нежное и сильное утро
Проснулась в солнечных лучах, старшие детки спят еще, младшенький похрюкивает, приболел впервые. Оно и понятно, он самый близкий мне сейчас, а что сейчас со мной происходит - ой-ёй.
Поняла, что стала до отвращения не любить свои совиные ночные посиделки в интернете, когда состояние - быть - происходит чеерз преодолевания тошноты от желания спать. Насилие - а я все равно не буду спать, мое время! И стала любить утреннее, в тишине, в очень солнечной моей квартирке, когда можно улыбаться с наслаждением своим спящим кренделям. Потоу что я поспала, и у меня есть силы, улыбаясь, не думать, как я устала.
А устаю я титанически. Малек подзаюзала я это слово уже в сравнениях, но ничего иного кроме образа Титана не приходит мне в голову вот уже года два.
Зато светло.
Научаюсь не насиловать реальность. Знаете это как? Это когда ты пытаешься у судьбы выудить подарок обманом, лукавя, или пытаясь договориться из расчета - "я тебе, ты мне", или когда пытаешься смоделировать реальность как талантливый режиссер - вот тут красивым было бы такое-то событие, и оно могло бы запустить вот такую-то цепочку. Так хочется катализировать процесс созревания, порой.
Нет. Отпускаю, отсекаю, сама себе мудрой и любящей мамой не даю уйти в самообман, питаю мужеством и верой.
Почему-то кажется, что в черном чае больше солнца. Как тепла - в шерсти, как солнечных лучей - в сене.
Эта осень - совершенно прекрасная. Два времени года переходов - осень и весна, два моих любимых, всегда значимы для меня и приносят многое. И я даже не буду мерить их друг с другом, прошлую с этой, весну да с осенью. Эта - осень - сама по себе - особенная. Пронзительно синее небо, яркие цвета листьев, глубокие запахи. События, зрелые, но душу рвущие и целящие. И она почему-то до удивительности напоминает _ту_ нашу с сережей осени, когда родилось Мы, где было много запаха "молоко и мед", красных холодных роз, рассветов под звон колоколов, Истра, ходьбы по шуршащим листьям, и на исходе ее - зачатие Роя.
- Мам, а вдруг у нас будет папа, который будет доставать головой до потолка? *глаза горят восхищением*
Подхватываю: нуууу...*интригующим голосом* головой-то до него никто не достанет так просто, но вот если наш папа будет уметь ходить на ходууулях!!! как клоун! или будет подпрягивать как суперПрыгун!! то дааааа...
- Да..*вдруг туча набежала на солнечные глаза* а может, у нас и не будет папы никогда....
Пока молчу и соображаю, что сказать, сам договаривает быстро-быстроЮ на одной тональности, будто разворачивая нить с клубка:
- Но ты же пожелала на Новый Год, и я пожелал... значит, будет... А вдруг, мы проснемся на Новый год, а у нас в кровати - папа!!!
*Представляю себе это ярко, говорю:
-Да! Это было бы просто супер!
- Даже если мы улетим на Новый Год в другую страну, где лето... мы приедем, а Тут!!!!! Тут пааааапа!
- Да! Это было бы волшебствуо! Это быо бы круто, Рой!!!
Рой, подожди... ты папу Сережу имеешь в виду?
пауза. глаза меняют окрас, лицо гаснет. тихо.
- да.
Я. нежно-нежно, как могу только:
- Роенька, папы Сережи не будет больше никогда. Это невозможно
начинаю плакать, Рой мгновенно утыкается головой мне даже не в колени, а ныряет под юбку, между ног. Дорываюсь до него, целую, целцю, целцю, целую, целую, целую, мочу своими слезами его так редко доверяющяую мне в этом сокровенном души его - макушку.
- Ройка, у нас может быть только другой папа, новый. Другой мужчина, дядя, который будет нас любить, и которого мы будем любить, и которого мы, если захотим, будем называть папой.
Перед завтраком Рой сам берет за руку Юру и протягивает вторую руку - мне. Он отказался от благословения еды как раз где-то скоро после смерти, а Юра наоборот упрямо держался за эту традицию, и этот момент потиводействия их часто случался. И вот, Рой, сегодня, сам.
С тех пор как я родила Лукьяна. С тех пор как я пережила в керчи умирание души, обрела папу и маму внутри, настоящих, с тех пор, как я стала Взрослой наконец. Я полюбила горький шоколад. И запах ванили. Будто я впустила наконец возможность насыщать себя изысканно, благородно, а не по-малышовому, быстро - молочным. будто раньше ваниль не переносила потому, что потребность в Родителе шкалила, и этот аромат выявлял эту мою боль. А сейчас, будучи взрослой, что же, почему бы и не позволить себе мягкость и открытость ребенка?
Я ухожу от хищника в своей жизни. Я вижу расставленные ловушки - приманки, в которых лежит самое вкусненькое. Но я знаю теперь, что вкусив, попадусь в когтистые лапы, и из меня будут вновь сосать кровь -жизненные силы. Их много и мало. Они есть, но не для него. И схватка, чую, решающая.
Больше всего в расставаниях с человеком жалко своих мечт. Мечты несвершенного будущего - это как умирание бабочки. На это всегда больно смотреть. Что же. Будем грустить. И это пройдет.
Свобода впереди. Жизнь. И любовь.
Поняла, что стала до отвращения не любить свои совиные ночные посиделки в интернете, когда состояние - быть - происходит чеерз преодолевания тошноты от желания спать. Насилие - а я все равно не буду спать, мое время! И стала любить утреннее, в тишине, в очень солнечной моей квартирке, когда можно улыбаться с наслаждением своим спящим кренделям. Потоу что я поспала, и у меня есть силы, улыбаясь, не думать, как я устала.
А устаю я титанически. Малек подзаюзала я это слово уже в сравнениях, но ничего иного кроме образа Титана не приходит мне в голову вот уже года два.
Зато светло.
Научаюсь не насиловать реальность. Знаете это как? Это когда ты пытаешься у судьбы выудить подарок обманом, лукавя, или пытаясь договориться из расчета - "я тебе, ты мне", или когда пытаешься смоделировать реальность как талантливый режиссер - вот тут красивым было бы такое-то событие, и оно могло бы запустить вот такую-то цепочку. Так хочется катализировать процесс созревания, порой.
Нет. Отпускаю, отсекаю, сама себе мудрой и любящей мамой не даю уйти в самообман, питаю мужеством и верой.
Почему-то кажется, что в черном чае больше солнца. Как тепла - в шерсти, как солнечных лучей - в сене.
Эта осень - совершенно прекрасная. Два времени года переходов - осень и весна, два моих любимых, всегда значимы для меня и приносят многое. И я даже не буду мерить их друг с другом, прошлую с этой, весну да с осенью. Эта - осень - сама по себе - особенная. Пронзительно синее небо, яркие цвета листьев, глубокие запахи. События, зрелые, но душу рвущие и целящие. И она почему-то до удивительности напоминает _ту_ нашу с сережей осени, когда родилось Мы, где было много запаха "молоко и мед", красных холодных роз, рассветов под звон колоколов, Истра, ходьбы по шуршащим листьям, и на исходе ее - зачатие Роя.
- Мам, а вдруг у нас будет папа, который будет доставать головой до потолка? *глаза горят восхищением*
Подхватываю: нуууу...*интригующим голосом* головой-то до него никто не достанет так просто, но вот если наш папа будет уметь ходить на ходууулях!!! как клоун! или будет подпрягивать как суперПрыгун!! то дааааа...
- Да..*вдруг туча набежала на солнечные глаза* а может, у нас и не будет папы никогда....
Пока молчу и соображаю, что сказать, сам договаривает быстро-быстроЮ на одной тональности, будто разворачивая нить с клубка:
- Но ты же пожелала на Новый Год, и я пожелал... значит, будет... А вдруг, мы проснемся на Новый год, а у нас в кровати - папа!!!
*Представляю себе это ярко, говорю:
-Да! Это было бы просто супер!
- Даже если мы улетим на Новый Год в другую страну, где лето... мы приедем, а Тут!!!!! Тут пааааапа!
- Да! Это было бы волшебствуо! Это быо бы круто, Рой!!!
Рой, подожди... ты папу Сережу имеешь в виду?
пауза. глаза меняют окрас, лицо гаснет. тихо.
- да.
Я. нежно-нежно, как могу только:
- Роенька, папы Сережи не будет больше никогда. Это невозможно
начинаю плакать, Рой мгновенно утыкается головой мне даже не в колени, а ныряет под юбку, между ног. Дорываюсь до него, целую, целцю, целцю, целую, целую, целую, мочу своими слезами его так редко доверяющяую мне в этом сокровенном души его - макушку.
- Ройка, у нас может быть только другой папа, новый. Другой мужчина, дядя, который будет нас любить, и которого мы будем любить, и которого мы, если захотим, будем называть папой.
Перед завтраком Рой сам берет за руку Юру и протягивает вторую руку - мне. Он отказался от благословения еды как раз где-то скоро после смерти, а Юра наоборот упрямо держался за эту традицию, и этот момент потиводействия их часто случался. И вот, Рой, сегодня, сам.
С тех пор как я родила Лукьяна. С тех пор как я пережила в керчи умирание души, обрела папу и маму внутри, настоящих, с тех пор, как я стала Взрослой наконец. Я полюбила горький шоколад. И запах ванили. Будто я впустила наконец возможность насыщать себя изысканно, благородно, а не по-малышовому, быстро - молочным. будто раньше ваниль не переносила потому, что потребность в Родителе шкалила, и этот аромат выявлял эту мою боль. А сейчас, будучи взрослой, что же, почему бы и не позволить себе мягкость и открытость ребенка?
Я ухожу от хищника в своей жизни. Я вижу расставленные ловушки - приманки, в которых лежит самое вкусненькое. Но я знаю теперь, что вкусив, попадусь в когтистые лапы, и из меня будут вновь сосать кровь -жизненные силы. Их много и мало. Они есть, но не для него. И схватка, чую, решающая.
Больше всего в расставаниях с человеком жалко своих мечт. Мечты несвершенного будущего - это как умирание бабочки. На это всегда больно смотреть. Что же. Будем грустить. И это пройдет.
Свобода впереди. Жизнь. И любовь.