Рожа, шрамы и казнь.
Мария ушла в училище, чтобы не потерять навыки игры на флейте за время моего присутствия. Эм возвращался поездом с Кавказа, Иван парил куру. Я лежала на берегу Волги под очередной жарой и ожидала, когда все освободятся и позвонят. Было облачно и местами тучно, но при этом всё равно знойно и воняло отварными дрожжами с пивного завода. Я закрыла глаза. Меня прикрыло тучей и я это почуяла веками. Туча висела низко и у неё была какая-то до жути знакомая рожа. Я хотела рассмотреть рожу, вспомнить, чья, и стала глядеть на нее в упор. Почти начала узнавать, но та рассеялась и я не успела допонять. Всё, что я успела для неё придумать, это: пусть не торопится аплодировать.
У войцов всё хорошо. Из нового - у Эма шрам под глазом, а у Мари - на пальце. Еще у Вани новый правильный казан для запекания.
Дальше я уехала к Насте, которую пять лет не видела и не звонила. Мы читали вместе, пока учились. Компьютеров в общежитии не было, да это вообще были маловиртуальные времена, и мы читали живые страницы на старославянском, древнерусском и современном русском языках. В день приходилось прочитывать не менее трёх книг, которые надо было находить бесплатно, оперативно, чётко. Кто-то владел нужной книгой и становился книгобароном. Его в этот день все уважали и стремились задобрить, столбили очереди, тёрлись под дверями на ломках, хотели урвать свою порцию текста. Строго обговаривалось время кайфа, надо было думать и о других буквозависимых. Книгобарон чувствовал себя спокойно и злорадно, наслаждаясь волнениями рабов своего величия, зная, что завтра сам будет клянчить и продумывать хитростные манёвры унизительных подкатов. Настя чаще была бароншей, чем подкатчицей, осознавала это и снобилась. Она читала качественно и аккуратно, без вероятности передоза текстовыми пространствами. Мы с Марией читали до галлюцинаций, истощений и эмоциональных сломов. Всё это я попомнила, когда ела Настины недожаренные блины с мясной неразморозившейся начинкой.
………………………………………………….
Светиному сыну вчера было пять. Я давно не делала никому качественных сюрпризов. Решила прийти пораньше, чтобы помочь с застольем. Купила надутых шаров, конфет, мыльных пузырей, накрасила рот и глаза праздничными расцветками, одела торжественную красную фуфайку. Из меня брызжал фонтан искренних радостных эмоций и я была че-то очень активна. Звоним в домофон, Светин муж спрашивает кто, говорим - мы, отвечает - ну заходите, поднимаемся на четвертый. Впереди себя ставлю жирненького племяша с конфетами, сама с шарами встаю за ним, делаем праздничные гримасы и бодро трезвоним. Открывает вовсе незнакомый пьяный мужик, удивленно приседает, а я уж на автомате пританцовываю с шарами и подмигиваю. Мужик из тех, у которых праздники в жизни бывают редко или никогда. И тут еще я смущённая, робко: «Наверно и мы ошиблись»…. Перепутали дом, короче. Жалко немного его, лиричный с виду чувак.
По нужному адресу пришли мы не праздничные и без приплясов, но смешинка-то попала уже во всю кровь и даже не останавливали чужие взрослые неизведанные мне гостевые лица. Детский праздник - как детский праздник. Картман и Лев рубятся в компьютерные затеи, самые взрослые - пьют, средние - пьют и хохочут: беспроигрышный возраст. Смеяться получается над всеми: над бабками, над детьми, над собой, всё просто. У Светы в музее привозная выставка тритонов и пауков. И вот важная баба Поля вносит в застолье свое познавательное слово.
-Свет, а меня-то к букашкам пустят? Или поздно мне уж их?
-Да Вам вроде еще рановато к букашкам, баба Поль, - хохочет Светка, хохочу я, хохочет Леонид. Больше никто не смеётся и ваще не понимает метафоричных схем.
Коньяк кончался, начинался суд над мужем моей подруги, Леонидом. Я бы сказала - это была казнь. Трогательная, бессмысленная и банальная. Нетрезвая родня перечисляла его падения, призывала к мукам совести, исправительным работам, обещала помилование, но грозила казнью. Меня больше интересовал процесс, чем объективная правда правосудия. Я попивала коньячок и внимала классике поведения повинного. Тот, кого казнят, всегда выглядит покруче, чем все остальные участники процесса. Казняемый вынужден держаться высоко и стройно, чувствовать шкурой ненависть толпы, создавать видимость бесстрашного равнодушия. Он ничем не защищен, палачи же защищены жизнью, и могут приводить свои бессчётные обвинительные доводы и рассуждения, пока не насытятся. Они выглядят по-куриному, казняемый смотрится волком....
.......................................................
Допили коньяк, дети захотели спать и праздник разбрёлся по домам.