Вечно я как инопланетянин.
Ничего не знаю. Ничего не вижу. Людей в супермаркетах побаиваюсь, от троллейбусных кондукторов испуганно откупаюсь.
Смотрю по телику местные новости - обалдеваю: неужели это я в таком городе живу? И некоторое время пребываю после передачи в идиотическом недоумении, которое тем и дорого, что всякий раз повергает меня в пучину моей наивности - ну, ровно как
дикаря.
А на днях я купил местную газету. И, как ни странно, прочитал ее. Не то чтобы от корки до корки, но полистал основательно. Ну, губернатора ругают. И замов его. И замов его замов. Ну, прорубь на Крещение не в чем было выпилить. Ну, кого-то заказали, кого-то ограбили. Даже на выпуск энтэвэшного «ЧП» не наберется.
Зато на десятой странице в рубрике «Стоп-кадр» (её вернее было бы назвать: «Сушите вёсла») я был до глубины души потрясен трижды.
Во-первых, это был целый разворот о поэзии. Во-вторых - о местных поэтах, в существование которых я, как человек, воспитанный в канонах научного мировоззрения, не верю. В-третьих, у несуществующих поэтов вышел альманах, и там даже всякие слова напечатаны…
Вот эти-то слова и напугали больше всего.
Вот, например, эти:
Ветер во поле сивером прыщет
По ковыльной гривастой волне.
Странно что-то:
Никто не прорыщет
На буланом в доспехах коне…
Или эти:
Выйду рано-раненько на взгорье.
На четыре шляха помолюсь…
Всё осилим!
С Богом всех победим!
Ухнем ещё раз!
Россия! Русь!
Ну, и на закусочку:
…И петухи заголосились,
И сердце вдруг оборвалось…
Я было подумал, грешник, что это у них колонка юмора не на последней странице.
Только юмор уж очень черный.
В этом городе живут люди, которые, свирепо сверкая национально синими очами из-под невысоких колосистых бровей, не стесняются печатать в изданиях, называющихся «Литературная Б…щина», то есть, собирающих под одной крышей, лицо рисующих, такие вот… гм… рифмованные слова. Не стесняются величать себя поэтами. Видимо, рвут на себе и окружающих рубахи и любят Пушкина.
И Бродского не читают. А если и прочитают, скажут: «Я ничего не понял!» Как будто это Бродский виноват. И припомнят, что он - еврей. А потом выйдут во чисто поле и станут, мощно шевеля тучной извилиной, думать о матушке-Руси. До того мощно, что после них слово «Россия» произносить стыдно - до того опафоссали своим показушным пустым патриотизмом… И до того все бездарно, что даже по-настоящему плохих, предельно чудовищных, чтобы содрогнулся ум и отдохнуло сердце, стихов нет в сборнике, потому что даже чтобы быть плохим поэтом, нужно хотя бы быть.
Они одним воздухом со мной дышат. Начну носить респиратор.
Если я когда-нибудь скажу про себя: «Я писатель» или, ещё хуже, «Я поэт», надеюсь, рядом будет друг, который окажет мне последнюю милость и вырвет грешный мой язык…