СМЕНА ПОКОЛЕНИЙ (И.П. Абрамский "Смех сильных)(продолжение)
К максимальной заостренности темы и ее яркому выявлению всегда стремится и такой опытный карикатурист, как Лев Самойлов. Он не только хорошо рисует, но и умеет сделать рисунок значительным, запоминающимся. У художника был суровый, но весьма серьезный учитель - это Великая Отечественная война, с первых дней которой он работал в Таллине в газете Краснознаменного Балтийского флота. Вот как вспоминает Самойлов грозные времена: «Никогда не забуду тех дней, когда мне довелось работать над плакатами «Балтийский Прожектор» с Борисом Ивановичем Пророковым. Блокада была в самом «зените». В литографии не оставалось ни одного мастера. Все либо эвакуировались, либо вымерли. Борис Иванович научил меня шлифовать и обрабатывать камни. Мы были голодные и еле таскали тяжелые плиты. Делали черно-белый оттиск и от руки раскрашивали весь тираж, благо он был невелик: 15-20 экземпляров для кораблей. Человек большого обаяния и культуры, Пророков уже тогда был известным художником, и я с восхищением наблюдал, как он работает... Пророков помог мне тогда, еще совсем неотесанному пёреньку, сделать для себя немало «открытий» в искусстве» (Е. В. Можуховская, На огневых рубежах, Л., «Художник РСФСР», 1972, стр. 34.).
Тяжелейшие испытания, нечеловеческое напряжение, безудержный гнев по адресу коварного врага неизмеримо обострили тонкость чувств молодого художника, сделали тверже и увереннее штрих, отточили напряженную мысль, окутали все творчество атмосферой эмоциональной взволнованности. Если не памятный опыт войны, не был бы так разяще правдив и хлесток его рисунок в «Крокодиле» (1966), бичующий неофашизм. В этой злой карикатуре наглядно видно, какую огромную роль играет искусство композиции в повышении доходчивости рисунка. Его фон - стволы танковых пушек, выстроившихся на параде,- сразу создает атмосферу нависшей опасности. Смысловым центром является фигура генерала, важно шествующего в сопровождении штабных офицеров. На его породистом лице отчетливо написана затаенная злоба, а главное, расистское чувство собственного превосходства. Выразительность сцены усилена удачной игрой цвета на белых плоскостях. Все три фигуры скомпонованы на белой поверхности легким, уверенным штрихом. Черно-белый рисунок с желтой подцветкой кажется многокрасочным благодаря тому, что художник умело использовал фон бумаги как полноправный цвет.
Много и охотно рисует Самойлов на «внутренние» темы. Вот его известный «Летун» («Крокодил», 1968) - образ, обладающий элементами типизации. На груди самодовольно улыбающегося циничного бездельника в лихо надвинутой на лоб кепочке развешаны табельные номерки доброго десятка предприятий, словно знаки отличия его худой славы. Запомнились и бездельники-стиляги, в особенности завзятый модник, полулежащий на диване и ногой поочередно нажимающий кнопки звонков с надписями: «мама», «папа», «бабушка», «дед» («Крокодил», 1965). Интересно задуман рисунок «Проверка кадров» («Крокодил», 1962). Учрежденческие подхалимы на речном пляже, отлично видя, что их начальник нарочно спрятался под мостки, разыгрывают сцену горестного прощания с «утонувшим» завом: «Ай-ай, такой был добрый, хороший начальник! И утонул! На кого же он нас покинул, где мы еще найдем такого?!» Остроумно подметил художник смехотворность мер воздействия на негодных работников торговли. Завмаг делает выговор нашкодившему продавцу. Глядя на ручные часы, точно дело происходит на хоккейном матче, он грозно заявляет: «За грубость вы удаляетесь на две минуты!» («Крокодил», 1966).
Начал Лев Самойлов свою работу в советской печати в 1938 году в газетах «Харьковский рабочий» и «Ленинская смена», а после войны в «Вечернем Ленинграде» и «Смене». В «Крокодиле» первый его рисунок появился в 1950 году. Впрочем, следует упомянуть, что Самойлов предложил свой первый рисунок в «Червоный Перец» еще в 1933 году. С этим связан весьма поучительный эпизод, рассказанный художником: «Мне было пятнадцать лет, когда я принес в редакцию свою многофигурную композицию «в стиле Ротова». Художественный редактор Б. М. Фридкин сказал мне: «Видите ли, молодой человек, тема в вашем рисунке есть, но сам рисунок не получился. Слишком еще сложно для вас. Если хотите, тему возьмем. Отдадим кому-нибудь из наших художников, а вам я могу для начала дать что-нибудь попроще...» Сейчас уже не помню, сколько раз пришлось мне переделывать предложенную тему. Раз пятнадцать... Каждый новый вариант Фридкин разбирал «по косточкам», и я снова и снова отправлялся домой переделывать опостылевший, ставший почти ненавистным рисунок. Наконец он был напечатан, и, хотя дан размером в спичечный коробок, я был в восторге. А на следующий день, когда я, сияющий и гордый, вошел в кабинет Фридкина, он предложил мне сесть и произнес монолог, который навсегда остался в моей памяти, словно высеченная на камне заповедь: «Ну-с, молодой человек, примите мои поздравления, но не думайте, что ваш последний рисунок намного лучше первого. Или первый намного хуже последнего. Нет, все они еще очень слабы. С таким же успехом можно было напечатать и первый, и второй, и пятый вариант. Но мне показалось, что у вас превратное представление о нашей работе. Слишком поверхностное, облегченное. А работа карикатуриста требует очень серьезного отношения. Полной отдачи всех сил и способностей. Кстати, вы боксом занимаетесь?..» Неожиданный вопрос меня озадачил. «Н-нет...». «Так вот, некоторые тренеры,- продолжал Фридкин,- применяют такой прием: в первый же день доводят новичка почти до нокаута. Если после этого он все же снова придет на тренировку, значит, боксер из него получится... Прием, может быть, жестокий, но, по-моему, вполне педагогичный. Так что не унывайте! Карикатурист из вас, может быть, получится, но запомните раз навсегда - над собой надо работать. Очень много работать! Всю жизнь!» И сегодня, встречаясь с седым Борисом Марковичем Фридкиным, я испытываю чувство самой искренней благодарности к этому горячо преданному искусству человеку...
Мы привели этот эпизод потому, что он имеет большое принципиальное значение. К сожалению, некоторые редакции газет и журналов проявляют огорчительную нетребовательность к качеству сатирических рисунков. А это приводит не только к снижению художественного уровня изданий, но и к тому, что некоторые начинающие способные рисовальщики так и остаются недоучками и работают гораздо ниже своих возможностей. Часто вместо постепенного выдвижения новых имен и использования молодых художников достаточно продолжительное время на «выходных ролях» им совершенно необдуманно предоставляют большую журнальную площадь, а иногда и целые полосы. Художественные редакторы при этом легкомысленно забывают, что страничная композиция может удержаться в номере только при определенном уровне мастерства художника. В противном случае все недостатки рисунка, помещенного в большом формате, резко бросаются в глаза и вызывают у читателей законное чувство досады. Так что тысячу раз был прав Фридкин, с большой требовательностью относившийся к качеству рисунков и ни на минуту не забывавший, что художественный редактор должен являться и опытным педагогом, терпеливо воспитывающим молодых художников.
Теперь о самом Борисе Марковиче Фридкине. Помимо того, что он был хорошим художественным редактором «Красного перца», он еще отличный карикатурист. На страницах этого журнала напечатано множество его выдающихся рисунков. После переезда в Москву Фридкин начинает регулярную работу в «Крокодиле». Его одухотворенный, выразительный штрих хорошо смотрелся даже на фоне рисунков мастеров «Крокодила». К сожалению, в пятидесятых годах, будучи в расцвете творческих сил, Фридкин отошел от сатирического рисунка, увлекшись оформлением альбомов и книг.
(Продолжение следует)