория в лучших случаях также может получить этот опыт, пройдя через схожее чувство озарения. Но достичь этого можно с помощью творчества, поэзии, изобретательства. Так что даже в документальных фильмах я много придумываю и изобретаю, и представители синема верите - мои оппоненты, я люблю с ними сражаться.
- Диаметральная противоположность натуралистическому кино - реклама. Как вы относитесь к ней?
- На американском телевидении каждые девять минут фильм прерывают, чтобы показать три минуты рекламы. Аудитория утрачивает ощущение связности повествования. И когда вы разговариваете с десятилетними американцами, то вдруг понимаете, что они разучились рассказывать связные истории. Но умение рассказывать истории - одно из величайших достижений человечества. Именно потому, что реклама разрушает истории, я не участвую в ее создании. Я не могу изменить систему, но мое участие в капитализме ограничено. У меня очень немного собственности, я не принадлежу к миру потребителей. Если бы я разрешил своему главному офису снимать рекламу, думаю, мы могли бы очень прилично заработать. Но для меня это принципиальный вопрос.
- Какие съемки дались вам наибольшей кровью?
- Опять же - «Фицкарральдо». Непросто перетащить через гору пароход весом 360 тонн: лопались канаты толщиной с мою ногу. Этим съемкам сопутствовало много настоящих катастроф. Я разбил мини-городок в джунглях на 1200 человек. На этот лагерь напали и полностью сожгли, пришлось все начинать в другом месте. Когда я снял половину фильма, исполнитель главной роли Джейсон Робартс сильно заболел, уехал в США на лечение, а вернуться на площадку ему уже не разрешили. Одну из главных ролей исполнял Мик Джеггер, и ему тоже пришлось покинуть съемки, потому что он должен был ехать в тур с «Роллинг Стоунз». У нас произошли две авиаварии. А еще это был самый засушливый сезон за всю историю наблюдений. Племена, которые живут обычно далеко в горах и не имеют никаких контактов с цивилизацией, вынуждены были спуститься к реке недалеко от нас. Трое местных статистов из нашего лагеря ловили рыбу на песчаной отмели. И ночью на них напали, обстреляли огромными стрелами, двухметровой длины. Одному стрела разорвала плечо и пробила горло, женщина с ними была ранена в живот. Мы не могли их транспортировать, потому что они бы умерли, потому оперировали на кухонном столе. Я ассистировал при операции, освещал фонариком брюшную полость, а другой разбрызгивал спрей против москитов, тысячами слетевшихся на кровь. Операция длилась восемь часов, оба человека выжили, но через два дня наш корабль наткнулся на самые страшные пороги в Южной Америке. Он ударился с такой силой, что от кинокамеры отлетел объектив, я попытался удержать оператора, но нас обоих бросило вслед за объективом, и 20-килограммовая камера упала оператору на руку и причинила открытый перелом. Его также пришлось оперировать, но препараты для анестезии уже закончилась, а следующий город был в 1400 километрах. Так что я держал его голову...
- А что было самым невыносимым во всем этом?
- Одиночество. Я был окружен людьми, но после двух недель никто не верил, что я перетащу корабль. Они посылали ко мне делегации, упрашивали оставить затею. Я единственный сохранял спокойствие. В какой-то момент я остался совсем один. И это ожидает вас каждый день вашей жизни кинематографиста. Формы одиночества будут не столь драматичны, но нужно быть готовым его принять. Нужно иметь четкое представление, которое руководит вашими действиями. Оно привлекает на вашу сторону людей, помогающих вам двигаться к цели.
- Да, вам удается невозможное; но, все-таки, были ли у вас проекты, которые вы не смогли осуществить?
- Один пример - завоевание Мексики, с точки зрения ацтеков. Он настолько дорогой, что я никогда не смог бы собрать средств на него. Могу к нему вернуться, но если не получится - ну и ладно. А сейчас я делаю пять фильмов, и еще пять готовятся. Я готов продолжать работу до последнего вздоха. Так что когда-нибудь меня придется выносить со съемочной площадки ногами вперед.
Дмитрий Десятерик