Сверхъестественное в зеркале науки
О том, как в современном мировоззрении отображается потусторонний мир
Если вы полагаете, что современная наука поставила крест на сверхъестественном, то вы здесь явно поторопились. Вера в то, что за границами физической реальности ничего существовать не может в принципе - лишь установка нашего сознания, внушенная "школьным" сциентистским нарративом. Нам удобно именно так воспринимать окружающую действительность, ибо в таком миропонимании гасятся древние страхи перед невидимыми силами.
Но если применить к современному мировоззрению "стандарты" мифологического сознания, то выяснится, что наше "научное" мировоззрение - откровенный миф, повествующий о существах потусторонней реальности. Наука создала мощнейшую "ментальную ограду" для нашей психики, оградим нас, словно решеткой, от непредсказуемых сверхъестественных сил.
Современный человек воспринимает эту реальность подобно тому, как он любуется страшными хищниками в зоопарке. Да, теперь смотреть "по ту сторону" не страшно. Почему? Потому что нас охраняет "решетка" научной рациональности. Мы не видим потусторонний мир во всей его пугающей силе, но от этого он не перестает существовать.
Суть вопроса такова. Попытка ученых рационально описать реальность, выходящую за границы непосредственных наблюдений, порождает скрытые символы, несущие мифологическую нагрузку (по аналогии с антиномиями Канта). Ключ к расшифровке нам как раз дают мифологические представления традиционного общества. По сути, наука делает регулярные "вылазки" за периметр эмпирического бытия, в результате чего мы получаем скрытые мифологические сюжеты, выраженные посредством научной терминологии (научного дискурса). Познавательной ценности они не имеют совершенно, зато выполняют очень важную мировоззренческую функцию.
Читайте полностью эссе:
ПО ТУ СТОРОНУ РАССУДКА
О символическом отображении трансцендентной реальности
в современной картине мира
https://cloud.mail.ru/public/WEoB/DCVeVVqxM
И дополнительно в формате Word:
https://cloud.mail.ru/public/EGHX/23bzY9XiF
Известная фраза Лавуазье насчет метеоритов («Камни не могут падать с неба, потому что на небе нет камней») считается ярким образцов академического курьеза. Действительно, подобный субъективизм для серьезного ученого кажется нам чем-то противоестественным. Однако была ли это всего лишь предвзятость со стороны отдельно взятого французского академика или отрицание метеоритов просто отражает социокультурный контекст эпохи?
Как мы знаем, в XVIII столетии научное мировоззрение базировалось на принципах механицизма. Собственно, именно механическая модель Вселенной как раз и была первым вариантом научного (в современном смысле) описания мира. Самое интересно и примечательное для нас здесь то, что механицизм стал некой антитезой оккультной натурфилософии Ренессанса, когда апелляция к темным потусторонним силам была в порядке вещей. В этом смысле создатели механической модели мира выстроили самую настоящую «ментальную ограду», заперев духов природы в границах математических формул и стройных логических конструкций. А вместе с духами были заперты и непредсказуемые стихии. Как мы знаем, предсказуемость и повторяемость, жесткие причинно-следственные связи, укладывающиеся в схемы математических алгоритмов, легли в основу научного кредо той поры. Образно говоря, механицизм в роли «ментальной ограды» был подобен неприступной крепости. Но именно за это, за свою прямолинейность и жесткость, за намеренное упрощение и схематизацию природы он вызвал в дальнейшем массу нареканий со стороны романтически настроенных интеллектуалов.
Спрашивается, как механицизм связан с откровенно предвзятым отрицанием метеоритов? Всё очень просто: метеориты просто-напросто «ломали» стройную механическую конструкцию, где всё подчинялось строгим расчетам. Как можно было допустить существование в небе неких непонятных тел, нарушавших данный порядок? Ведь небо для ученых того времени было наглядным подтверждением разумного устройства Вселенной, где, по идее, не должны быть места каким-то непредвиденным «сюрпризам», неподвластным точному математическому расчету и детальному прогнозу. Камни, неожиданно падающие с неба, наглым образом пробивали мощнейшую «ментальную ограду», казавшуюся ученым умам незыблемой.
Вопрос тут даже не в том, насколько тогдашние академики были осведомлены насчет существования метеоритов - видели ли они их собственными глазами или нет? Даже если и видели, то каким мог быть сугубо научный вердикт с их стороны? Точнее, как они могли применить свою точную математическую модель к самому факту чисто СЛУЧАЙНОГО появления в земной атмосфере не прошенных космических гостей? Попробуйте строго научно ответить на вопрос: почему вот этот метеорит появился весной, а не осенью, почему он пролетел над Берлином, а не над Парижем? Попытка «строго научного» ответа в этом случае неизбежно ведет нас к тавтологии: метеорит пролетел так, потому что такова была траектория его движения. Вопрос о траектории дает следующую тавтологию: траектория была такова в силу изначально заданных параметров движения… Механицизм, имеющий дело с регулярно повторяющимися или воспроизводимыми процессами, не мог заключить в свои математические «сети» случайные, стихийные, а потому непредсказуемые события. Так стоили ли они тогда внимания вообще? Внимания со стороны точной науки?
Нельзя не учитывать того обстоятельства, что естествоиспытатели тех времен вполне осознавали границы своего метода, да и сама точная наука была для них прежде всего методом, ИНСТРУМЕНТОМ ПОЗНАНИЯ ПРИРОДЫ, а не набором готовых ответов обо всём на свете. То есть наука еще не была для них «мировоззрением», как она выступает в наше время для многих из нас. Ученый вполне мог рассуждать и о Боге, и о природе, но при этом он четко осознавал, в каком случае он занимается богословием, а в каком - наукой. И будучи не в состоянии дать научный ответ о том, почему «небесный камень» прилетел в Германию, а не во Францию, мог осветить эти тему с религиозных позиций, сославшись на Провидение или Божью волю.
Ситуация поменялась как раз с тех пор, когда поменялся взгляд на саму науку. Когда наука перестала быть просто методом познания природы, а превратилась в инстанцию, раздающую готовые ответы на все (или почти все) вопросы. Иначе говоря, с тех пор, как наука стала выполнять мировоззренческие функции, она не стала стесняться рамками «ментальной ограды», заявив о своем праве (как это было в случае с религией) описывать еще и то, что находится по ту сторону.
Алхимики искали таинственные силы природы, намереваясь их подчинить человеку. В отличие от современных физиков, они верили в существование сверхъестественного мира. И поразительно здесь вот что: именно эти поиски - как выясняется теперь - осуществляет современная физика, и осуществляет их более успешно (при этом, ни слова не говоря о сверхъестественном). Правда, алхимикам даже не снилась та аппаратура, которая сегодня находится в распоряжении физических лабораторий.
Если вы полагаете, что современная наука поставила крест на сверхъестественном, то вы здесь явно поторопились. Вера в то, что за границами физической реальности ничего существовать не может в принципе - лишь установка нашего сознания, внушенная "школьным" сциентистским нарративом. Нам удобно именно так воспринимать окружающую действительность, ибо в таком миропонимании гасятся древние страхи перед невидимыми силами.
Но если применить к современному мировоззрению "стандарты" мифологического сознания, то выяснится, что наше "научное" мировоззрение - откровенный миф, повествующий о существах потусторонней реальности. Наука создала мощнейшую "ментальную ограду" для нашей психики, оградим нас, словно решеткой, от непредсказуемых сверхъестественных сил.
Современный человек воспринимает эту реальность подобно тому, как он любуется страшными хищниками в зоопарке. Да, теперь смотреть "по ту сторону" не страшно. Почему? Потому что нас охраняет "решетка" научной рациональности. Мы не видим потусторонний мир во всей его пугающей силе, но от этого он не перестает существовать.
Суть вопроса такова. Попытка ученых рационально описать реальность, выходящую за границы непосредственных наблюдений, порождает скрытые символы, несущие мифологическую нагрузку (по аналогии с антиномиями Канта). Ключ к расшифровке нам как раз дают мифологические представления традиционного общества. По сути, наука делает регулярные "вылазки" за периметр эмпирического бытия, в результате чего мы получаем скрытые мифологические сюжеты, выраженные посредством научной терминологии (научного дискурса). Познавательной ценности они не имеют совершенно, зато выполняют очень важную мировоззренческую функцию.
Читайте полностью эссе:
ПО ТУ СТОРОНУ РАССУДКА
О символическом отображении трансцендентной реальности
в современной картине мира
https://cloud.mail.ru/public/WEoB/DCVeVVqxM
И дополнительно в формате Word:
https://cloud.mail.ru/public/EGHX/23bzY9XiF
Известная фраза Лавуазье насчет метеоритов («Камни не могут падать с неба, потому что на небе нет камней») считается ярким образцов академического курьеза. Действительно, подобный субъективизм для серьезного ученого кажется нам чем-то противоестественным. Однако была ли это всего лишь предвзятость со стороны отдельно взятого французского академика или отрицание метеоритов просто отражает социокультурный контекст эпохи?
Как мы знаем, в XVIII столетии научное мировоззрение базировалось на принципах механицизма. Собственно, именно механическая модель Вселенной как раз и была первым вариантом научного (в современном смысле) описания мира. Самое интересно и примечательное для нас здесь то, что механицизм стал некой антитезой оккультной натурфилософии Ренессанса, когда апелляция к темным потусторонним силам была в порядке вещей. В этом смысле создатели механической модели мира выстроили самую настоящую «ментальную ограду», заперев духов природы в границах математических формул и стройных логических конструкций. А вместе с духами были заперты и непредсказуемые стихии. Как мы знаем, предсказуемость и повторяемость, жесткие причинно-следственные связи, укладывающиеся в схемы математических алгоритмов, легли в основу научного кредо той поры. Образно говоря, механицизм в роли «ментальной ограды» был подобен неприступной крепости. Но именно за это, за свою прямолинейность и жесткость, за намеренное упрощение и схематизацию природы он вызвал в дальнейшем массу нареканий со стороны романтически настроенных интеллектуалов.
Спрашивается, как механицизм связан с откровенно предвзятым отрицанием метеоритов? Всё очень просто: метеориты просто-напросто «ломали» стройную механическую конструкцию, где всё подчинялось строгим расчетам. Как можно было допустить существование в небе неких непонятных тел, нарушавших данный порядок? Ведь небо для ученых того времени было наглядным подтверждением разумного устройства Вселенной, где, по идее, не должны быть места каким-то непредвиденным «сюрпризам», неподвластным точному математическому расчету и детальному прогнозу. Камни, неожиданно падающие с неба, наглым образом пробивали мощнейшую «ментальную ограду», казавшуюся ученым умам незыблемой.
Вопрос тут даже не в том, насколько тогдашние академики были осведомлены насчет существования метеоритов - видели ли они их собственными глазами или нет? Даже если и видели, то каким мог быть сугубо научный вердикт с их стороны? Точнее, как они могли применить свою точную математическую модель к самому факту чисто СЛУЧАЙНОГО появления в земной атмосфере не прошенных космических гостей? Попробуйте строго научно ответить на вопрос: почему вот этот метеорит появился весной, а не осенью, почему он пролетел над Берлином, а не над Парижем? Попытка «строго научного» ответа в этом случае неизбежно ведет нас к тавтологии: метеорит пролетел так, потому что такова была траектория его движения. Вопрос о траектории дает следующую тавтологию: траектория была такова в силу изначально заданных параметров движения… Механицизм, имеющий дело с регулярно повторяющимися или воспроизводимыми процессами, не мог заключить в свои математические «сети» случайные, стихийные, а потому непредсказуемые события. Так стоили ли они тогда внимания вообще? Внимания со стороны точной науки?
Нельзя не учитывать того обстоятельства, что естествоиспытатели тех времен вполне осознавали границы своего метода, да и сама точная наука была для них прежде всего методом, ИНСТРУМЕНТОМ ПОЗНАНИЯ ПРИРОДЫ, а не набором готовых ответов обо всём на свете. То есть наука еще не была для них «мировоззрением», как она выступает в наше время для многих из нас. Ученый вполне мог рассуждать и о Боге, и о природе, но при этом он четко осознавал, в каком случае он занимается богословием, а в каком - наукой. И будучи не в состоянии дать научный ответ о том, почему «небесный камень» прилетел в Германию, а не во Францию, мог осветить эти тему с религиозных позиций, сославшись на Провидение или Божью волю.
Ситуация поменялась как раз с тех пор, когда поменялся взгляд на саму науку. Когда наука перестала быть просто методом познания природы, а превратилась в инстанцию, раздающую готовые ответы на все (или почти все) вопросы. Иначе говоря, с тех пор, как наука стала выполнять мировоззренческие функции, она не стала стесняться рамками «ментальной ограды», заявив о своем праве (как это было в случае с религией) описывать еще и то, что находится по ту сторону.
Алхимики искали таинственные силы природы, намереваясь их подчинить человеку. В отличие от современных физиков, они верили в существование сверхъестественного мира. И поразительно здесь вот что: именно эти поиски - как выясняется теперь - осуществляет современная физика, и осуществляет их более успешно (при этом, ни слова не говоря о сверхъестественном). Правда, алхимикам даже не снилась та аппаратура, которая сегодня находится в распоряжении физических лабораторий.