"V" значит Вендетта ?
""В отличие от множества фантастических фильмов, речь здесь не идет о прячущихся где-то хороших подпольщиках, которые должны свергнуть диктатуру и установить долгожданную демократию. V ведет дело к настоящей, без дураков, революции, к народному восстанию - по сути, к анархии. Недаром, судя по интернетовским форумам, самая благодарная аудитория «Вендетты» - антиглобалисты радикального толка", - так в общих чертах характеризуют фильм "V значит Вендетта" многочисленные рецензии кинокритиков.
Правомерность таких утверждений представляется, с одной стороны, крайне спорной, а, с другой, вполне несомненной. Несомненной - потому, что, действительно, искренне верить как в прекрасную сказку в то, что и как показано в этом фильме, станут, пожалуй, только уже знакомые с темой и исповедующие её идеалы антиглобалисты и прочие представители радикального гуманизма, для которых данная экранизация - всего лишь один из способов художественно сказать о том, чему их мысли итак посвящены, о чём уже прочитаны сотни текстов, о том, что для них понятно, очевидно и само собой разумеется, а потому вряд ли кто-то из них станет придираться к тому, что тема раскрыта неважно - для них всё на поверхности и все эти коды знакомы, а потому очень просто домыслить то, что не показано, не раскрыто, не выражено на экране. Таким образом, радикальные гуманисты, действительно, представляют собой самую благодарную аудиторию для этого фильма. Но, пожалуй, только в этом лишь единственном смысле.
Насколько, однако, правомерно с их стороны закрывать глаза на то, что всё, что осталось за кадром, доступно только им - как людям наиболее компетентным в подобных вопросах - и, потому, рекомендовать его другим людям - не специализирующимся в области соответствующей проблематики, и, следовательно, видящим в этом фильме только то, что там показано? Такой подход представляется по меньшей мере опасным для самих радикально-гуманистических идей - в том смысле, что они наверняка будут неадекватно проинтерпретированы, если основанием для интерпретации будет служить материал "V значит Вендетта". Рассмотрим причины такой возможности.
Исходя из цели фильма, которая, как кажется на первый взгляд, состоит в донесении до людей светлых и прекрасных идей справедливости и свободы, проанализируем те средства, которыми создатели картины пытаются этой цели достигнуть.
Важнейшим пунктом "...Вендетты" является персонификация идеи свободы и борьбы за неё, идеи, выраженной пусть абстрактной, но всё-таки фигурой V. От лица V осуществляются все перечисленные фильмом освободительные действия, провозглашается истина, проводится пропаганда революционных идей. Сами же люди являются лишь своего рода рецепиентами посылов V., воспринимателями. И это обстоятельство смущает в первую очередь: во-первых, библейская канва сюжета наводит на печальные мысли, которые в некотором смысле противоречат предполагаемой цели фильма. Судьба идей свободы и справедливости в христианском мире весьма трагична - в той, пожалуй, мере, в какой монотеистическое мышление не способно стать самостоятельным и способствовать вере в идеи, а не творить могущественных кумиров. (Опыт двух тысяч лет в данном случае представляется вполне иллюстративным). Стало быть, либо авторы "... Вендетты" не заметили (что вызывает сомнения) проведённых ими самими параллелей, намекающих, соответственно, и на неизбежность трагической судьбы революционных идей, либо сказать об этой неизбежности также было их задачей, что, в свою очередь, ставит под вопрос предполагаемую нами цель фильма, по умолчанию всем кажущуюся очевидной. Иными словами, персонификация свободы оказывается в данном случае далеко не только художественным приёмом и выразительным средством. С одной стороны, V выступает в роли Пророка и Спасителя, принимая на себя всю ответственность свободы, действий, её защищающих и способствующих её распространению, в роли голоса истины, в роли того, кто принесёт своё тело в жертву ради великих смыслов. При этом, люди остаются исключительно наблюдателями. Однако такое положение вещей смущает тем, что не вполне соответствует пониманию свободы самими учениями о революции: согласно последним, Революция должна придти снизу, из людей, из каждого человека в отдельности, из его осознания собственной ответственности и воли к свободе, но не от того, кто придёт и "посеет" её, и все с этим согласятся, не постигнув самостоятельно происходящего, а значит, оставят колоссальную степень риска того, что при первой перемене внешних обстоятельств общественное мнение вновь переменится, и так и будет меняться до тех пор, пока не придёт из самих людей, а не от подобных V пророков (они были бы нужны и хороши, если бы хотя бы половина "рецепиентов" воспринимала их как повод начать собственное движение, как некую ссылку на то, что предстоит понимать и отстаивать самостоятельно. Но люди, как известно, устроены иначе, а потому склонны к беззаветному и безмысленному, нерефлексивному поклонению).
Такие очевидные вещи создатели якобы прореволюционного произведения, казалось бы, должны понимать, как должны понимать и опасности представления тем свободы через подобную персонификацию, и то, что такого рода представление приведёт к восприятию, обратному желаемому для достижения предполагаемой цели. Напротив, оно с неизбежностью приведёт к тому, что зритель, пусть даже и проникнувшийся на каком-то интуитивном уровне прелестью воспеваемых идей, проассоциирует их с ярким персонажем и, по совместительству, спасителем, и на том же интуитивном уровне станет дожидаться появления такого персонажа в обыденной и привычной ему медиа-реальности. Это, в свою очередь, не приведёт ни к чему, кроме продления пассивности человека, пусть даже и в другом режиме - режиме лёгкого симпатизирования чему-либо, не имеющему места в обыденной жизни. Таким образом, после просмотра фильма в людях едва ли начнут происходить какие-то перемены, которые обязано провоцировать прореволюционное произведение. Напротив, - бездейственное существование, которое неизбежно для человека, верящего в спасителей, благодаря "...Вендетте", ко всему прочему, ещё и получает оправдание, заключающееся в том, что раньше, дескать, "таких крупных и ярких фигур не наблюдалось, значит правильно делали, что не совершали лишних движений". Но даже такой ход мысли возможен лишь в том случае, если зритель хотя бы с толикой серьёзности - если не мысли, то эмоций - отнесётся к предлагаемым его вниманию темам и идеям. Скорее же всего, зритель, как это обычно бывает, просто посмотрит фильм, и отнесётся к нему исключительно как к фильму с мудрёным сюжетом, либо посмотрит его, чтобы насладиться нехарактерной для обычной жизни яркостью образов, патетичностью больших событий и великих свершений - то есть тем, с чем стало трудно столкнуться в реальности, и о чём так здорово было мечтать в детстве. Иными словами, развлечение с тем или иным индексом осмысленности будет в подавляющем большинстве случаев основной целью и основным же результатом просмотра такого фильма, как "...Вендетта". А потому крайне печальный вариант развития событий в сознании зрителя (вариант пассивного, но всё-таки пробуждения симпатии к соответствующим темам, - бесплодный, но могущий быть хотя бы следствием искреннего чувства) окажется наилучшим и наиболее желательным из перечисленных, - не считая тех, в случаях которых человек вовсе воспримет идеи V негативно и с сарказмом (максималистская подача материала в некоторой степени провоцирует и на это).
Таким образом, первый существенный приём создателей произведения оказывается не просто несостоятельным в отношении собственной действенности (которая должна состоять в способности фильма конструктивно воздействовать на сознание человека, пробуждать в нём желание участвовать, мыслить, искать, действовать итп.), но и опасным для того, на что она должна быть направлена.
Следующим важнейшим звеном произведения является контекст действия: место, впечатляющая образность, высокая степень, с одной стороны, сходства, а, с другой - его отсутствия с будничными и привычными глазу улицами, а также высокая степень фантастичности принципиальных элементов картины (например, жилище V, зрелищные взрывы с фейерверками, итп). Всё это якобы нацелено на создание романтического ореола вокруг идеи свободы. Однако сомнительно, чтобы зритель смог преодолеть дистанцию между фантастической реальностью на экране и собственной реальностью - с тем, чтобы принять все провокации фильма на свой счёт, с тем, чтобы почувствовать себя частицей дискурса свободы или пожелать вступить в него. Напротив, эта дистанция колоссально возрастёт за счёт воздействия монументальных зрительных образов, и человек, скорее всего, окончательно отделит себя от тем независимости, личной автономии, свободы и справедливости, потому как не узнает себя в предложенном ему зрелище, и, восприняв показанный на экране контекст как необходимый для возникновения и развития революционных идей, не распознает необходимости в них в окружающем его обыденном мире, потому как контекст обыденности и контекст реальности фильма предельно разведены, и это способно сбить с толку. Иными словами, восприняв зрелищность фильма, человек либо начнёт ждать появления зрелищности и в реальности - как сигнала к тому, что пора просыпаться и что-то делать, как делают герои фильма (но не понимая, для чего и почему), либо отнесётся к увиденному как к красивому зрелищу о революции-которой-не-бывает и о красивой девушке-героине, на которую, увы, так не похожи все доступные ему женщины, о принце-освободителе и об экстремальных приключениях, которые, разумеется, не могут себе позволить люди, у которых есть близкие и дом, и работа, и кое-что из собственности: да, приятно посмотреть, - решат те из них, кто когда-то тоже был хоть немного романтиком, - но мир жесток и не позволяет играть в такие игры, которые хороши только на экране...
Таким образом, мы наблюдаем следующее: вначале авторы картины объединяют все революционные идеи под общим знаменателем заданного контекста, исключая для зрителя как минимум на время просмотра фильма возможность помыслить их и их необходимость, их актуальность и их реальное существование в обыденной жизни - настолько антураж фильма далёк от привычной реальности в тех местах, где речь идёт о борьбе за свободу (ровно настолько же он близок к ней в тех местах, где не происходит ничего принципиального для раскрытия революционной тематики: например, супермаркет или улицы дневного города вполне обычны). В связи с этим всё то разрозненное знание об идеях о свободе, о борьбе за справедливость, об автономии личности, которое накоплено зрителем в его жизненном и интеллектуальном опыте, фильм расставляет "по полочкам" и объединяет впечатляющим контекстом красивой сказки. А это может, в свою очередь, означать только одно: с момента, когда такая расстановка осуществится (незаметно для зрителя, разумеется), человек никогда больше не станет всерьёз относиться к темам, связанным с революцией, поскольку отныне все они будут отнесены его мышлением в область сказочных и околосказочных явлений (в область, в которой он с ними всерьёз основательно столкнулся ). Иными словами, в сознании человека, не часто сталкивающегося с гуманистическими идеалами, и не особенно в них разбирающегося, фильм "...Вендетта" (и подобные ему фильмы) осуществляет перенос тех мыслей и содержаний, которые до сих пор не были им никуда отнесены и классифицированы, осмыслены и подвергнуты анализу и рефлекссии, - в выбранную область значений - по каналу ассоциативного мышления. С этого момента, отождествившись с фантастическими приключениями, безумными поступками (вовсе не являющимися как единственным необходимым для революции, так и вообще необходимым для неё шагом и имеющими мало общего с тем, что, рекомендуют классические и неклассические учения о борьбе за свободу и справедливость), отождествившись с костюмами, поступками, интерьерами и героями (именно это и происходит при просмотре фильма "...Вендетта"), революционные темы больше не отделятся мышлением человека от всего этого, будучи воспринятыми вместе с перечисленными элементами как единое, а потому - по окончании фильма и до следующего столкновения с ними (которого, скорее всего, не случится) останутся вытесненными в ту область мышления, где живёт отношение человека к волшебным и сказочным мотивам, которые ему, безусловно, могут быть приятны, но которые он никогда не примет за руководство к практическому действию и никогда не воспримет как серьзный предмет для размышления - в силу их той якобы малой отнесённости к обыденной жизни, каковую невербально констатирует столь нарочито зрелищный, но, безусловно, красивый фильм.
Это ли не дискредитация идей, заявленных авторами как ценнейшие из возможных? Не в этом ли подспудное блокирование их и без того вялых и малообещающих движений к воплощению и к вниманию людей? Не в этом ли подлинное препятствие к тому, чтобы в самих людях (в данном случае выступающих в роли зрителей) зародились вопросы и стремление к справедливости, свободе и самосовершенствованию, понимаемых не как то, что не существует, но о чём есть много красивых легенд, - но как подлинные проблемы, как то, что не даёт уснуть и ищет быть понятым? Не в этом ли объяснение того, для чего зрителям дана Фигура героя, пришедшего освободить их, чтобы они ждали этого и ничего не делали сами, а когда поймут, что он не придёт, всё равно не стали ничего предпринимать, потому что не увидели вокруг такого контекста, в каком действуют персонажи фильма? Не это ли лучшая из возможных защит от тех идей, которым, казалось бы, посвящён фильм?
В свете поставленных вопросов возникает лишь два предположения относительно действительного положения вещей: либо фильм сделан абсолютно дилетантски и лишь по ряду глупых недоразумений представляет собой опасность для тех идей, которые он, якобы, провозглашает и отстаивает, и, таким образом, исключительно по нелепости оказывается контрреволюционным. Либо целью его создателей была отнюдь не защита этих идей, не попытка посеить их в умах зрителей, спровоцировав их на самостоятельный интеллектуальный процесс (подкупающие эпизоды, вроде эпизода с Натали Портман в камере, пытаются уверить нас в обратном), не способствование укреплению либертарного движения (с чего бы это?) путём привлечения новых людей и, разумеется, не когнитивное прозрение каждого человека, не пробуждение в нём веры в (столь максималистски приподнесённые) гуманистические идеалы.
Чтобы понять, какой из перечисленных вариантов более правдоподобен, необходимо попытаться ответить на вопрос о том, почему такой антигосударственный, на первый взгляд, фильм, якобы призванный подорвать авторитет механизма системы и диктатуры капитала, и провозгласить для страждущих сердец светлые идеалы свободы, которой так легко (к слову, легко ли, согласно фильму?) достигнуть, - почему такой прореволюционный фильм так уверенно вышел на большой экран и так безмятежно на нём задержался?