Околоноля
Текст: Алла Шендерова, Openspace.ru
Кирилл Серебренников выполнил свое давнее намерение - поставил роман «Околоноля», настоящим автором которого считают первого заместителя главы Администрации Президента, главного кремлевского политтехнолога Владислава Суркова. Вопрос о конъюнктурной составляющей этой затеи предлагаю оставить в стороне. Во-первых, теперь, после премьеры, не хочется упрекать в
конъюнктуре режиссера, создавшего на основе «Околоноля» такое апокалиптическое зрелище, перед которым меркнет и его спектакль «Киже» (о русском мороке эпохи Павла I), и его фильм «Юрьев день» (о современной российской глубинке, в которой люди тонут, как в трясине).
«Околоноля» - третья и самая страшная часть этой трилогии. Причем в отличие от романа подлинный герой спектакля не персонаж по имени Егор Самоходов, а слово из шести букв, на протяжении всего действия присутствующее на сцене в виде небольшой неоновой надписи: «Власть». Это оно подсвечивает самые жуткие моменты спектакля, сияя в темноте вместо обычной театральной таблички «Выход».
Выхода в спектакле Серебренникова нет и в переносном, и в самом прямом смысле: покинуть зал во время четырехчасового действия можно только в антракте. Малую сцену МХТ Серебренников, сам оформивший свой спектакль, превратил в черный короб из древесно-стружечных плит. Попасть в него можно только через игровое пространство, предварительно пройдя по черному коридору, зыбкий пол которого состоит из сотен книжных корешков: от Пушкина и Сервантеса до Ленина с Марксом. Таким образом, входя в зал, зритель символически повторяет путь Егора Самоходова - книгочея и сочинителя, втянутого в начале 90-х в кровавый книжный бизнес и черный пиар.
«Я один, я ни с кем, я начисто исключен из всех человечьих подмножеств», - вопит Егор в паузах между делами. Дел много. Окунуть головой в толчок спившегося поэта Агольцова, чтобы выжать из него пару талантливых строф; некий пошехонский Нерон издаст их под своим именем, привлекая на свою сторону интеллигенцию. Втюхать модную литературную новинку бандиту по прозвищу Ктитор. Заставить оппозиционную журналистку написать статью от лица губернатора - о пользе химпроизводства, расположенного в городе, где у детей участились онкологические заболевания. Короче, сколько ни тверди Егор, что он ни с кем, на самом деле он верно служит тому подмножеству, название которого горит на заднике вместо слова «Выход».
Сложные и сильные чувства Егор испытывает только к своей бывшей возлюбленной, начинающей актрисе по имени Плакса, и вступает из-за нее в схватку с режиссером-садистом, скрывающимся на киностудии Kafka's pictures.
Егора в спектакле Серебренникова играет Анатолий Белый. Нервное, аскетичное лицо, взрывной темперамент - в старом театре таких называли неврастениками. Гамлет, Раскольников - это для него. Он и играет Егора таким. И раскаяние играет - за то, что убивал, и сомнение - можно ли убивать снова, хотя бы и ради Плаксы. Так что Егор в спектакле Серебренникова - это уже не совсем тот выведенный в романе утонченный и образованный подонок, которого автор, словно оправдываясь, заставляет на разные лады повторять, что все высокое приходит к нам низкими путями, хорошее не бывает без плохого, а подлости во власти столько же, сколько в бригаде асфальтоукладчиков.
Увлекшийся постмодернистской игрой автор, скрывшийся за псевдонимом Натан Дубовицкий, приготовил для него пару переиначенных гамлетовских монологов. А режиссер, он же и автор инсценировки, - каскад остроумно театрализованных злодейств, пародирующих привычки нашей новой элиты.
Доска с двумя стульями и приделанными внизу колесиками, которую «шофер» тянет канатом, - это автомобиль, в котором Егор общается с важным клиентом. «Давай по встречке», - кивает тот, и на доске включается мигалка. Ужин со строптивой журналисткой превращается в аттракцион: непонятного пола официант без конца что-то поджигает, осыпая героев шипящими блестками, от которых на тарелках остается один пшик. Горькой пародией становится встреча Егора с толстой, некрасивой и нелюбимой дочкой, в облике которой, нацепив черный бант и юбочку, является один из двух злобных клоунов, ведущих действие и жонглирующих ролями, как мячиками.
В оформлении и костюмах режиссер использует все оттенки черного, так что даже любовница Егора, она же капитан госбезопасности, появляется в виде латексной рептилии, изрекающей китайскую мудрость о том, что власть - дракон в тумане. Весь этот мрачный карнавал придуман и сыгран в лучших традициях политической сатиры. Вспоминается «Мастер и Маргарита» Юрия Любимова, с его скетчами о нравах советских писателей и балом сатаны. Собственно, бал сатаны - самое емкое определение для жанра спектакля Серебренникова. В нем, как в легендарных постановках «Таганки», есть всё: цирк, фарс, буффонада и даже опера (вкрадчивая музыка Алексея Сысоева и фантастическое пение Игнатия Акрачкова стоят отдельного текста).
Этот бал сатаны выматывает донельзя. Ведь то, что для автора романа остается литературной игрой (вполне чудовищной, если принять, что человек, высмеивающий полное социальное разложение, сам изрядно поспособствовал этому разложению), режиссер и актер пытаются наполнить жизнью. И им это даже удается - до тех пор, пока режиссер,слегка переиначивший финал романа, не заставляет полумертвого героя ползти к некоему Егоркину роднику в надежде, что все еще поправимо. Главное, что не позволяет поверить в просветленный финал, так это цинизм автора романа, маячащий за этим псевдоочищением, как вечная улыбка Чеширского кота.
И невольно возникает вопрос: а стоило ли тратить столько сил и таланта на воплощение этой литературной мистификации? Недаром же сказано, что власть - дракон в тумане. Как его ни приручай, он все равно тебя съест.
Кирилл Серебренников о спектакле:
Кирилл Серебренников выполнил свое давнее намерение - поставил роман «Околоноля», настоящим автором которого считают первого заместителя главы Администрации Президента, главного кремлевского политтехнолога Владислава Суркова. Вопрос о конъюнктурной составляющей этой затеи предлагаю оставить в стороне. Во-первых, теперь, после премьеры, не хочется упрекать в
конъюнктуре режиссера, создавшего на основе «Околоноля» такое апокалиптическое зрелище, перед которым меркнет и его спектакль «Киже» (о русском мороке эпохи Павла I), и его фильм «Юрьев день» (о современной российской глубинке, в которой люди тонут, как в трясине).
«Околоноля» - третья и самая страшная часть этой трилогии. Причем в отличие от романа подлинный герой спектакля не персонаж по имени Егор Самоходов, а слово из шести букв, на протяжении всего действия присутствующее на сцене в виде небольшой неоновой надписи: «Власть». Это оно подсвечивает самые жуткие моменты спектакля, сияя в темноте вместо обычной театральной таблички «Выход».
Выхода в спектакле Серебренникова нет и в переносном, и в самом прямом смысле: покинуть зал во время четырехчасового действия можно только в антракте. Малую сцену МХТ Серебренников, сам оформивший свой спектакль, превратил в черный короб из древесно-стружечных плит. Попасть в него можно только через игровое пространство, предварительно пройдя по черному коридору, зыбкий пол которого состоит из сотен книжных корешков: от Пушкина и Сервантеса до Ленина с Марксом. Таким образом, входя в зал, зритель символически повторяет путь Егора Самоходова - книгочея и сочинителя, втянутого в начале 90-х в кровавый книжный бизнес и черный пиар.
«Я один, я ни с кем, я начисто исключен из всех человечьих подмножеств», - вопит Егор в паузах между делами. Дел много. Окунуть головой в толчок спившегося поэта Агольцова, чтобы выжать из него пару талантливых строф; некий пошехонский Нерон издаст их под своим именем, привлекая на свою сторону интеллигенцию. Втюхать модную литературную новинку бандиту по прозвищу Ктитор. Заставить оппозиционную журналистку написать статью от лица губернатора - о пользе химпроизводства, расположенного в городе, где у детей участились онкологические заболевания. Короче, сколько ни тверди Егор, что он ни с кем, на самом деле он верно служит тому подмножеству, название которого горит на заднике вместо слова «Выход».
Сложные и сильные чувства Егор испытывает только к своей бывшей возлюбленной, начинающей актрисе по имени Плакса, и вступает из-за нее в схватку с режиссером-садистом, скрывающимся на киностудии Kafka's pictures.
Егора в спектакле Серебренникова играет Анатолий Белый. Нервное, аскетичное лицо, взрывной темперамент - в старом театре таких называли неврастениками. Гамлет, Раскольников - это для него. Он и играет Егора таким. И раскаяние играет - за то, что убивал, и сомнение - можно ли убивать снова, хотя бы и ради Плаксы. Так что Егор в спектакле Серебренникова - это уже не совсем тот выведенный в романе утонченный и образованный подонок, которого автор, словно оправдываясь, заставляет на разные лады повторять, что все высокое приходит к нам низкими путями, хорошее не бывает без плохого, а подлости во власти столько же, сколько в бригаде асфальтоукладчиков.
Увлекшийся постмодернистской игрой автор, скрывшийся за псевдонимом Натан Дубовицкий, приготовил для него пару переиначенных гамлетовских монологов. А режиссер, он же и автор инсценировки, - каскад остроумно театрализованных злодейств, пародирующих привычки нашей новой элиты.
Доска с двумя стульями и приделанными внизу колесиками, которую «шофер» тянет канатом, - это автомобиль, в котором Егор общается с важным клиентом. «Давай по встречке», - кивает тот, и на доске включается мигалка. Ужин со строптивой журналисткой превращается в аттракцион: непонятного пола официант без конца что-то поджигает, осыпая героев шипящими блестками, от которых на тарелках остается один пшик. Горькой пародией становится встреча Егора с толстой, некрасивой и нелюбимой дочкой, в облике которой, нацепив черный бант и юбочку, является один из двух злобных клоунов, ведущих действие и жонглирующих ролями, как мячиками.
В оформлении и костюмах режиссер использует все оттенки черного, так что даже любовница Егора, она же капитан госбезопасности, появляется в виде латексной рептилии, изрекающей китайскую мудрость о том, что власть - дракон в тумане. Весь этот мрачный карнавал придуман и сыгран в лучших традициях политической сатиры. Вспоминается «Мастер и Маргарита» Юрия Любимова, с его скетчами о нравах советских писателей и балом сатаны. Собственно, бал сатаны - самое емкое определение для жанра спектакля Серебренникова. В нем, как в легендарных постановках «Таганки», есть всё: цирк, фарс, буффонада и даже опера (вкрадчивая музыка Алексея Сысоева и фантастическое пение Игнатия Акрачкова стоят отдельного текста).
Этот бал сатаны выматывает донельзя. Ведь то, что для автора романа остается литературной игрой (вполне чудовищной, если принять, что человек, высмеивающий полное социальное разложение, сам изрядно поспособствовал этому разложению), режиссер и актер пытаются наполнить жизнью. И им это даже удается - до тех пор, пока режиссер,слегка переиначивший финал романа, не заставляет полумертвого героя ползти к некоему Егоркину роднику в надежде, что все еще поправимо. Главное, что не позволяет поверить в просветленный финал, так это цинизм автора романа, маячащий за этим псевдоочищением, как вечная улыбка Чеширского кота.
И невольно возникает вопрос: а стоило ли тратить столько сил и таланта на воплощение этой литературной мистификации? Недаром же сказано, что власть - дракон в тумане. Как его ни приручай, он все равно тебя съест.
Кирилл Серебренников о спектакле:
Click to view