К столетию мартовского восстания в Астрахани, часть 1 "Предпосылки"
ГЛАВА 4. ГОД ТРЕТИЙ. 1919
АСТРАХАНСКИЙ КРАЙ. НАЧАЛО 1919 года
Проблемы нарастали. Если в Москве и Петрограде численность населения уменьшалась, то в Астраханском крае она только росла. По оценкам руководителей региона, в январе 1919 года здесь проживало полтора миллиона человек против миллиона до начала войны1039! Население самой Астрахани, составлявшее в 1913 году всего 150 000 человек, теперь оценивалось в 220 тыс. человек1040.
Это означало продовольственный кризис.
Хлеб производился только на севере губернии, но его было недостаточно. Производство составляло 7 млн пудов, а потребление - 12 млн пудов. На деле баланс был хуже, поскольку северные уезды теперь снабжали только Царицын и армию.
Ища средства, губисполком ввел 15 февраля чрезвычайный налог с состоятельной части общества. Сумма налога составила 150 млн руб., из которых 40 млн руб. предстояло собрать в Астрахани, а остальное в уездах. С городом было проще: счета в банках давно были арестованы, и снять деньги владельцы могли только в рамках строгого лимита. Губисполком ввел прогрессивную шкалу: со вкладов до 6000 руб. налог составлял 15%, увеличиваясь в отношении вкладов, превышающих 100 000 руб., до 50%. У владыки Митрофана таким образом было изъято 25 000 руб., что дает представление о его благосостоянии.
Кроме вкладов в банках, комиссия, сформированная из числа налоговиков, профсоюзников, сотрудников водно-ловецкого отдела и других ведомств, определяла фиксированные выплаты. Скажем, для дьякона сумма составляла 300 руб., иерея - 500 руб., протоиерея - 700 руб., а епископа
Митрофана - 10 000. Облагались налогом и предприниматели. Скажем, рыбопромышленнику Гречухину предстояло выплатить 70 000 руб.1041
Такой подход не мог не приводить к ошибкам, а особенно в селах, и к злоупотреблениям.
В Камызяке налоговая комиссия во главе с Саксоновым использовала аресты и избиения. «Саксонов схватил меня за бороду и, угрожая вилкой около глаз, кричал, чтобы я отдал 20 000 рублей, - рассказывал ловец Семен Иглин. - Я не отдал, так как у меня их не было, он взял плетку и начал меня бить». После избиения Иглина посадили на 28 дней. Такая же история произошла с бахчеводом Петром Овчинниковым1042.
Налоговая группа Саксонова была перебита восставшим населением, после чего из Астрахани прислали проверку.
Однако проблемы были не только в Камызяке. Военный комендант города Чугунов с возмущением отмечал: «происходит бессовестное и наглое злоупотребление служебным положением лиц, пользующихся казенными лошадьми не для служебного, а для личного обихода. Можно часто видеть лиц, катающихся с женщинами или разъезжающих по личным делам»1043.
Мнение Чугунова разделял председатель губисполкома Липатов: «в большинстве сел, например Петропавловке, понятие о коммунистах самое недоброжелательное, слово “коммунист” - это значит группировка всех зол и преступлений»1044.
В начале февраля 1919 года состоялось конференция профсоюзов. Ее вел Трусов. Обсуждались вопросы соцстрахования, с радостью было отмечено, что в город прибыло 50 вагонов с мануфактурой и 16 вагонов с сахаром и что ожидается еще 70 вагонов с хлебом.
Но разговор был не радостным. Он был тяжелым. Попытки снабдить товарами население сталкивались с нуждами армии. В Черном Яру военные отобрали у гражданских ведомств теплые вещи и даже посуду. В Астрахани в рабочие кварталы (Селены, например), целыми сутками не завозили хлеб вообще1045. Продуктовые карточки разворовывались.
Руководство края пыталось обвинить в сложностях несознательное население. Трусов отвечал: в основе сложностей лежат проблемы с кадрами, которых привлекла к работе коммунистическая партия.
12 февраля прошло еще одно профсоюзное собрание, в котором участвовали более тысячи человек. Председательствовал все тот же Трусов, но уже совместно с Унгером. Обсуждался только один вопрос - продовольственный. На собрании настоял ряд отраслевых профсоюзов, потребовавших повышения норм выдачи хлеба. Представитель продкомитета рассказывал: в Красном Куте скопилось двести вагонов с хлебом, но не хватает паровозов. Поэтому пассажирское сообщение отменено, и весь подвижной состав будет перевозить только хлеб, семенной материал и военные грузы. Сам докладчик планировал выехать в Самару, чтобы искать дополнительные паровозы. Кроме того, Аристов объявил сбор добровольцев для вооруженной экспедиции в Ставрополье за хлебом, предложив желающим присоединиться.
Энтузиазма предложение Аристова не вызвало. Собравшиеся, захлопав пытавшуюся читать им мораль Колесникову, потребовали увеличить норму выдачи хлеба и ввести свободу торговли мукой, картофелем, мясом и другими продуктами. «В продовольственных лавках нет ничего, кроме тухлой рыбы, - говорили они, - если еще месяцем-другим ранее можно было обойтись без хлеба, поскольку имелись другие продукты, то теперь не осталось ничего».
Демократичный Трусов ставил на голосование все поступающие предложения. При этом он объяснял, что повышение норм нереалистично, поскольку запасов в городе просто нет, и единственное, что можно сделать, - уровнять выдачу, уменьшив ее для оборонных предприятий.
К двум часам ночи созрел компромисс: ввести единую норму для рабочих и совслужащих - фунт хлеба в день, повысить норму выдачи для детей с полуфунта до ¾ фунта и оставить норму для буржуазии в ½ фунта1046.
21 февраля уставший от внутрипрофсоюзных споров Павел Унгер подал в отставку. К руководству Союза Союза вернулся Александр Трусов. Его заместителем стал металлист Федор Трофимов, ответственным по культурно-массовой работе избрали Михаила Непряхина, секретарем - Рабиновича. Кроме этой четверки, в Президиум - но уже на рядовой основе - избрали Унгера и Баграмова1047.
ЯНВАРСКИЙ СОЛДАТСКИЙ МЯТЕЖ
В январе 1919 года в Астрахани вспыхнул солдатский мятеж, обойденный молчанием и в газете «Коммунист» и в официальной истории местной организации КПСС.
Архивные записи об этих событиях содержатся в докладной председателя Реввоенсовета XI армии Александра Шляпникова на имя Владимира Ленина.
Еще с декабря 1918 года, - пишет Шляпников, - в городе идут разговоры о восстании. В их основе лежит «недовольство местной властью с ее порядками, особенно продовольственной и административной разрухой, беспорядочными арестами, производимыми не только ЧК, но и различными сельскими и волостными ком. ячейками, комитетами бедноты, отдельными комиссарами и т.д.»1048.
Грасис, Колесникова и Бош, проводившие активную политику ломки «астраханской мелкобуржуазной среды» путем активного использования ЧК и комбедов, полного отстранения уважаемых в народе местных лидеров, быстро добивались сдвигов в общественных настроениях в антисоветскую сторону.
Особо недовольны были солдаты 45-го и 180-го полков, мобилизованные из незнакомых с крепостничеством астраханских сел. У них были причины: «не подготовлены помещения, нет обмундирования, солдаты, как скот, в том, в чем пришли, валяются на полу, в грязи».
Из 1-го Астраханского караульного батальона проверяющие сообщали, что «дисциплина отсутствует, помещения тесные, многим красноармейцам не на чем спать, не хватает белья и обуви, много венерических, не осмотренных врачами больных. Для нужд батальона всего три лошади, в то время как для командира тоже три коня, которых он держит при своей квартире»1049.
О состоянии дел в армии убедительно свидетельствует отчет полевого контролера Синикова, проводившего ревизию в Калмыцком полку: «красноармейцы (калмыки) не имеют совершенно нательного белья и по два-три месяца ходят в своих лохмотьях, что и завелось несметное число паразитов, в баню ни разу не ходили, и тела покрылись толстой чешуей грязи, по-русски говорит очень незначительная часть, сапог нет совершенно, находятся почти что босыми в каких-то чунях наподобие лаптей, и те все оборванные». Не было котлов для варки еды, кипятильников чая, печей. Особенно в жутких условиях находились лошади: голодные, запаршивленные, в страшной тесноте, без всякого ухода: «ввиду недоедания и плохого ухода ежедневно погибает около десятка лошадей, оставшиеся едва влачат свое жалкое существование…»1050
Такая же картина наблюдалась в Красноярском полку. В относительном порядке были только Мусульманский и Железный полки, а также полк интернационалистов. Впрочем, с обмундированием и там были проблемы.
В саду Богемия и на ипподроме1051, где стоял Калмыцкий полк, пало до 1000 лошадей, чьи трупы никто никуда не вывозил. За каждой павшей лошадью стояли лишенное тягловой силы крестьянское хозяйство и падение сбора хлеба.
Логики в такой ускоренной мобилизации не было. Фронт находился в пятистах километрах за заснеженными необжитыми степями, и прямой угрозы городу извне не существовало. Зато угроза сформировалась изнутри. Гарнизон Астрахани разросся до 20 000 человек, которые были вооружены, голодны и недовольны проводимой политикой.
«Люди, стоящие во главе дела, - писал контролер Сиников, - как видно, мало заботятся о пользах и нуждах вверенных им частей и учреждений, а числятся лишь на бумаге для получения жалованья и расхищения народного достояния».
В частях начинают идти разговоры о выступлении. Проходят даже встречи между солдатами из разных подразделений. Командного состава на них нет - только рядовые и прапорщики.
С тем чтобы продемонстрировать силу, 22 января Шляпников проводит военный парад.
Буквально на следующую ночь вспыхивает мятеж. Пятьсот солдат из 180-го полка выдвигаются к крепости. Часть из них рассредоточивается в сгоревших домах на Московской ул., а около половины, смяв часовых, входят в Кремль и дают на радостях несколько выстрелов.
Разумеется, никакой особой конспирацией это выступление не отличалось. Расположенный в Кремле коммунистический Железный полк был быстро поднят по тревоге, рассеяв и разоружив мятежников. Тех, кто бежал за пределы крепости, частью тоже переловили, а остальные вернулись в казармы.
Всего было арестовано 247 человек, из которых 217 через пару дней освободили. Ни одного представителя комсостава среди них не было.
И здесь мы читаем очень важное замечание Шляпникова: «Никаких прямых или косвенных указаний на то, что те или иные группы интеллигенции или офицерства принимали участие в подготовке мятежа, нет. Эта вспышка служит явным показателем существующего поворота в офицерстве и интеллигентских кругах»1052.
Зато отравился секретарь партячейки Железного полка, чья причастность к выступлению была установлена.
В далекой Москве затаивший злобу Карл Грасис не замедлил воспользоваться волнениями в Астрахани для дискредитации своих врагов, изгнавших его с должности начальника Особого отдела Каскавфронта. В письме в адрес нового председателя Реввоенсовета фронта Константина Мехоношина он обвинил в подготовке выступления лично Мину Аристова, указав, что о возможном восстании знал и руководитель местной юстиции Сергей Генералов. Карл Грасис сообщал, что заговорщики поддерживали связи с белым Гурьевым и с Антантой.
«Нам известно, как живут наши советские астраханские деятели (кутежи, шансонье, артистки и т.д.), - писал Грасис командованию фронта, - и возникает вопрос: откуда берутся средства? Нельзя такое бесшабашное разгильдяйство объяснять только хищением советских сумм. Тут есть более законный источник доходов: деньги союзников. Есть агентурные данные. Определенно известно от самих белогвардейцев, что происходит вербовка солдат в отряде Аристова»1053.
Более того, Грасис напросился на прием к председателю ВЦИК Якову Свердлову и попросил того «произвести основательную чистку в Астрахани»1054.
Январские события явно продемонстрировали отсутствие в Астрахани какой-либо реальной контрреволюционной организации и вместе с тем ярко выраженное волнение в среде самих работников и красноармейцев.
ВОЙНА, ГОЛОД И ТИФ
Три всадника Апокалипсиса пришли на астраханскую землю.
11-я армия отступала через безжизненные ногайские пустыни и калмыцкие степи. Эти пространства крайне неприветливы. Здесь до самого горизонта нет ни деревьев, ни кустарников. Зимой холодно, так как Волга и Каспий ввиду своей отдаленности нисколько не смягчают климат. Нет питьевой воды, а редкие колодцы скудны и заполнены соленой жидкостью. Здесь никто не живет. Это мертвая земля.
По мертвой земле шли голодные люди, каждый второй из которых был болен. По армии бродил тиф. Тысячи больных тифом людей ночевали под зимним небом в продуваемой ледяным ветром степи. Каждое утро десятки и сотни из них уже не поднимались. Те, кто избежал тифа, были в лучшем случае простужены, а очень часто получили воспаление легких.
Но люди не сдавались. Они шли в Астрахань, мечтая о тепле, еде и отдыхе.
26 февраля 1919 года жители Николаевки, небольшого села в 18 км восточнее Астрахани, были поражены открывшейся перед ними картиной. Обходя мелководный ильмень, в село входила колонна Красной армии. Обмороженные, перевязанные, смертельно измотанные люди просили дать им кров и пищу. Селяне постарались помочь. Но Николаевка была маленьким селом из полутора сотен дворов. А только в первый день пришли полторы тысячи человек. Большинству из них пришлось ночевать прямо на улице, тем более что больных тифом пускать к себе в дом люди остерегались. Единственный сельский фельдшер, привлекая местных учительниц в качестве санитарок, пытался оказать красноармейцам помощь, но у него не было ни перевязочных средств, ни лекарств. На следующий день пришла другая колонна, и она была не меньше. И так шел день за днем, достигая потока до трех тысяч человек в день1055.
Ксения Новикова, служившая в армейском штабе, описывала: «В Яндыки приехали на шести подводах, а вернее, пришли пешком от Михайловки, лошадей притащили. Вид здесь замечательный, куда ни пойди, увидишь горы павших лошадей, волов, верблюдов, которые подыхают только от голода. Людей тоже масса умирает. Вчера у нас утром на крыльце красноармеец скончался. Наверное, в бреду шел раздетый, босой и упал. Я пыталась найти себе угол где-нибудь с хозяевами, но нет ни одного дома, где не было бы больных. Теперь мы устроились шесть человек в одном доме, в котором, конечно, нет удобств. Холодно, потому что топить нечем. Поломали сараи, забор, крыши и т.д.»1056.
Астрахань не могла жить прежней относительно размеренной жизнью. Красноармейцев нужно было размещать, больных и раненых лечить, и, конечно же, всех вновь прибывших следовало обеспечить питанием.
27 января было объявлено о неблагополучной ситуации по тифу. Началась мобилизация специалистов, имеющих медицинское образование и медицинскую практику.
На Эллинге врачебный пункт был развернут в больницу на 250 мест. Еще 350 коек для тифозных больных было открыто в Александровской больнице, которая теперь стала специализированной: людей, имеющих иные заболевания, оттуда перевели в старую больницу на Паробичевом бугре.
Под лазареты были отведены дом Шелехова на Кутуме, Епархиальное училище на Больших Исадах, Коммерческая школа, Армянская семинария, Духовное училище на Почтовой ул., Вейнеровская пл. и т.д.1057 Больными были заполнены театры, школы, клубы, столовые и бондарные мастерские1058.
Но тифозных были тысячи. Мест в больницах не хватало. Началось уплотнение больниц, вызвавшее протесты. Пациенты и сотрудники 2-го лазарета писали: «между койками нет ни на йоту расстояния, по два больных лежат на одной общей койке, насекомые свободно переходят от одного больного к другому. Новые уплотнения палат заключаются в том, чтобы снять столики, стоящие через две соединенные койки, на месте последних поставить новые койки, так что получится одна общая койка, по ширине занимающая все помещение»1059.
Часть солдат и командиров Красной армии пришлось расквартировывать по домам. Проблем добавил топливный кризис. Из Баку перестала поступать нефть, и топить круглосуточно бани, чтобы люди могли быть в чистоте, оказалось невозможно. Было прекращено движение пассажирских трамваев, закрыты кинотеатры, приостановлен отпуск бензина и мазута всем не занятым на оборонных заказах металлообрабатывающим предприятиям. Город погрузился во тьму: уличное освещение тоже отключили1060. Норма расходов электроэнергии в жилом секторе была ограничена 1,5 кВт-ч в месяц (!) на комнату1061.
По требованию врачей, опасавшихся непредсказуемого расширения числа больных тифом, прекратили работать школы, клубы и Университет1062.
Это не помогало. Эпидемия быстро стала охватывать город.
Вдобавок абсолютно не было запасов мыла. Совнархоз из имеющихся у него 800 тонн жиров, заготовленных для Центра, половину решил в Центр не направлять и использовать для производства моющих средств. Но этих объемов было недостаточно, и из 11 мыловаренных заводов остался работать только один1063. Из семи городских бань теперь работали только две1064. Перед ними с ночи выстраивались очереди. На семью выдавали в месяц - независимо от ее состава - всего 110 граммов моющих средств скверного качества. В городе появилась чесотка. В селах она просто бушевала. Цена за полкило мыла достигла 45 рублей1065.
По некоторым оценкам, тиф охватил 60% солдат 11-й армии и до 30% горожан1066.
Смертность составляла 9%, что было ниже, чем в предыдущие годы, однако высокое число заболевших влекло за собой небывало масштабную жатву смерти1067. Если исходить из обнародованного числа заболеваний, количество погибших за считанный месяц астраханцев надо принять за три тысячи человек. Среди умерших оказалось и 22 врача и фельдшера, бесстрашно выполнявших данную ими клятву Гиппократа: Вероев, Елизаров, Лукин, Вайсберг, Попова, Городницкая и другие1068. Погиб от тифа основатель Народной картинной галереи Павел Догадин.
Парализация управления, вызванная разрушением астраханских органов власти «бакинской партией», привела к тому, что организацией снабжения губернии продовольствием толком перестали заниматься. Декабрьские наряды на хлеб были отоварены Центром только на 15%, январские - на 80%, а на февраль наряды вообще не были утверждены1069.
АСТРАХАНСКИЙ КРАЙ. НАЧАЛО 1919 года
Проблемы нарастали. Если в Москве и Петрограде численность населения уменьшалась, то в Астраханском крае она только росла. По оценкам руководителей региона, в январе 1919 года здесь проживало полтора миллиона человек против миллиона до начала войны1039! Население самой Астрахани, составлявшее в 1913 году всего 150 000 человек, теперь оценивалось в 220 тыс. человек1040.
Это означало продовольственный кризис.
Хлеб производился только на севере губернии, но его было недостаточно. Производство составляло 7 млн пудов, а потребление - 12 млн пудов. На деле баланс был хуже, поскольку северные уезды теперь снабжали только Царицын и армию.
Ища средства, губисполком ввел 15 февраля чрезвычайный налог с состоятельной части общества. Сумма налога составила 150 млн руб., из которых 40 млн руб. предстояло собрать в Астрахани, а остальное в уездах. С городом было проще: счета в банках давно были арестованы, и снять деньги владельцы могли только в рамках строгого лимита. Губисполком ввел прогрессивную шкалу: со вкладов до 6000 руб. налог составлял 15%, увеличиваясь в отношении вкладов, превышающих 100 000 руб., до 50%. У владыки Митрофана таким образом было изъято 25 000 руб., что дает представление о его благосостоянии.
Кроме вкладов в банках, комиссия, сформированная из числа налоговиков, профсоюзников, сотрудников водно-ловецкого отдела и других ведомств, определяла фиксированные выплаты. Скажем, для дьякона сумма составляла 300 руб., иерея - 500 руб., протоиерея - 700 руб., а епископа
Митрофана - 10 000. Облагались налогом и предприниматели. Скажем, рыбопромышленнику Гречухину предстояло выплатить 70 000 руб.1041
Такой подход не мог не приводить к ошибкам, а особенно в селах, и к злоупотреблениям.
В Камызяке налоговая комиссия во главе с Саксоновым использовала аресты и избиения. «Саксонов схватил меня за бороду и, угрожая вилкой около глаз, кричал, чтобы я отдал 20 000 рублей, - рассказывал ловец Семен Иглин. - Я не отдал, так как у меня их не было, он взял плетку и начал меня бить». После избиения Иглина посадили на 28 дней. Такая же история произошла с бахчеводом Петром Овчинниковым1042.
Налоговая группа Саксонова была перебита восставшим населением, после чего из Астрахани прислали проверку.
Однако проблемы были не только в Камызяке. Военный комендант города Чугунов с возмущением отмечал: «происходит бессовестное и наглое злоупотребление служебным положением лиц, пользующихся казенными лошадьми не для служебного, а для личного обихода. Можно часто видеть лиц, катающихся с женщинами или разъезжающих по личным делам»1043.
Мнение Чугунова разделял председатель губисполкома Липатов: «в большинстве сел, например Петропавловке, понятие о коммунистах самое недоброжелательное, слово “коммунист” - это значит группировка всех зол и преступлений»1044.
В начале февраля 1919 года состоялось конференция профсоюзов. Ее вел Трусов. Обсуждались вопросы соцстрахования, с радостью было отмечено, что в город прибыло 50 вагонов с мануфактурой и 16 вагонов с сахаром и что ожидается еще 70 вагонов с хлебом.
Но разговор был не радостным. Он был тяжелым. Попытки снабдить товарами население сталкивались с нуждами армии. В Черном Яру военные отобрали у гражданских ведомств теплые вещи и даже посуду. В Астрахани в рабочие кварталы (Селены, например), целыми сутками не завозили хлеб вообще1045. Продуктовые карточки разворовывались.
Руководство края пыталось обвинить в сложностях несознательное население. Трусов отвечал: в основе сложностей лежат проблемы с кадрами, которых привлекла к работе коммунистическая партия.
12 февраля прошло еще одно профсоюзное собрание, в котором участвовали более тысячи человек. Председательствовал все тот же Трусов, но уже совместно с Унгером. Обсуждался только один вопрос - продовольственный. На собрании настоял ряд отраслевых профсоюзов, потребовавших повышения норм выдачи хлеба. Представитель продкомитета рассказывал: в Красном Куте скопилось двести вагонов с хлебом, но не хватает паровозов. Поэтому пассажирское сообщение отменено, и весь подвижной состав будет перевозить только хлеб, семенной материал и военные грузы. Сам докладчик планировал выехать в Самару, чтобы искать дополнительные паровозы. Кроме того, Аристов объявил сбор добровольцев для вооруженной экспедиции в Ставрополье за хлебом, предложив желающим присоединиться.
Энтузиазма предложение Аристова не вызвало. Собравшиеся, захлопав пытавшуюся читать им мораль Колесникову, потребовали увеличить норму выдачи хлеба и ввести свободу торговли мукой, картофелем, мясом и другими продуктами. «В продовольственных лавках нет ничего, кроме тухлой рыбы, - говорили они, - если еще месяцем-другим ранее можно было обойтись без хлеба, поскольку имелись другие продукты, то теперь не осталось ничего».
Демократичный Трусов ставил на голосование все поступающие предложения. При этом он объяснял, что повышение норм нереалистично, поскольку запасов в городе просто нет, и единственное, что можно сделать, - уровнять выдачу, уменьшив ее для оборонных предприятий.
К двум часам ночи созрел компромисс: ввести единую норму для рабочих и совслужащих - фунт хлеба в день, повысить норму выдачи для детей с полуфунта до ¾ фунта и оставить норму для буржуазии в ½ фунта1046.
21 февраля уставший от внутрипрофсоюзных споров Павел Унгер подал в отставку. К руководству Союза Союза вернулся Александр Трусов. Его заместителем стал металлист Федор Трофимов, ответственным по культурно-массовой работе избрали Михаила Непряхина, секретарем - Рабиновича. Кроме этой четверки, в Президиум - но уже на рядовой основе - избрали Унгера и Баграмова1047.
ЯНВАРСКИЙ СОЛДАТСКИЙ МЯТЕЖ
В январе 1919 года в Астрахани вспыхнул солдатский мятеж, обойденный молчанием и в газете «Коммунист» и в официальной истории местной организации КПСС.
Архивные записи об этих событиях содержатся в докладной председателя Реввоенсовета XI армии Александра Шляпникова на имя Владимира Ленина.
Еще с декабря 1918 года, - пишет Шляпников, - в городе идут разговоры о восстании. В их основе лежит «недовольство местной властью с ее порядками, особенно продовольственной и административной разрухой, беспорядочными арестами, производимыми не только ЧК, но и различными сельскими и волостными ком. ячейками, комитетами бедноты, отдельными комиссарами и т.д.»1048.
Грасис, Колесникова и Бош, проводившие активную политику ломки «астраханской мелкобуржуазной среды» путем активного использования ЧК и комбедов, полного отстранения уважаемых в народе местных лидеров, быстро добивались сдвигов в общественных настроениях в антисоветскую сторону.
Особо недовольны были солдаты 45-го и 180-го полков, мобилизованные из незнакомых с крепостничеством астраханских сел. У них были причины: «не подготовлены помещения, нет обмундирования, солдаты, как скот, в том, в чем пришли, валяются на полу, в грязи».
Из 1-го Астраханского караульного батальона проверяющие сообщали, что «дисциплина отсутствует, помещения тесные, многим красноармейцам не на чем спать, не хватает белья и обуви, много венерических, не осмотренных врачами больных. Для нужд батальона всего три лошади, в то время как для командира тоже три коня, которых он держит при своей квартире»1049.
О состоянии дел в армии убедительно свидетельствует отчет полевого контролера Синикова, проводившего ревизию в Калмыцком полку: «красноармейцы (калмыки) не имеют совершенно нательного белья и по два-три месяца ходят в своих лохмотьях, что и завелось несметное число паразитов, в баню ни разу не ходили, и тела покрылись толстой чешуей грязи, по-русски говорит очень незначительная часть, сапог нет совершенно, находятся почти что босыми в каких-то чунях наподобие лаптей, и те все оборванные». Не было котлов для варки еды, кипятильников чая, печей. Особенно в жутких условиях находились лошади: голодные, запаршивленные, в страшной тесноте, без всякого ухода: «ввиду недоедания и плохого ухода ежедневно погибает около десятка лошадей, оставшиеся едва влачат свое жалкое существование…»1050
Такая же картина наблюдалась в Красноярском полку. В относительном порядке были только Мусульманский и Железный полки, а также полк интернационалистов. Впрочем, с обмундированием и там были проблемы.
В саду Богемия и на ипподроме1051, где стоял Калмыцкий полк, пало до 1000 лошадей, чьи трупы никто никуда не вывозил. За каждой павшей лошадью стояли лишенное тягловой силы крестьянское хозяйство и падение сбора хлеба.
Логики в такой ускоренной мобилизации не было. Фронт находился в пятистах километрах за заснеженными необжитыми степями, и прямой угрозы городу извне не существовало. Зато угроза сформировалась изнутри. Гарнизон Астрахани разросся до 20 000 человек, которые были вооружены, голодны и недовольны проводимой политикой.
«Люди, стоящие во главе дела, - писал контролер Сиников, - как видно, мало заботятся о пользах и нуждах вверенных им частей и учреждений, а числятся лишь на бумаге для получения жалованья и расхищения народного достояния».
В частях начинают идти разговоры о выступлении. Проходят даже встречи между солдатами из разных подразделений. Командного состава на них нет - только рядовые и прапорщики.
С тем чтобы продемонстрировать силу, 22 января Шляпников проводит военный парад.
Буквально на следующую ночь вспыхивает мятеж. Пятьсот солдат из 180-го полка выдвигаются к крепости. Часть из них рассредоточивается в сгоревших домах на Московской ул., а около половины, смяв часовых, входят в Кремль и дают на радостях несколько выстрелов.
Разумеется, никакой особой конспирацией это выступление не отличалось. Расположенный в Кремле коммунистический Железный полк был быстро поднят по тревоге, рассеяв и разоружив мятежников. Тех, кто бежал за пределы крепости, частью тоже переловили, а остальные вернулись в казармы.
Всего было арестовано 247 человек, из которых 217 через пару дней освободили. Ни одного представителя комсостава среди них не было.
И здесь мы читаем очень важное замечание Шляпникова: «Никаких прямых или косвенных указаний на то, что те или иные группы интеллигенции или офицерства принимали участие в подготовке мятежа, нет. Эта вспышка служит явным показателем существующего поворота в офицерстве и интеллигентских кругах»1052.
Зато отравился секретарь партячейки Железного полка, чья причастность к выступлению была установлена.
В далекой Москве затаивший злобу Карл Грасис не замедлил воспользоваться волнениями в Астрахани для дискредитации своих врагов, изгнавших его с должности начальника Особого отдела Каскавфронта. В письме в адрес нового председателя Реввоенсовета фронта Константина Мехоношина он обвинил в подготовке выступления лично Мину Аристова, указав, что о возможном восстании знал и руководитель местной юстиции Сергей Генералов. Карл Грасис сообщал, что заговорщики поддерживали связи с белым Гурьевым и с Антантой.
«Нам известно, как живут наши советские астраханские деятели (кутежи, шансонье, артистки и т.д.), - писал Грасис командованию фронта, - и возникает вопрос: откуда берутся средства? Нельзя такое бесшабашное разгильдяйство объяснять только хищением советских сумм. Тут есть более законный источник доходов: деньги союзников. Есть агентурные данные. Определенно известно от самих белогвардейцев, что происходит вербовка солдат в отряде Аристова»1053.
Более того, Грасис напросился на прием к председателю ВЦИК Якову Свердлову и попросил того «произвести основательную чистку в Астрахани»1054.
Январские события явно продемонстрировали отсутствие в Астрахани какой-либо реальной контрреволюционной организации и вместе с тем ярко выраженное волнение в среде самих работников и красноармейцев.
ВОЙНА, ГОЛОД И ТИФ
Три всадника Апокалипсиса пришли на астраханскую землю.
11-я армия отступала через безжизненные ногайские пустыни и калмыцкие степи. Эти пространства крайне неприветливы. Здесь до самого горизонта нет ни деревьев, ни кустарников. Зимой холодно, так как Волга и Каспий ввиду своей отдаленности нисколько не смягчают климат. Нет питьевой воды, а редкие колодцы скудны и заполнены соленой жидкостью. Здесь никто не живет. Это мертвая земля.
По мертвой земле шли голодные люди, каждый второй из которых был болен. По армии бродил тиф. Тысячи больных тифом людей ночевали под зимним небом в продуваемой ледяным ветром степи. Каждое утро десятки и сотни из них уже не поднимались. Те, кто избежал тифа, были в лучшем случае простужены, а очень часто получили воспаление легких.
Но люди не сдавались. Они шли в Астрахань, мечтая о тепле, еде и отдыхе.
26 февраля 1919 года жители Николаевки, небольшого села в 18 км восточнее Астрахани, были поражены открывшейся перед ними картиной. Обходя мелководный ильмень, в село входила колонна Красной армии. Обмороженные, перевязанные, смертельно измотанные люди просили дать им кров и пищу. Селяне постарались помочь. Но Николаевка была маленьким селом из полутора сотен дворов. А только в первый день пришли полторы тысячи человек. Большинству из них пришлось ночевать прямо на улице, тем более что больных тифом пускать к себе в дом люди остерегались. Единственный сельский фельдшер, привлекая местных учительниц в качестве санитарок, пытался оказать красноармейцам помощь, но у него не было ни перевязочных средств, ни лекарств. На следующий день пришла другая колонна, и она была не меньше. И так шел день за днем, достигая потока до трех тысяч человек в день1055.
Ксения Новикова, служившая в армейском штабе, описывала: «В Яндыки приехали на шести подводах, а вернее, пришли пешком от Михайловки, лошадей притащили. Вид здесь замечательный, куда ни пойди, увидишь горы павших лошадей, волов, верблюдов, которые подыхают только от голода. Людей тоже масса умирает. Вчера у нас утром на крыльце красноармеец скончался. Наверное, в бреду шел раздетый, босой и упал. Я пыталась найти себе угол где-нибудь с хозяевами, но нет ни одного дома, где не было бы больных. Теперь мы устроились шесть человек в одном доме, в котором, конечно, нет удобств. Холодно, потому что топить нечем. Поломали сараи, забор, крыши и т.д.»1056.
Астрахань не могла жить прежней относительно размеренной жизнью. Красноармейцев нужно было размещать, больных и раненых лечить, и, конечно же, всех вновь прибывших следовало обеспечить питанием.
27 января было объявлено о неблагополучной ситуации по тифу. Началась мобилизация специалистов, имеющих медицинское образование и медицинскую практику.
На Эллинге врачебный пункт был развернут в больницу на 250 мест. Еще 350 коек для тифозных больных было открыто в Александровской больнице, которая теперь стала специализированной: людей, имеющих иные заболевания, оттуда перевели в старую больницу на Паробичевом бугре.
Под лазареты были отведены дом Шелехова на Кутуме, Епархиальное училище на Больших Исадах, Коммерческая школа, Армянская семинария, Духовное училище на Почтовой ул., Вейнеровская пл. и т.д.1057 Больными были заполнены театры, школы, клубы, столовые и бондарные мастерские1058.
Но тифозных были тысячи. Мест в больницах не хватало. Началось уплотнение больниц, вызвавшее протесты. Пациенты и сотрудники 2-го лазарета писали: «между койками нет ни на йоту расстояния, по два больных лежат на одной общей койке, насекомые свободно переходят от одного больного к другому. Новые уплотнения палат заключаются в том, чтобы снять столики, стоящие через две соединенные койки, на месте последних поставить новые койки, так что получится одна общая койка, по ширине занимающая все помещение»1059.
Часть солдат и командиров Красной армии пришлось расквартировывать по домам. Проблем добавил топливный кризис. Из Баку перестала поступать нефть, и топить круглосуточно бани, чтобы люди могли быть в чистоте, оказалось невозможно. Было прекращено движение пассажирских трамваев, закрыты кинотеатры, приостановлен отпуск бензина и мазута всем не занятым на оборонных заказах металлообрабатывающим предприятиям. Город погрузился во тьму: уличное освещение тоже отключили1060. Норма расходов электроэнергии в жилом секторе была ограничена 1,5 кВт-ч в месяц (!) на комнату1061.
По требованию врачей, опасавшихся непредсказуемого расширения числа больных тифом, прекратили работать школы, клубы и Университет1062.
Это не помогало. Эпидемия быстро стала охватывать город.
Вдобавок абсолютно не было запасов мыла. Совнархоз из имеющихся у него 800 тонн жиров, заготовленных для Центра, половину решил в Центр не направлять и использовать для производства моющих средств. Но этих объемов было недостаточно, и из 11 мыловаренных заводов остался работать только один1063. Из семи городских бань теперь работали только две1064. Перед ними с ночи выстраивались очереди. На семью выдавали в месяц - независимо от ее состава - всего 110 граммов моющих средств скверного качества. В городе появилась чесотка. В селах она просто бушевала. Цена за полкило мыла достигла 45 рублей1065.
По некоторым оценкам, тиф охватил 60% солдат 11-й армии и до 30% горожан1066.
Смертность составляла 9%, что было ниже, чем в предыдущие годы, однако высокое число заболевших влекло за собой небывало масштабную жатву смерти1067. Если исходить из обнародованного числа заболеваний, количество погибших за считанный месяц астраханцев надо принять за три тысячи человек. Среди умерших оказалось и 22 врача и фельдшера, бесстрашно выполнявших данную ими клятву Гиппократа: Вероев, Елизаров, Лукин, Вайсберг, Попова, Городницкая и другие1068. Погиб от тифа основатель Народной картинной галереи Павел Догадин.
Парализация управления, вызванная разрушением астраханских органов власти «бакинской партией», привела к тому, что организацией снабжения губернии продовольствием толком перестали заниматься. Декабрьские наряды на хлеб были отоварены Центром только на 15%, январские - на 80%, а на февраль наряды вообще не были утверждены1069.