Портреты Варшавского восстания. 2 KW. Иоанна. "Мать Гракхов"
Иоанна
За два года до войны в женской гимназиии и лицее имени Словацкого появилась невысокая крепкая девушка из Познани. Ханна Биньковская переехала в Варшаву вместе с отцом и младшей сестрёнкой, которой заменила рано умершую маму.
С самого начала новенькая активно включилась в работу варшавских харцеров и скоро возглавила работу "Чёрной тройки", в которой отвечала за организацию летних спортивных лагерей.
Вообразить себе эти лагеря без неё было просто невозможно. Кто же кроме неё организует санитарную службу? Кто настолько легко и ненавязчиво позаботится обо всех и обо всём, что должно быть в лагере, чтобы никто не заметил ни малейшего диктата, но при этом всем бы всего хватало, а жизнь как бы сама шла про продуманному заведённому порядку? А главное, что именно благодаря Ханне Биньковской к кострам харцеров всегда приходили толпы местных крестьянских парней и девушек. Всем в лагере находилось дело. И никогда практически ни одной ссоры или драки.
Уже тогда было ясно, что семнадцатилетняя Аня обладает прямо-таки фотографической памятью. Где бы не проходил сбор - в лесах, в поле у реки или в Татрах, она всегда безошибочно вела отряд к цели и ни разу не заблудилась. В абсолютно незнакомых местах она иногда уходила гулять на всю ночь и безошибочно находила дорогу к лагерю. Ещё одной её страстью помимо походов на природе стала Варшава. Она не переставала удивляться большому столичному городу и скоро знала улицы, переулки и дворы во многих варшавских районах лучше коренных варшавян. Всё это не раз и не два пригодилось ей, когда началась война.
В оккупации город начал жить двойной жизнью. Немцы закрыли все польские институты. Многие преподаватели высшей школы уже в сороковом году были арестованы и расстреляны или отправлены в концлагеря. И в то же время практически все институты нелегально продолжали занятия на квартирах профессоров и в городских парках и садах. Ханна с детства мечтала стать врачом, поэтому ничего удивительно, что в самом начале оккупации она стала студенткой медицины Университета Западных Земель. Одновременно она ведёт санитарные курсы в отрядах польских харцеров. Большинство молодых харцеров и харцерок - вчерашних школьников, прошедших военную и санитарную подготовку, вступают в военную организацию "Серые шеренги" в подчинении варшавского округа АК. Лучшие из них объединяются в штурмовые батальоны и диверсионные группы.
Места бывших детских лагерей становятся базами по подготовке молодых подпольщиков. Ханна Биньковская становится связной при штабе "Серых шеренг" и начинает одновременно выполнять обязанности связной и санинструктора. Тогда она и меняет свой первый псевдоним "Люция" на "Иоанна".
Такой её и запомнили в штабе:
"Удивительная тихая девушка с открытым улыбающимся лицом и густыми золотистыми, как мёд, волосами нравилась в штабе всем. Она очень быстро подружилась со всеми связными, хозяевами конспиративных квартир и тайников с оружием. Вечно куда-то спешащая, с доброй светлой улыбкой и внимательным взглядом полуприкрытых глаз. Всегда в каких-то сандалиях на босу ногу, а летом в огромных солдатских ботинках, потому что "в них удобнее". В широком коричневом плаще с капюшоном, опущенным на спину, всегда с непокрытой головой и развевающимися волосами, которые она иногда завязывала сзади в хвост. С неизменной огромной сумкой, доверху наполненной конспиративными газетами и материалами, из кармана которой всегда торчит чистый белый платочек".
Не заметить такого человека в личном общении было трудно, но именно тогда, когда это было нужно, она умела становиться абсолютно незаметной. Никто лучше неё не мог уходить от немецких уличных облав. До 1944 года почти десять раз Иоанна попадала в облавы на улицах. Каждый раз с сумкой, полной конспиративных материалов или с оружием. И всякий раз ей удавалось уходить. Даже, когда немцы уже разворачивали людей лицом к стене и начинали обыск. По стенке до ближайшей арки, знакомыми дворами, переулками... Многие связные заплатили жизнью за доставляемые материалы, когда их останавливали и обыскивали на улицах военные или полицейские патрули. Но обыскать или просто осстановить Иоанну никогда и никому не приходило в голову!
Санитарный взвод. Первые дни восстания
Уже летом 1943 года потери, понесённые подпольем в операциях и проблемы с оказанием медицинской помощи раненым показали, что штурмовые группы молодёжных "Серых шеренг" должны располагать собственной медицинской службой. Санитарную службу выделенного в распоряжение "Кедива" из штурмовых групп батальона "Зоська" возглавил доктор "Бром" (Зигмунт Куявский). При батальоне был создан санитарный взвод "Оленька", который состоял из двух санитарных команд по 15-17 санитарок в каждой. Командовала санитарным взводом Зофья Красовская (Зося Большая). Командирами санитарных команд выбрали студенток медицины с наибольшим авторитетом и опытом Первую команду воглавила Иоанна, вторую - Марта (Мария Клаузе, тоже из Познани).
Медиков и санитарок штурмовых батальонов готовили в официально работавшей частной "школе вспомогательного санитарного персонала", которой заведовал доцент медицины Ян Заорский. Под прикрытием школы проводил занятия медицинский факультет Варшавского университета.
В начале варшавского восстания батальон "Зоська" в составе "кедива" принял первые, самые жестокие бои на Воле. В первый же день молодым диверсантам пришлось освобождать попавший в окружение штаб повстанцев вместе с генералом Буром-Коморовским. Появились первые убитые и раненые.
Большинство санитарок взвода было рапределено между отдельными ротами и взводами, в которых они организовали санитарные патрули.
Иоанна находится в самой гуще боёв. С первых дней бросается в глаза её спокойное, и в то же время очень заботливое почти материнское отношение к бойцам, многие из которых годятся ей не только в старшие братья, но и в отцы. Появление Иоанны всегда успокаивает и придаёт сил. По должности ей приходилось командовать и санитарками,а по ситуации и бойцами. Но командовать Иоанна не умела. Вернее, ей это было не нужно. Потому что никто и никогда не мог её не послушаться. Тем более никто и никогда не слышал, чтобы она кричала или вообще повышала голос. Она просто просила спокойным, тихим голосом, глядя прямо в глаза и всегда обращаясь не по фамилии и не по псевдониму, как было положено, а только по имени. Не забывая периодически сказать "пожалуйста", что на войне выглядело совсем странно. Но такая просьба всегда исполнялась моментально, как и приказ. Сама она не просто выполняла приказы командования, но часто вызывалась на опасные задания добровольно.
Удивительно...
Четвёртого августа солдаты "Зоськи" с боем заняли школу на улице Окоповой. Позиции постоянно обстреливал немецкий бронепоезд. Группа добровольцев во главе с поручиком "Заглобой" вызвалась уничтожить бронепоезд, но данные разведки оказались неточными. Разведка не сумела обнаружить пулемётного гнезда на подступах к железной дороге, и отряд вышел прямо на него. Вылазка окончилась полным провалом. Большинству убитых и раненых помочь было уже нельзя. Раненый в руку, шею и обе ноги "Заглоба" пробовал организовать отступление, но сам он не мог двигаться, а вынести его с поля боя под пулемётным огнём никто не решался. Многие сами были ранены. И тогда первой подползла Иоанна, а за ней "Паулинка". Абсолютно не обращая внимания на пулемётный огонь, Иоанна обследовала рану шеи и тихонько мурлыкала себе под нос, иногда обращаясь то к раненому поручику, то к Паулинке, словно к студентке на санитарных курсах и то и дело прерывая себя любимым словом "удивительно":
- Вход есть... Выход? Есть.. В шею навылет. Скажи что-нибудь, пожалуйста.
- Левый фланг отступаем на исходную! - кричит изо всех сил Заглоба.
- Так... Глотать можешь? Хорошо. Теперь попробуй вздохнуть поглубже... Так. Не больно? Удивительно...
- Они сейчас нас всех тут положат!!
- Погоди... Удивительно... Прострел шеи навылет. Смотри... Без повреждения трахеи, артерии, пищевода. Удивительно.
В это время пулемёт замолкает на несколько секунд.
- Вот теперь пора. Сейчас мы тебя потихоньку и вынесем.
Иоанна берёт раненого за плечи, Паулинка за ноги. Паузы хватает как раз, чтобы поднять двухметрового поручика весом почти в центнер и понести его обратно к школе, то и дело припадая к земле, Больше пятисот метров под непрерывным обстрелом. Раненый выкрикивает команды. Отступление проходит без потерь.
- Паулинка, ты чего? Тебя ранили?
- Да нет! - перекрывая грохот пулемёта кричит санитарка, - Тяжело...
- Ничего. Ещё немножко, и уже почти пришли. Удивительно...
Мать Гракхов
На Окоповой по возвращении впервые начинают не выдерживать нервы у многих санитарок. Многие вернувшиеся из боя тяжело ранены. Большая часть смертельно. Им нельзя помочь. Иоанна разговаривает со всеми, утешает и усокаивает своих санитарок. Она говорит немного, но для каждого находит нужные слова.
С этого времени вечерами к ней всё чаще приходят девушки:
"Если нам почему-то было грустно, когда нам нужна была поддержка, мы вседа шли к Иоасе, которая была старшей в нашей команде. Она лучше всех умела нас утешить и поделиться с нами своей огромной внутренней силой, спокойствием и отвагой, которой с каждым безнадёжным днём восстания всё больше начинало не хватать". Часто она пишет на своих подруг смешные эпиграммы, которые скорее были рифмованными пожеланиями удачи и счастливой послевоенной жизни в новой Польше, где когда-нибудь обязательно сбудутся их мечты и найдётся место любимым увлечениям.
Иоанну обожают девушки, от неё теряют голову ребята. Многие влюблены в эту тихую и улыбчивую золотоволосую санитарку без памяти. Иоанну считали одной из самых красивых девушек батальона, хотя сама себя она никогда не считала привлекательной, а особенно не любила фотографироваться.
После смерти от тяжёлых ран Зоси Большой Иоанна стала одной из самых популярных санитарок "Зоськи". Наряду с "пшеничной девушкой" "Лидкой" Иоанна пользуется не только симпатией, но и наибольшим уважением и солдат, и офицеров. До конца отдавая силы и время службе, она сочетала в себе женственность с безграничной преданностью и огромной внутренней силой. Впрочем, не только духовной силой.
Несмотря на невысокий рост, Иоанна была очень выносливой и сильной. Несколько раз солдаты видели, как она выносила из боя сравнимых с ней по комплекции раненых даже не на спине, а на руках, как несут ребёнка.
Само собой у неё появляется и второе прозвище. Повстанцы называли её "Мать гракхов", в честь славной римлянки, благородной жены патриция, которая за двести лет до нашей эры пережила смерть одинадцати из двенадцати своих детей и стала идеалом женщины, соединяющей искренние чувства с духовной силой. Говорят, это прозвище придумал Анджей Морро - один из наиболее удачливых и отчаянных командиров "Зоськи", который погиб позже на Чернякове, принимая первые лодки с советскими десантниками. Именно он заметил, что многие молодые солдаты испытывают к этой двадцатидвухлетней девушке-доктору не только романтические, но и сыновние чувства.
Бешеная скорая помощь
В то же время не смотря на всю рассудительность для спасения раненых Иоанна придумывала иногда абсолютно удивительные вещи. Когда бои перешли в Страре Място, она стала по ночам организовывать санитарные вылазки за ранеными, которых не удалось вытащить днём. Память услужливо подсказывала нужный поворот в грудах развалин. Часто она уходила и в одиночку на свой страх и риск.
Но было ясно, что для того, чтобы спасти больше жизней, надо было придумать что-то ещё. Так в Старом Мясте появилась "бешеная скорая". Это был настоящий автомобиль скорой помощи, который, когда только это было возможно, ездил по местам боёв и подбирал раненых. Бешеный фургон носился со скоростью больше восьмидесяти километров в час по улицам, переулкам и дворам, петляя между развалин и постоянно рискуя нарваться на немцев. Ведь вывозить оставленных раненых приходилось с переднего края из-под самого носа фашистов, а то и с рубежей, оставленных в предыдущий день.
Сменяя друг друга, на выезды отправлялись девушки из санитаной команды Иоанны. Сама она нередко дополнительно выполняла обязанности штурмана, отмечая все изменения, произошедшие за день из-за бомбёжек. За рулём "бешеной скорой" был офицер Управления диверсий Пётр Помиян. До самого падения Старого города немцы так и не смогли подстрелить этот фургон, сколько ни старались.
Успевали заботиться и о здоровых. Во время боёв в развалинах гетто, которые постоянно переходили из рук в руки, бойцы роты "Мачек" , бегущие в наступление, в изумлении наткнулись под разрушенной стеной на Иоанну и Ирку (Ирену Ячиновскую), которые... Принесли им сигареты, сахар и морсик (красное вино с водой)! И за минуту до начала немецкой контратаки успели отойти обратно в развалины, где держала позиции вторая линия повстанцев...
Суровой ниткой
Иоанна никогда не носила головного убора, не говоря уже о каске. Считала, что каски нужнее повстанцам в бою, а берет от осколка не убережёт. Возможно именно каски не хватило ей самой 30 августа на улице Длугой, где её серьёзно ранило осколком немецкой мины в голову. К тому же при миномётном обстреле обрушило стену, за которой Иоанна пыталась укрыться, из-за чего её сильно побило кирпичами.
Состояние здоровья требовало немедленной операции. При свете свечки в дрожащих руках "Паулинки" доктор "Бром" (замечательный врач, прекрасно понимающий, что такое боль) делает операцию без всякого обезболивающего. Обезболивающего уже просто не осталось, разве что стакан спирта. Он говорит о скором конце восстания, о помощи, которая обязательно придёт из-за Вислы, о том, как близко уже Красная Армия... Вот удалось вытащить осколок. Теперь рану предстоить зашить. Точно так же без наркоза, суровой ниткой. Иоанна улыбается и тихо говорит:
- Шей, не отвлекайся. Я выдержу... Она молча закусывает губу, закрывает глаза, и улыбка застывает на лице. За всё время операции ни одного стона. И пациентка и доктор сохраняют удивительное спокойствие и достоинство. А как же ещё делают опреации...
Раненые должны остаться
В госпитале на Медовой Иоанну навещает Анджей Морро. Первым его встречает "Анода" с простреленным лёгким:
- Слушай, а где положили мать Гракхов?
- Как это? Аня здесь?
- Вы что не знаете? Она сегодня в голову ранена. Должна быть тут. Пойдём искать!
Иоанна с забинтованной головой лежит на матрасе у стены и тяжело дышит. Но глаза открыты и смотрят спокойно. Грубая перевязка не смогла полностью скрыть ни густых золотистых волос, ни лица...
- Иоанна я тебе тут принёс настоящего чаю. Очень крепкий, ароматный. Хочешь?
Иоанна улыбается и молча соглашается, по привычке прикрывая глаза.
Вечером следующего дня практически все солдаты "Зоськи" должны идти на прорыв в центр города - Срудмесце.
Доктор "Бром" приказал эвакуировать всех легко раненых после того, как будет пробит коридор. Легко раненые помогают эвакуировать тяжёлых.
За Иоанной по поручению доктора приходит Сташек Серадзкий ("Свист"):
- Скажите, здесь лежит санитарка Иоанна?
Раненые показывают на матрас у стены. на сама подаёт ему знак, чуть приподнимая руку. Голова и бок перевязаны полностью Лица почти не видно. Только глаза Большие глаза Иоанны. До меня доходит еле слышный шёпот:
- Садись, Сташек. Пришёл меня навестить?
"Свист" тихо повторяет поручения доктора Брома и известные обстоятельства будущего прорыва.
- Так что ждёт нас с тобой маленький марш. Скажи, Ханя, как ты себя чувствуешь?
- Не знаю, справлюсь ли... Очень я ослабла... Что вам беспокоиться? Я лучше тут останусь и подожду...
Но "Свист" упирается. С огромным трудом ему удаётся убедить раненую пойти с ним. Он чувствует, что не может оставить её в госпитале. Страшное предчувствие не даёт ему этого сделать. Наконец они собираются и выходять в двор. На улице толпы раненых и гражданских. Никто не знает, куда идёт толпа, скорее всего на Ипотечную. Начинается давка. Легко раненый "Свист" вынимает руку из перевязи, поднимает английскую гранату и буквально стуча гранатой по головам расчищает раненым путь сквозь зажатую в узких улочках толпу паникующих гражданских. Внезапно Иоанна начинает терять сознание. Ей очень больно. Она тихонько стонет практически без перерыва. "Свист" выставляет загипсованную руку с гранатой, как таран, а левой прижимает к себе едва живую Иоанну, не давая ей упасть. Но толпа почти не движется.Тут же начинает протискиваться толстый пожарник в медной каске:
- Ты куда с бабой здесь?! Куда ты её, пан тянешь в эту давку?!
- Ты, уважаемый, так твою мать, не видишь, я раненую веду?! Пантерку не видишь? Ничего не говорит тебе?!
"Свист" размахивается и изо всех сил отоваривает пожарника гранатой по каске. Это действует незамедлительно. Пожарник начинает всем весом прокладывать дорогу раненым, и скоро они выходят из охваченной паникой толпы на Ипотечной. Раненых собирают в подвале. "Свист" едва успевает устроить для Иоанны место на ночлег, как неожиданно от духоты теряет сознание...
Весь день до вечера раненые прождали результатов прорыва. Но под обстрелом артиллерии и миномётов наступление захлебнулось. Пробить коридор в центр города не удалось. Изо всей "Зоськи" только Анджей Морро, переодевшись вместе со своей группой в немецкую форму, прорвался поверху из горящего Старого города.
Раненые должны возвращаться назад. Ослабевшую Иоанну несут на носилках обратно в госпиталь.
Раненые должны остаться.
Госпиталь в огне
На следующий день 31 августа ходячие раненые (а с ними и "Свист") вместе с частью медперсонала эвакуируются в центр каналами канализации. Но Иоанны среди них уже нет. Вместе с тяжело ранеными она остаётся в госпитале на Медовой.
Все тяжелораненые лежат в нескольких залах. После ухода части медиков с повстанцами госпиталь принимает седая пани, доктор Пшемыслава. Она ведёт нормальную работу госпиталя, по уши загружая работой падающих от усталости оставшихся врачей и санитарок. За работой некогда думать о смерти. С военных раненых снимают все мундиры. Доктор также приказывает сдать всё имеющееся оружие. В ночь с 31 на 1 отходят каналами последние защитники Старого Мяста, в том числе остатки батальона "Зоська". Тем, кто пытался войти в каналы на углу Длугой и площади Красиньских не повезло. Немцы успели поджечь канал, вылив в канализацию горящий бензин. Среди тех раненых, что вернулись в госпиталь, был и Войцех Шиманновский "Сынон". Он описал последние часы госпиталя на Медовой.
Доктор Пшемыслава с самого начала восстания велела оказывать помощь всем. Поэтому вместе с ранеными повстанцами (уже без формы и оружия)в залах лежали гражданские жители и раненые немецкие солдаты. Никто не знает, удалось ли уйти всем повстанцам, и когда на улицу войдут эсэсовцы. Устав добиваться чего-то от раненых немцев, "Сынон" поворачивает голову и у стены видит Иоанну.
Она лежит под соседней стеной на матрасе и тихо стонет. Раненые говорят, что недавно доктор Бром сделал ей трепанацию черепа, и теперь её жизнь вне опасности. Сейчас ещё очень больно, но главное, что она будет жить! "Сынон" пытается с ней заговорить:
- Болит, Иоанна?
- Немножко - шепчет она - но сейчас уже поменьше. Боже, как же тут неудобно...
Проходившая мимо санитарка Алинка наклонилась над ней:
- Давай мы тебя сейчас отсюда заберём, Иоанна? У нас в соседнем перевязочном зале кровать освободилась. Хочешь?
- Спасибо, шепнула Иоанна с благодарностью.
Через пару минут санитарки вывели её в соседний зал, где ей будет удобнее. Тогда ещё никто не знал, что это стоило ей жизни.
Раненые немцы утешают поляков, что вермахт не сделает вреда никому. Вдруг над госпиталем раздаётся рокот моторов. Бомбардировщик летит очень низко. Шум отдаляется Самолёт заходит на второй круг и швыряет две бомбы. Взрыв и темнота.
Через несколько минут раненые начинают вылезать из-под обломков кирпичной стены. В подвале поднимается температура. Это за стеной полыхают операционная и перевязочная, куда минуту назад отвели Иоанну. Все, кто был в этих залах, сгорели заживо... Но самый большой зал, откуда её перевели, единственный из всех остался цел. В нём погиб лишь один человек.
Herr Hauptmann, das sind keine Banditen
Оставшиеся в живых раненые (а их было очень много) вместе с врачами и санитарками разместились на первом этаже соседнего дома. Через двадцать минут во двор вошли немцы. Это была жандармерия.
Во дворе собирают отдельно гражданских жителей дома, отдельно польских раненых и больных, отдельно немецких солдат. Туда же санитарки сносят лежачих раненых, которых удалось вытащить из подвала. Уцелело около трети раненых и большая часть персонала госпиталя. Выходит офицер, который начинает допрос спасённых немцев:
- Хайль Гитлер!
- Хайль! Как с вами обходились бандиты?
- Очень хорошо, герр Гауптманн.
Офицер сильно озадачен. Он подозрительно смотрит на гражданского, стоящего среди немцев:
- Вы немец?
- Я из Рейха.
- Как с вами обходились поляки?
- Хорошо, мне не причинили никакого вреда.
- Что вы ели в госпитале? - снова обращается он к солдатам.
- То же, что поляки. Поляки хлеб - мы хлеб. Поляки суп - мы суп.
- А шоколад?
- Если у поляков был, доктор давала всем шоколад. Одинаково.
Herr Hauptmann, das sind keine Banditen.
- Na, gut, - машет рукой офицер и отходит.
Колонну раненых строят отдельно. Часть гражданских вместе с доктором Пшемыславой и несколькими оставшимися в живых санитарками берут лежачих и несут их на одеялах. Это снимают некоторое время немецкие кинокамеры невесть откуда взявшихся фронтовых кинооператоров.
Жандармы выводят из колонны евреев и расстреливают их у стены. Колонна трогается в путь.
Госпиталь на Медовой стал единственным в Старом городе, который не был уничтожен немцами вместе со всеми ранеными и персоналом. Прежде всего, ему повезло потому, что его, в отличие от всех прочих, занял вермахт, а не СС или украинцы. Кроме того, решение доктора Пшемыславы лечить в госпитале всех без исключения больных и раненых повлияло на показания раненых немцев. Всех оставшихся в живых, хотя их было немного, отвели на Волю в госпиталь, работавший под контролем немцев. А оттуда через некоторое время в пересылочный лагерь в Прушкове. За спасение гражданских и раненых доктор Пшемыслава была уже после войны награждена серебряным крестом Виртутти Милитари.
Среди оставшихся в живых раненых было и около двух десятков последних не ушедших в центр бойцов "Зоськи", которые, проходя в плен, видели трупы своих товарищей на последних баррикадах Старого города...
Настанет такой момент
Иоанну похоронили после войны на военном кладбище в Повонзках среди бойцов батальона "Зоська". Дважды она была награждена за спасение раненых Крестом отважных.
А всего за неполный месяц боёв в Варшаве Иоанна спасла более сорока человек.
За всю работу и службу в конспирации у неё никогда не было никакого воинского звания. Да и зачем оно ей?Поэтому она так и лежит среди рядовых, капралов, поручиков, а на берёзовом кресте написано без всяких званий:
Joanna.
Hanna Bińkowska, 22 l. sanit. drużyn. dziewcząt I komp. † 2 IX Miodowa 23
Не осталось родных или близких в Варшаве или Познани, кто мог бы написать о ней красивые воспоминания. Поэтому неизвестна даже дата её рождения. Остались только фронтовые товарищи и одноклассники по варшавской школе. А ещё её дневник, который сберегла её младшая подруга Анна Сверчевская-Якубовская ("Паулинка").
В котором есть замечательные слова, записанные ещё в школе в 1938 за полтора года до войны. Записанные просто так. Всё чаще они вспоминаются мне без всякой связи с Польшей или прошедшей войной:
"Сейчас мир меняется до неузнаваемости. Каждый погружён в свои заботы и трудности. И может, будет ещё труднее.
Настанет такой момент, когда внезапно великое течение истории нашей страны и нашего народа силой оторвёт нас всех от наших частных личных дел. Чтобы жить достойно, надо будет, возможно, напрячь все силы, всем вместе совершить огромное усилие, от которого блеск пойдёт. Может, и на будущие века."