(no subject)
36.
В эти дни ветер устало перекидывался из тучи в тучу. Листья последним усилием цеплялись за крючья оград и памятников. Воздух окрасился синевой предстоящей зимы, и даже жар раскаленных фонарей не грел распрямленную судорогами землю.
Собираться планировали на субботу, но обстоятельства, дороги, время были против. Сдавать билеты не стали, условились встретиться вопреки традиции во вторник, на 43й день.
Семья была большая, 4 фамилии, ветвистая, с сутолоками, глубокой переносицей, отсутствием мочек и с родинками на левом верхнем ребре. Его звали Валентин, брат, отец, муж, дядя, родственник. Черная фотограмма, отлитый смолой взгляд, неведомыми буераками двинула кровь семи фамилий, выстроила их пути, перекрестила суровой горестью. Во всяком случае, так казалось. И им, и ему самому. Могильный хруст веток и тихие шажки песочной пыли выстукивали на поверхностях ровные косточки камня, словно дети, согреваемые неясной игрой. Движения природы еще не занимали памяти; одно, по обыкновению, предшествовало другому. Слаженный гул мотористов, разговоры на станциях пересадки, последние солнечные зайцы оставались незаметным потоком суровости и жизни, как ветхие петли скрипящей где-то калитки, как горсти брошенной ему земли. Дышать было легко, место было спокойное.
Кровь - это воздух, самые нетвердые на свете вещи. В эти дни кровь говорила. Возможно, несущественное, зачастую сиюминутное, но равновесие закончивалось, суровые будни с заботами о себе, взвалившись на хрупкий фундамент речи, поместили корни в новый горшок, и неподвластный самому себе росток, должен был приживаться, растапливаться и снова каменеть.
Утром исшерстили продуктовый, замесили тесто, заняли у соседей банку меда, напекли блинов и сажи.
Словно чернеющая монета, второпях брошенная в шапку нищему горемыке, просочились сквозь пальцы вокзальных турникетов. Город был особенно равнодушным, лица соотечественников захватывали квадратные метры, сигареты с фильтром, семь рукопожатий, разговоры о ложном. Собирались к трем. Мало кому нужное солнце тщетно пыталось выправить теплоту дня. Ветер угонял его силу. Никто не заметил начавшийся дождь.
Запись сделана с помощью m.livejournal.com.
В эти дни ветер устало перекидывался из тучи в тучу. Листья последним усилием цеплялись за крючья оград и памятников. Воздух окрасился синевой предстоящей зимы, и даже жар раскаленных фонарей не грел распрямленную судорогами землю.
Собираться планировали на субботу, но обстоятельства, дороги, время были против. Сдавать билеты не стали, условились встретиться вопреки традиции во вторник, на 43й день.
Семья была большая, 4 фамилии, ветвистая, с сутолоками, глубокой переносицей, отсутствием мочек и с родинками на левом верхнем ребре. Его звали Валентин, брат, отец, муж, дядя, родственник. Черная фотограмма, отлитый смолой взгляд, неведомыми буераками двинула кровь семи фамилий, выстроила их пути, перекрестила суровой горестью. Во всяком случае, так казалось. И им, и ему самому. Могильный хруст веток и тихие шажки песочной пыли выстукивали на поверхностях ровные косточки камня, словно дети, согреваемые неясной игрой. Движения природы еще не занимали памяти; одно, по обыкновению, предшествовало другому. Слаженный гул мотористов, разговоры на станциях пересадки, последние солнечные зайцы оставались незаметным потоком суровости и жизни, как ветхие петли скрипящей где-то калитки, как горсти брошенной ему земли. Дышать было легко, место было спокойное.
Кровь - это воздух, самые нетвердые на свете вещи. В эти дни кровь говорила. Возможно, несущественное, зачастую сиюминутное, но равновесие закончивалось, суровые будни с заботами о себе, взвалившись на хрупкий фундамент речи, поместили корни в новый горшок, и неподвластный самому себе росток, должен был приживаться, растапливаться и снова каменеть.
Утром исшерстили продуктовый, замесили тесто, заняли у соседей банку меда, напекли блинов и сажи.
Словно чернеющая монета, второпях брошенная в шапку нищему горемыке, просочились сквозь пальцы вокзальных турникетов. Город был особенно равнодушным, лица соотечественников захватывали квадратные метры, сигареты с фильтром, семь рукопожатий, разговоры о ложном. Собирались к трем. Мало кому нужное солнце тщетно пыталось выправить теплоту дня. Ветер угонял его силу. Никто не заметил начавшийся дождь.
Запись сделана с помощью m.livejournal.com.