мигрень, катастрофа и недосягаемое хомскианство
Что-то мигрень стала обязательно случаться раз в месяц с точностью до плюс-минус 5 дней. В такие дни я могу только сидеть в кресле и смотреть в одну точку. Ложиться ни в коем случае нельзя - кровь сразу притекает к голове, хотя и все состояние снотворное, но надо все же не засыпать, а сидеть и с прямой спиной.
Сейчас полегче. Читаю "Лингвистическую катастрофу" М. Аркадьева. Я совершенно случайно узнала об авторе и о книге, а теперь не понимаю, почему так тихо прошла эта книга (2011г.), почему никто вокруг не кричит, как это здорово, злободневно в хорошем смысле слова (который, оказывается, есть) и как это надобно. (Посмотрела "обсуждение" книги на Снобе - досада).
Сейчас (я только первую главу прочла) более всего меня поражает, что я в ней нахожу свои собственные мысли, которые посещали меня только призрачно, которые не было еще возможности обдумать. Я даже хотела написать что-то такое под названием "Condition humaine. Лингвистика и свобода", какие-то отдельные мысли сформулировала в письмах. А потом начались конференции, кандмин и пр. И все это ушло в темную часть сознания.
И тут - бац - открываю эту книгу и по живому режет: "язык как навязывание дополнительных степеней свободы" (цитирую по памяти), "природа человека заключается в его радикальной априродности", а понятие линвгистической катастрофы (которой является сам человек) и есть тот самый "удел человека", о котором мне в думалось в связи со свободой. Только я больше думала именно о лингвистике, о ее пути, а здесь в центре - рассуждение о природе человека и человеческого, формулирующееся в начале вопросом: "Как возможны одновременно Акрополь и Освенцим?".
Но это только мои личные домыслы (насчет пересечений). Чтение настолько занимательно, настолько эмоционально задевает: участниками этого дискурса являются не только обожаемые лингвисты - Бенвенист, Гийом, Якобсон, но и физики (например, Пригожин), математики, биологи, психологи, искусствоведы, музыканты, композиторы, словом - мыслители.
Все чаще думаю: почему как только мы приходим в университет, нас не ткнуть лбом в вопрос: как вы себе представляете язык? нет, правда, как? нет, ну скажите, все-таки? А откуда, по Вашему мнению, он взялся? а почему, на Ваш взгляд, он меняется? он вообще, кстати, меняется? А вам он нравится вообще? без него было бы лучше или хуже? точно?..
Вот с чего начинается этот импульс - ток, проходящий через все существо, непреходящее возбуждение (которое, кстати, Аркадьев называет "эросом вопрошания"). Только так прочитываются лингвисты и только так рождаются в голове мысли.
А мы чаще всего остаемся на уровне пересказывания схем из учебников, а кто-то до сих пор думает, что Хомский - это что-то современное (ведь на нем кончаются учебники и хрестоматии по языкознанию).
Самое смешное, что, ощущая хомскианство как нечто до крайней степени набившее оскомину, я никак не могу прочесть его самого. И это, вообще говоря, тоже симптом: нельзя успеть за тем, что уже прошло. И это только пример. Я очень болезненно мирюсь (но мирюсь) с фактом, что вообще ничего из того, что меня, в общем-то, формировало и формирует, прочесть я толком не успеваю, потому что они свое дело сделали, а скорость безумная, и бороться с ней - немыслимо.
Сейчас полегче. Читаю "Лингвистическую катастрофу" М. Аркадьева. Я совершенно случайно узнала об авторе и о книге, а теперь не понимаю, почему так тихо прошла эта книга (2011г.), почему никто вокруг не кричит, как это здорово, злободневно в хорошем смысле слова (который, оказывается, есть) и как это надобно. (Посмотрела "обсуждение" книги на Снобе - досада).
Сейчас (я только первую главу прочла) более всего меня поражает, что я в ней нахожу свои собственные мысли, которые посещали меня только призрачно, которые не было еще возможности обдумать. Я даже хотела написать что-то такое под названием "Condition humaine. Лингвистика и свобода", какие-то отдельные мысли сформулировала в письмах. А потом начались конференции, кандмин и пр. И все это ушло в темную часть сознания.
И тут - бац - открываю эту книгу и по живому режет: "язык как навязывание дополнительных степеней свободы" (цитирую по памяти), "природа человека заключается в его радикальной априродности", а понятие линвгистической катастрофы (которой является сам человек) и есть тот самый "удел человека", о котором мне в думалось в связи со свободой. Только я больше думала именно о лингвистике, о ее пути, а здесь в центре - рассуждение о природе человека и человеческого, формулирующееся в начале вопросом: "Как возможны одновременно Акрополь и Освенцим?".
Но это только мои личные домыслы (насчет пересечений). Чтение настолько занимательно, настолько эмоционально задевает: участниками этого дискурса являются не только обожаемые лингвисты - Бенвенист, Гийом, Якобсон, но и физики (например, Пригожин), математики, биологи, психологи, искусствоведы, музыканты, композиторы, словом - мыслители.
Все чаще думаю: почему как только мы приходим в университет, нас не ткнуть лбом в вопрос: как вы себе представляете язык? нет, правда, как? нет, ну скажите, все-таки? А откуда, по Вашему мнению, он взялся? а почему, на Ваш взгляд, он меняется? он вообще, кстати, меняется? А вам он нравится вообще? без него было бы лучше или хуже? точно?..
Вот с чего начинается этот импульс - ток, проходящий через все существо, непреходящее возбуждение (которое, кстати, Аркадьев называет "эросом вопрошания"). Только так прочитываются лингвисты и только так рождаются в голове мысли.
А мы чаще всего остаемся на уровне пересказывания схем из учебников, а кто-то до сих пор думает, что Хомский - это что-то современное (ведь на нем кончаются учебники и хрестоматии по языкознанию).
Самое смешное, что, ощущая хомскианство как нечто до крайней степени набившее оскомину, я никак не могу прочесть его самого. И это, вообще говоря, тоже симптом: нельзя успеть за тем, что уже прошло. И это только пример. Я очень болезненно мирюсь (но мирюсь) с фактом, что вообще ничего из того, что меня, в общем-то, формировало и формирует, прочесть я толком не успеваю, потому что они свое дело сделали, а скорость безумная, и бороться с ней - немыслимо.