Алексей Толстой. Хождение по мукам
Должен признаться, в свое время, т.е. в студенческие годы, я не прочел «Хождения по мукам», и с тех пор я знал, что за мной числится этот должок. И каждый раз, когда на глаза попадались эти два томика, я чувствовал досаду.
Но вот, наконец, трилогия прочтена. Чтение оказалось увлекательным, особенно вначале. Первая книга, «Сестры», очень хороша, вторая книга, «Восемнадцатый год», просто хороша, а вот третья, «Хмурое утро» - растянута и тосклива. Очевидно, по мере написания романа интерес автора к своему детищу угасал, повествование становилось скучнее, персонажи блекли. Книги писались в разное время: «Сестры» - 1921-1922; «Восемнадцатый год» - 1927-1928; и «Хмурое утро» - 1940-1941. Можно сказать, что «Сестры» - это та самая русская литература в традициях настоящего графа Толстого - Льва, а вот «Хмурое утро» - это уже советская социалистическая литература, многословная, лживая и лакейская.
Алексей Толстой писал замечательно: «Сегодня пришлось в одиночестве разбирать Скрябина. Звуки, как ледяные шарики, медленно падают в грудь, в глубь темного озера без дна. Упав, колышут влагу и тонут, а влага приливает и отходит, и там, в горячей темноте, гулко, тревожно ударяет сердце, точно скоро, скоро, сейчас, в это мгновение, должно произойти что-то невозможное». Правда, здорово?
Граф Алексей Николаевич Толстой, был хорошим писателем, но как человеком им трудно восхищаться. О нем рассказывают много анекдотов. Звонок в квартиру Алексея Толстого: «Алло, граф дома?»«Граф ушел в обком». «У меня такой набор драгоценных английских трубок, - хвастал он Ивану Бунину (и это уже не анекдот), - каких у самого английского короля нету».
Сюжет трилогии напоминает водевиль: главные герои то исчезают без вести, и затем появляются в самой неожиданной ситуации, иногда они погибают, а потом чудесным образом воскресают - так было с Телегиным в первой книге и с Рощиным в третьей; всё время герои попадают в какие-то странные переделки и судьба сводит их с самыми деятельными и знаменитыми людьми той эпохи: Распутиным, Савинковым, Лениным, Корниловым, Деникиным, Сорокиным, Махно, Шкуро, Сталиным, Буденным, Шульгиным, Мамонтовым, Кржижановским…
Удивительным образом в книге о Гражданской войне ни разу не упомянут Троцкий. Впрочем, в третьей книге на короткое время появляется неназванный персонаж, напоминающий Льва Давыдовича: «Он заговорил лающим голосом, вскидывая лицо так, что чернели его ноздри и плясало на переносице запотевшее пенсне».
Катя и Даша умудряются быть втянутыми в самые сомнительные передряги, но соблюдая при этом верность мужьям и целомудренность. В это трудно поверить, тем более, что Катя, оказывается наложницей одного из сподвижников батьки Махно, а Даша, воволекается в заговоры Савинкова и попадает в эпицентр московской разгульной богемной жизни - в 1918 году.
Батька Махно со своей бригадой
Чувствуется, что симпатии автора на стороне отрицательных персонажей: Бессонова, Николая Ивановича, неудачливого первого мужа Кати, Мамонта Дальского - все трое погибают самым нелепейшим образом.
Мое издание «Хождения по мукам» (1950) вышло в серии «Библиотека советского романа». Но такой ли он советский? Эммануил Казакевич по поводу другого романа о Революции и Гражданской войне заметил: «Оказывается, судя по роману, Октябрьская революция - недоразумение и лучше было её не делать».
Да, черт возьми! Именно так: не нужна была эта ваша проклятая революция. И в романе Алексея Толстого эта мысль ясно прочитывается. Ведь к чему пришли главные герои? «Женщины приносили кто молочка, кто яичек, кто хлеба. Что принесут, то Катя и ела». «Кате казалось, что желудок у нее теперь, наверное, не больше маленького кошелечка для мелочи. Туда помещалась как раз осьмушка хлеба, кусочек вареной воблы и несколько ложек супа». Бог ты мой! Это та самая Катя, которая весной 1914 года писала из Парижа: «Весь Париж танцует танго. За завтраком, между блюд - встают и танцуют, и в пять часов, и за обедом, и так до утра. Я никуда не могу укрыться от этой музыки, она какая-то печальная, мучительная и сладкая».
«Даша работала в исполкоме, в отделе мелиорации, вторым помощником начальника "стола проектов" (…) Даша получала паек, - четверть фунта остистого хлеба, иногда немного лаврового листа или перца в зернышках. Анисья, работавшая в исполкоме курьершей, получала за боевые заслуги усиленный паек: кроме хлебной осьмушки и перца, еще полторы воблы, иногда ржавую селедку». Жрите, товарищи большевики, вы это заслужили.
Никому из героев романа революция не приносит счастья. Один из второстепенных персонажей провозглашает во второй книге: «Примирюсь со всяким строем жизни, если увижу людей счастливыми…» Почему же такую важную фразу произносит человек с говорящей фамилией Тетькин? Потому что, вложи автор эти слова в уста Рощина или Телегина, их восприняли бы за опасную декларацию - всем ведь было ясно к 1927 году: никому революция не принесла счастья, вообще ничего хорошего не принесла. Алексею Толстому приходилось изъясняться намеками.
А намеков в книге достаточно: «Увлекательна была повесть о давно прошедшем времени, о чужой стране, где вот так же люди, вздев на пику красный колпак, пошли напролом одни против всего мира. Голодные и разутые, выдумали новую военную тактику, чтобы победить. И, победив, были скручены по рукам и ногам теми, кому не догадались вовремя отрубить головы». Это рассказ якобы о Французской революции, но мы-то знаем, кому следовало бы отрубить головы.
А вот и речь от автора: «Здесь, кажется, так бы и прожил в безвременье обыватель еще тысячу лет, кабы вот не такая оказия - революция. А впрочем, и терять-то здесь ничего не жалко, - жизнь копеечная. Только что спали много». Что плохого в том, чтобы жить простой, обывательской, «копеечной» жизнью тысячу лет и много спать? Да пропади она пропадом, эта ваша революция!
«Впереди так и будет, Анна Ивановна, впереди жизнь будет добрая...
- Это - на том свете, что ли?..»
Несколько важных цитат о революции:
«Бессонов переживал хорошие минуты. Он писал о том, что опускается ночь на Россию, раздвигается занавес трагедии, и народ-богоносец чудесно, как в "Страшной мести" казак, превращается в богоборца, надевает страшную личину. Готовится всенародное совершение Черной обедни. Бездна раскрыта. Спасения нет».
Николай Иванович: «Народ - заживо разлагается. Вся Россия погрязла в сифилисе и водке. Россия сгнила, дунь на нее - рассыплется в прах. Так жить нельзя... Нам нужно какое-то самосожжение, очищение в огне...»
«А в это время на землю опускалось невидимое облако, бешено крутящееся какими-то торжествующими, и яростными, и какими-то падающими, и изнемогающими очертаниями. И это было отмечено лишь полосою солнечной тени, зачеркнувшей с юго-востока на северо-запад всю старую, веселую и грешную жизнь на земле».
«Перед этим зрелищем (войны и голода) каждый человек, еще недавно "микрокосм", гипертрофированная личность, - умалялся, превращался в беспомощную пылинку. На место его к огням трагической рампы выходили первобытные массы».
«Трупы, обсохшие на буграх, глядели мертвыми глазами в лазурь».
Но вот, наконец, трилогия прочтена. Чтение оказалось увлекательным, особенно вначале. Первая книга, «Сестры», очень хороша, вторая книга, «Восемнадцатый год», просто хороша, а вот третья, «Хмурое утро» - растянута и тосклива. Очевидно, по мере написания романа интерес автора к своему детищу угасал, повествование становилось скучнее, персонажи блекли. Книги писались в разное время: «Сестры» - 1921-1922; «Восемнадцатый год» - 1927-1928; и «Хмурое утро» - 1940-1941. Можно сказать, что «Сестры» - это та самая русская литература в традициях настоящего графа Толстого - Льва, а вот «Хмурое утро» - это уже советская социалистическая литература, многословная, лживая и лакейская.
Алексей Толстой писал замечательно: «Сегодня пришлось в одиночестве разбирать Скрябина. Звуки, как ледяные шарики, медленно падают в грудь, в глубь темного озера без дна. Упав, колышут влагу и тонут, а влага приливает и отходит, и там, в горячей темноте, гулко, тревожно ударяет сердце, точно скоро, скоро, сейчас, в это мгновение, должно произойти что-то невозможное». Правда, здорово?
Граф Алексей Николаевич Толстой, был хорошим писателем, но как человеком им трудно восхищаться. О нем рассказывают много анекдотов. Звонок в квартиру Алексея Толстого: «Алло, граф дома?»«Граф ушел в обком». «У меня такой набор драгоценных английских трубок, - хвастал он Ивану Бунину (и это уже не анекдот), - каких у самого английского короля нету».
Сюжет трилогии напоминает водевиль: главные герои то исчезают без вести, и затем появляются в самой неожиданной ситуации, иногда они погибают, а потом чудесным образом воскресают - так было с Телегиным в первой книге и с Рощиным в третьей; всё время герои попадают в какие-то странные переделки и судьба сводит их с самыми деятельными и знаменитыми людьми той эпохи: Распутиным, Савинковым, Лениным, Корниловым, Деникиным, Сорокиным, Махно, Шкуро, Сталиным, Буденным, Шульгиным, Мамонтовым, Кржижановским…
Удивительным образом в книге о Гражданской войне ни разу не упомянут Троцкий. Впрочем, в третьей книге на короткое время появляется неназванный персонаж, напоминающий Льва Давыдовича: «Он заговорил лающим голосом, вскидывая лицо так, что чернели его ноздри и плясало на переносице запотевшее пенсне».
Катя и Даша умудряются быть втянутыми в самые сомнительные передряги, но соблюдая при этом верность мужьям и целомудренность. В это трудно поверить, тем более, что Катя, оказывается наложницей одного из сподвижников батьки Махно, а Даша, воволекается в заговоры Савинкова и попадает в эпицентр московской разгульной богемной жизни - в 1918 году.
Батька Махно со своей бригадой
Чувствуется, что симпатии автора на стороне отрицательных персонажей: Бессонова, Николая Ивановича, неудачливого первого мужа Кати, Мамонта Дальского - все трое погибают самым нелепейшим образом.
Мое издание «Хождения по мукам» (1950) вышло в серии «Библиотека советского романа». Но такой ли он советский? Эммануил Казакевич по поводу другого романа о Революции и Гражданской войне заметил: «Оказывается, судя по роману, Октябрьская революция - недоразумение и лучше было её не делать».
Да, черт возьми! Именно так: не нужна была эта ваша проклятая революция. И в романе Алексея Толстого эта мысль ясно прочитывается. Ведь к чему пришли главные герои? «Женщины приносили кто молочка, кто яичек, кто хлеба. Что принесут, то Катя и ела». «Кате казалось, что желудок у нее теперь, наверное, не больше маленького кошелечка для мелочи. Туда помещалась как раз осьмушка хлеба, кусочек вареной воблы и несколько ложек супа». Бог ты мой! Это та самая Катя, которая весной 1914 года писала из Парижа: «Весь Париж танцует танго. За завтраком, между блюд - встают и танцуют, и в пять часов, и за обедом, и так до утра. Я никуда не могу укрыться от этой музыки, она какая-то печальная, мучительная и сладкая».
«Даша работала в исполкоме, в отделе мелиорации, вторым помощником начальника "стола проектов" (…) Даша получала паек, - четверть фунта остистого хлеба, иногда немного лаврового листа или перца в зернышках. Анисья, работавшая в исполкоме курьершей, получала за боевые заслуги усиленный паек: кроме хлебной осьмушки и перца, еще полторы воблы, иногда ржавую селедку». Жрите, товарищи большевики, вы это заслужили.
Никому из героев романа революция не приносит счастья. Один из второстепенных персонажей провозглашает во второй книге: «Примирюсь со всяким строем жизни, если увижу людей счастливыми…» Почему же такую важную фразу произносит человек с говорящей фамилией Тетькин? Потому что, вложи автор эти слова в уста Рощина или Телегина, их восприняли бы за опасную декларацию - всем ведь было ясно к 1927 году: никому революция не принесла счастья, вообще ничего хорошего не принесла. Алексею Толстому приходилось изъясняться намеками.
А намеков в книге достаточно: «Увлекательна была повесть о давно прошедшем времени, о чужой стране, где вот так же люди, вздев на пику красный колпак, пошли напролом одни против всего мира. Голодные и разутые, выдумали новую военную тактику, чтобы победить. И, победив, были скручены по рукам и ногам теми, кому не догадались вовремя отрубить головы». Это рассказ якобы о Французской революции, но мы-то знаем, кому следовало бы отрубить головы.
А вот и речь от автора: «Здесь, кажется, так бы и прожил в безвременье обыватель еще тысячу лет, кабы вот не такая оказия - революция. А впрочем, и терять-то здесь ничего не жалко, - жизнь копеечная. Только что спали много». Что плохого в том, чтобы жить простой, обывательской, «копеечной» жизнью тысячу лет и много спать? Да пропади она пропадом, эта ваша революция!
«Впереди так и будет, Анна Ивановна, впереди жизнь будет добрая...
- Это - на том свете, что ли?..»
Несколько важных цитат о революции:
«Бессонов переживал хорошие минуты. Он писал о том, что опускается ночь на Россию, раздвигается занавес трагедии, и народ-богоносец чудесно, как в "Страшной мести" казак, превращается в богоборца, надевает страшную личину. Готовится всенародное совершение Черной обедни. Бездна раскрыта. Спасения нет».
Николай Иванович: «Народ - заживо разлагается. Вся Россия погрязла в сифилисе и водке. Россия сгнила, дунь на нее - рассыплется в прах. Так жить нельзя... Нам нужно какое-то самосожжение, очищение в огне...»
«А в это время на землю опускалось невидимое облако, бешено крутящееся какими-то торжествующими, и яростными, и какими-то падающими, и изнемогающими очертаниями. И это было отмечено лишь полосою солнечной тени, зачеркнувшей с юго-востока на северо-запад всю старую, веселую и грешную жизнь на земле».
«Перед этим зрелищем (войны и голода) каждый человек, еще недавно "микрокосм", гипертрофированная личность, - умалялся, превращался в беспомощную пылинку. На место его к огням трагической рампы выходили первобытные массы».
«Трупы, обсохшие на буграх, глядели мертвыми глазами в лазурь».