Тетки
Теток было три - Вергине, Астхик, Сусанна. На самом деле, их было четыре, но Елена/Егине вышла замуж, продала свою часть старого дома и навлекла на себя семейную анафему - сестры перестали с ней разговаривать за «допуск чужаков в семейный дом». А может, просто позавидовали семейному счастью. Живой тетю Елену я не застала. Она так и осталась в семейной летописи Той, Что Впустила Чужих.
Под катом много букв.
История же Вергине (по-домашнему Вергуш) была намного увлекательнее. Вергине бежала из дому к любимому мужчине. Вергине было 18, был год наверное 1920, а избранник ее, к несчастью, был азербайджанцем по фамилии Нариманбейли. Все родственники мужского пола вооружились ружьями, помчались на вокзал, но блудной дочери не нашли - Вергуш бежала к любимому, переодевшись в мужское платье. Позор был бы несмываемым, если б не время. После советизации Азербайджана муж Вергуш стал наркомом молодой социалистической республики. А при Сталине с ним сделали все, что полагалось делать с неугодными наркомами. Из ссылки легендарная Вергине Нариманбейли вернулась в Ереван реабилитированной вдовой расстрелянного наркома, и получила однокомнатную квартирку недалеко от старого дома.
Сусанна (Шушик) замужем никогда не была. В годы войны она родила сына, но отца ребенка убили на фронте, и она навсегда осталась матерью-одиночкой. В старом доме Сусанна жила вместе с сестрой, Астхик (Асей), личная жизнь которой не сложилась никак. Шушик с Асей ругались весь день, до тех пор, пока в гости не приходили Вергуш или Елена. Тогда Сусанна с Астхик напускались на гостью - ибо не фиг было замуж за азербайджанца выходить или комнаты чужим людям продавать. В комнатах у сестер стояли кадки с китайской розой и фикусами, а любим времяпрепровождением было раскладыванье пасьянса. Карты должны были исправно отвечать на главный вопрос дня: завезли в овощной помидоры, или нет.
Я помню теток совсем старыми, а всегда выкрашенные в темные цвета волосы, орлиные носы, высокомерный взгляд и алеющие мазки помады неумолимо ассоциировались в моем детском мозгу с фразой «старая ведьма».
На самом деле тетки не были ведьмами, а, судя по старым фотографиям, в молодости так были вообще красавицы. Тетки просто были хранительницами старого дома в центре Еревана. С балкона дома виднелась крыша того здания, где когда-то располагалась женская гимназия. “А воооон наша гимназия”, - тетки указывали нам на блестящую крышу библиотеки имени Исаакяна, и на мгновенье в их черных глазах загорался девчоночий блеск. Гимназия становилась все реальнее, когда тетки пытались учить нас песенке про “Здравствуй миленький дружок, как ты поживаешь” или извлекали потертый гимназический альбом с глупыми дореволюционными стихами и посвящениями.
Тетки жили в одном большом доме с семьей брата, всячески вмешивались в воспитание племянников, которые их по-своему любили, но изводили по-черному. Гордую Вергуш за рассказы на французском о мальчике Люлю оболтусы прозвали сначала Люлькой, потом переделали прозвище в Пульку (видимо, в честь любимого преферанса). Над экзальтированной Шушик, которая в день полета Гагарина со слезами на глазах восторженно заламывала руки «он полетел, полетел!», смеялись десятилетиями, а про Асю поговаривали, что она наложила на Старый Дом проклятье, и теперь его никогда не разрушат, и не видать его обитателям нормальных городских квартир.
Одна за другой тетки умерли на закате восьмидесятых. Три женщины, ровесницы 20-ого века.
Щедрости у судьбы и истории хватило лишь на то, чтобы дать им одного сына и одного мужа на троих.
Под катом много букв.
История же Вергине (по-домашнему Вергуш) была намного увлекательнее. Вергине бежала из дому к любимому мужчине. Вергине было 18, был год наверное 1920, а избранник ее, к несчастью, был азербайджанцем по фамилии Нариманбейли. Все родственники мужского пола вооружились ружьями, помчались на вокзал, но блудной дочери не нашли - Вергуш бежала к любимому, переодевшись в мужское платье. Позор был бы несмываемым, если б не время. После советизации Азербайджана муж Вергуш стал наркомом молодой социалистической республики. А при Сталине с ним сделали все, что полагалось делать с неугодными наркомами. Из ссылки легендарная Вергине Нариманбейли вернулась в Ереван реабилитированной вдовой расстрелянного наркома, и получила однокомнатную квартирку недалеко от старого дома.
Сусанна (Шушик) замужем никогда не была. В годы войны она родила сына, но отца ребенка убили на фронте, и она навсегда осталась матерью-одиночкой. В старом доме Сусанна жила вместе с сестрой, Астхик (Асей), личная жизнь которой не сложилась никак. Шушик с Асей ругались весь день, до тех пор, пока в гости не приходили Вергуш или Елена. Тогда Сусанна с Астхик напускались на гостью - ибо не фиг было замуж за азербайджанца выходить или комнаты чужим людям продавать. В комнатах у сестер стояли кадки с китайской розой и фикусами, а любим времяпрепровождением было раскладыванье пасьянса. Карты должны были исправно отвечать на главный вопрос дня: завезли в овощной помидоры, или нет.
Я помню теток совсем старыми, а всегда выкрашенные в темные цвета волосы, орлиные носы, высокомерный взгляд и алеющие мазки помады неумолимо ассоциировались в моем детском мозгу с фразой «старая ведьма».
На самом деле тетки не были ведьмами, а, судя по старым фотографиям, в молодости так были вообще красавицы. Тетки просто были хранительницами старого дома в центре Еревана. С балкона дома виднелась крыша того здания, где когда-то располагалась женская гимназия. “А воооон наша гимназия”, - тетки указывали нам на блестящую крышу библиотеки имени Исаакяна, и на мгновенье в их черных глазах загорался девчоночий блеск. Гимназия становилась все реальнее, когда тетки пытались учить нас песенке про “Здравствуй миленький дружок, как ты поживаешь” или извлекали потертый гимназический альбом с глупыми дореволюционными стихами и посвящениями.
Тетки жили в одном большом доме с семьей брата, всячески вмешивались в воспитание племянников, которые их по-своему любили, но изводили по-черному. Гордую Вергуш за рассказы на французском о мальчике Люлю оболтусы прозвали сначала Люлькой, потом переделали прозвище в Пульку (видимо, в честь любимого преферанса). Над экзальтированной Шушик, которая в день полета Гагарина со слезами на глазах восторженно заламывала руки «он полетел, полетел!», смеялись десятилетиями, а про Асю поговаривали, что она наложила на Старый Дом проклятье, и теперь его никогда не разрушат, и не видать его обитателям нормальных городских квартир.
Одна за другой тетки умерли на закате восьмидесятых. Три женщины, ровесницы 20-ого века.
Щедрости у судьбы и истории хватило лишь на то, чтобы дать им одного сына и одного мужа на троих.