Тонкий шрам на..
Увидела мельком эту фотографию сегодня, и вспомнила сразу же, как сама бегала так же в автомат у продуктового магазина - звонить маме на работу.
Можно было вот так раскорячиться, и встать на железные стенки будки. А можно было залезть на бетонную урну с боку от будки,снять трубку и через разбитое стекло набрать номер. Я его до сих пор помню, этот не существующий уже номер призрак: 77-26-25. Звонить с урны мне нравилось больше. Этот трюк мне удавался в шесть лет гораздо лучше. Потому что со стенок будки я все время падала, и разговор поневоле прерывался. А вот на крае урны я стояла крепко ногами. И лишь однажды эта урна меня подвела. Неожиданно приехал мамин брат из Омска, и я побежала маме рассказать об этом скорее по телефону.Около будки я привычно стала забираться на края урны.
Урна повалилась на бок, а под её основанием оказалась разбитая трехлитровая банка(С которыми мы, дети, ходили за молоком, а мужики за пивом.)Я очень сильно разрезала запястье. Помню, как бежала кровь, помню, как мне было страшно. Я себе представляла , как сейчас поговорю с мамой, и умру. Лягу вот рядом с этой будкой, и умру от потери крови. Но в силу своей упертости (как мне тогда казалось - стойкости) я ничего маме не сказала. Ибо не фиг. Душевное спокойствие мамы надо охранять - это мне шестилетней было тогда понятно. Ну или я это именно там для себя придумала. И вот вешу я на трубке, тянусь на цыпочках, потому что урна -то упала, и не говорю про то, как порезалась. Кровь течет по руке,а я рассказываю про дядю и про новости. 2 минуты длится звонок в автомате. Потом иду домой. Потом бабушка тащит меня в больницу. Там мне все обрабатывают, и забинтовывают. И только вечером мама узнает о том, что случилось, увидев повязку на моей руке.
Прошло тридцать лет, а я ничуть не изменилась.Только на правом запястье теперь есть тонкий шрам. И каждый день, я ,разговаривая с мамой по телефону, помню, что нельзя рассказывать о том, как я порезалась...
Можно было вот так раскорячиться, и встать на железные стенки будки. А можно было залезть на бетонную урну с боку от будки,снять трубку и через разбитое стекло набрать номер. Я его до сих пор помню, этот не существующий уже номер призрак: 77-26-25. Звонить с урны мне нравилось больше. Этот трюк мне удавался в шесть лет гораздо лучше. Потому что со стенок будки я все время падала, и разговор поневоле прерывался. А вот на крае урны я стояла крепко ногами. И лишь однажды эта урна меня подвела. Неожиданно приехал мамин брат из Омска, и я побежала маме рассказать об этом скорее по телефону.Около будки я привычно стала забираться на края урны.
Урна повалилась на бок, а под её основанием оказалась разбитая трехлитровая банка(С которыми мы, дети, ходили за молоком, а мужики за пивом.)Я очень сильно разрезала запястье. Помню, как бежала кровь, помню, как мне было страшно. Я себе представляла , как сейчас поговорю с мамой, и умру. Лягу вот рядом с этой будкой, и умру от потери крови. Но в силу своей упертости (как мне тогда казалось - стойкости) я ничего маме не сказала. Ибо не фиг. Душевное спокойствие мамы надо охранять - это мне шестилетней было тогда понятно. Ну или я это именно там для себя придумала. И вот вешу я на трубке, тянусь на цыпочках, потому что урна -то упала, и не говорю про то, как порезалась. Кровь течет по руке,а я рассказываю про дядю и про новости. 2 минуты длится звонок в автомате. Потом иду домой. Потом бабушка тащит меня в больницу. Там мне все обрабатывают, и забинтовывают. И только вечером мама узнает о том, что случилось, увидев повязку на моей руке.
Прошло тридцать лет, а я ничуть не изменилась.Только на правом запястье теперь есть тонкий шрам. И каждый день, я ,разговаривая с мамой по телефону, помню, что нельзя рассказывать о том, как я порезалась...