Замечательные люди
Уважаемые мои начальники
Опять обращаюсь к этой сакраментальной фотографии. Хотелось бы каждому офицеру, запечатлённому на снимке, посвятить отдельную публикацию. Но! Время всё решительнее опережает мои планы и замыслы. Приходится их уплотнять пропорционально ускорению его бега. О каждом из своих сослуживцев и начальников я бы мог рассказывать часами, а писать, соответственно, сутками. К моменту съёмки этого фото я прослужил с ними почти десятилетие. Контактировал по службе, по работе , что на Полигоне не одно и тоже, встречался в быту. С некоторыми вместе, поддерживая друг друга, лазили по обрушенным после взрывов горным выработках, делясь светом от единственного , оставшегося в живых, шахтёрского фонаря. Спали на соседних койках в полузаглублённых бараках на площадке "Г", поставив ножки кроватей в консервные банки, наполовину наполненных водой, что бы избежать набегов полчищ клопов. Но они, проклятые, научились десантировать на нас с потолка. Сколько было выпито спирта в короткие часы отдыха, сколько ночей проиграно в карты под ничтожнейший интерес... Да, много чего было совместно прожито! То, что в сумме называется "жизнь испытателей на Полигоне".
Помню многое из наших многочасовых бесед в тесном, если можно так назвать, салоне ГАЗ-469 во время переезда с базовой площадки "М" на испытательные площадки по кривой грейдерной дороге, на которой весной приходилось выталкивать свой транспорт из кюветов. В этих беседах касались различных вопросов, но не помню ни слова о нашем особом положении в системе воинской службы, о героизме и подвигах. Подобные разговоры стали возникать, когда офицерскую среду разбавили выпускниками университетов и прочих ВУЗов, когда на НИП пришёл романтик Рудольф Блинов. Для кадровых офицеров служба в особых условиях была ожидаемой. Наши старшие товарищи прошли фронтовую закалку, а молодые офицеры того времени воспитывались фронтовиками. Я помню наставление преподавателя тактики в Калининградском краснознамённом военно-инженерном училище полковника Сорокина: - Мы вас готовим командирами взводов . Срок службы командира взвода - один бой! Если ты выжил - на завтра станешь командиром роты, если нет, то вечная память. Но. чтобы она была вечной, ты должен организовать бой так, чтобы победить врага и сохранить солдат. Офицера не жалеют, им гордятся!
Знакомство с офицерами, как принято, начнём с партера и слева направо. Я не буду называть специальные приставки к званиям, тем более уже не помню, кем были в 1970 году: инженер-полковниками или полковниками-инженерами. Мне самому два раза присваивалось одно и то же звание в разном написании.
Первым сидит полковник Исаев Владимир Владимирович. Он начал службу на Полигоне прибористом Опытного поля, я с ним познакомился когда Владимир Владимирович был начальником связи Полигона. После гибели полковника Силина его назначили начальником 9 зональной лаборатории спецконтроля. В 1968 году, когда у меня приблизился срок присвоения воинского звания "капитан" а в отделе вакансии не предвиделось, я с разрешения начальника отдела полковника Богданова обратился к полковнику Исаеву с просьбой дать согласие на перевод к нему в в\ч 14053. Он меня доброжелательно принял, внимательно выслушал, сказал, что по уровню подготовки я подхожу для работы на аэрозольном методе контроля, но взять меня не может. И не объяснил причину такого решения. Причину я узнал позже - ему звонил Михаил Владимирович Богданов и попросил тормознуть перевод. Я несколько раз нарывался на отказ в переводе из-за своих откровений с начальниками. Но об этом узнал в день прощания с Полигоном. Если бы Владимир Владимирович мне не отказал, то Самат Смагулов после окончания ТПИ сразу бы попал в мои объятия.
Наши служебные пути с полковником Исаевым пересеклись в 1969 году, когда он был назначен заместителем начальника 3 НИУ, и между нами сложились отношения взаимного уважения. Иногда он подавал мне уроки бюрократии.Так, когда я ему предоставил рапорт в несколько строк, написанный на целом листе формата А-4, он аккуратно оторвал чистую половину листа и со словами: - Бумагу надо экономить!, - скомкал и бросил в мусорную корзину. Я с трудом сдержался, что бы не рассмеяться и не обидеть приятного человека.
Его отношения ко мне заслужили благодарность, когда он в 1971 году в отсутствие начальника управления подписал представление на назначение меня на должность старшего научного сотрудника. Это представление пару месяцев лежало в сейфе, как мне объясняли "давало сок". Начальник отдела Юрий Павлович Власенко как-то по пути домой в доверительной беседе сказал: - Олег Константинович, вы постарайтесь и вашему представлению мы дадим ход. Пришлось ему разъяснить, что я не умею стараться, а просто делаю всё, что могу! Так, благодаря решительности Владимира Владимировича, не побоявшегося вскрыть сейф начальника, я стал самым молодым СНС на Полигоне, но не удержался на этой должности больше года. Шлея попала под хвост. Но это уже совсем другая история!
Рядом с Владимиров Владимировичем мы видим начальника первого НИУ полковника Майорова Леонида Семёновича. Читатели моего ЖЖ уже знакомы с его воспоминаниями, в которых он рассказывает о своём жизненном пути с подробным описанием Полигона и условий службы, работы и быта на нём.
Далее сидит начальник 2 НИУ полковник Садовников. Я о нем ничего не могу сказать, кроме того, что между собой офицеры называли его "дедом". С Полигона он был переведён по службе в Академию Наук Украинской ССР. Возвратившись за семьёй, Садовников с удивлением рассказывал, что при знакомстве в Академии его спросили: - Вы музицируете? Оказалось, что "дед" мало того, что имел учёную степень, но ещё и музицировал, что явилось открытием для его уже бывших подчинённых.
Генерал-лейтенант Виноградов Николай Николаевич был последним учёным начальником Полигона, прибывшим на Полигон с учёной степенью с должности начальника факультета военной академии. Следом за ним сменяли друг друга строевые командиры и отношение их к офицерам научно-испытательских подразделений было соответствующее их командному образованию. Я както приводил слова одного из начальников политотдела: - Вы сначала коммунист, потом офицер, а за тем уже научный сотрудник! И время наше стало распределяться согласно этому принципу. Мне сейчас больше нечего рассказать о любимом командире, любимом и уважаемом всем личным составом и сотрудниками участвовавших в испытаниях организаций. О всех начальниках Полигона, а за время моей службы сменилось шестеро, я подготорлю отдельную сравнительную публикацию. У меня есть право их сравнить.
С Константином Ивановичем Гордеевым вы вчера познакомились. Я только хотел бы добавить, что меня поразило при первой встрече с ним, когда он уже был заместителем директора и заведующим лабораторией в Институте биофизики Минздрава СССР. Это то как на нём сидел добротный серый костюм. Как будь-то он в нём вырос и не было армейских гимнастёрок, спецкостюмов и парадных мундиров. Обычно офицеры запаса в первые годы гражданской жизни выглядят мешковато, нелепо, элементы одежды не подобраны ни по цвету , ни по стилю. Выглядят так, как будь-то стесняются того, что сняли погоны и готовы прикрыть плечи руками, как женщина обнажённую грудь. Но не Константин Иванович! Он выглядел джентльменом, как будь-то только сейчас вышел из штаб-квартиры МАГАТЭ. Порода!
О генерал-майоре Крыжове Борисе Александровиче я тоже готовлю отдельную публикацию. Жизнь и служебный путь этой незаурядной личности достойны войти в историю. Но, к сожалению, о нём умалчивают его сослуживцы и подчинённые в своих воспоминаниях. Словно существует заговор, связанный с его трагической кончиной.
Вторым от конца скамьи сидит начальник 3 НИУ полковник Хабаров Леонид Васильевич. Я с ним познакомился на второй день своей службы на Полигоне, когда он в звании майора был начальником ТЭЦ, а я, лейтенант, командиром котельного взвода, в котором военные должности сержантов и солдат были старший машинист и машинист парового котла, оператор углеподачи и зольщик. Мне и самому пришлось сдавать экзамен Леониду Васильевичу , главному инженеру ТЭЦ Михаилу Фёдоровичу Дёмину и начальнику цеха Юре Суржинскому на допуск к работе в качестве машиниста парового котла. До старшего машиниста я подняться не успел, комсомольцы теплотехнического батальона выбрали меня освобождённым секретарём комсомольской организации и я из покрытых угольной пылью стен котельного цеха переместился в увешенные портретами членов политбюро стены кабинета заместителя командира по политической части. До пудовой шарошки машиниста парового котла руки уже не дотягивались, рабочее место ... Как тогда подкалывали политработников: - Рот закрыл и убрал рабочее место!
Вскоре и Леонид Васильевич покинул мрачную ТЭЦ и принял на себя все энергетическое энергетические и коммунальные системы Полигона: был назначен Главным инженером Полигона. Я же, уже как офицер службы радиационной безопасности, встречался с полковником Хабаровым на опытных полях, по которым он носился в день поведения испытания с биноклем на перевес, стараясь первым увидеть повреждения электрических сетей в результате воздействия сейсмической волны и доложить об этом руководству испытания.
Плотный контакт с уважаемым Леонидом Васильевичем наступил, когда вдруг он оказался моим непосредственным начальником в должности начальника 3 НИУ. Вообще-то мы с Константином Ивановичем ожидали увидеть на этой должности самого Гордеева, соответствующие девиденты были получены от генералов Барсукова и Крыжова, но судьба, в лице главного инженера 12 ГУ МО полковника Кучерова распорядилась по иному. О роли Кучерова в этом назначении мы вскоре узнали, когда на партийно хозяйственном активе зимой 1970 года, посвящённому критическому состоянию энергосистем Полигона, он переходя на крик, унижал полковника Хабарова: - Выпомните, как ползали передо мной на коленях, упрашивая назначить вас на должность начальника научного управления? Вы же обещали всемерно оказывать помощь новому главному инженеру! И где ваша помощь?! К стати, новым главным инженером стал тот же Юра Суржинский.
Первый клин между собой и начальником управления я забил, когда легкомысленно сославшись на устав, отказал ему в прямых докладах о состоянии дел на реакторе РВД, где я руководил радиационными исследованиями. Я это сделал не от вредности, просто хотел вовлечь в свою работу Юрия Павловича Власенко, сменившего Гордеева на должности начальника 5 отдела. Думал, что Власенко, вынужденный докладывать о ходе работ, плотнее войдёт в проблемы моих исследований. А доклады надо было готовить тщательно, так как Хабаров, по образованию теплоэнергетик, быстро разобрался в особенностях ядерного реактора и его вопросы иногда ставили в тупик глубиной проникновения в проблему и носили порой тестовый характер.
Второй клин я вбил, когда отказался демонстрировать комисси, возглавляемой академиком АМН СССР Воробьёвым Андреем Ивановичем, лабораторию, вылизанную до такой степени, что только слепой мог не заметить, что к этому оборудованию месяцами не прикасалась рука человек. Я был лично знаком с Андреем Ивановичем и некоторыми членами его комиссии, сотрудниками Института биофизики, и мне было стыдно втирать им очки, доказывая готовность отдела к физическому пуску реактора ИВГ-1.
Окончательный разрыв наших доверительных отношений произошёл, когда я самовольно рванул на встречу со своей будущей женой в Челябинск-40, где она была в экспедиции от Института прикладной геофизики. Эту историю я когда-нибудь воспроизведу подробно. Откровенно говоря, в этом случае я по отношению к своим довольно доброжелательным начальникам поступил по-свински.
Последняя встреча у нас произошла случайно улице, когда Леонид Васильевич уволенный в запас трудился гражданским инженером в ранее возглавляемом им 3 НИУ. Он бросился ко мне на встречу как к родному: - Олег! Ты бы знал как ко мне теперь относятся те, кому я доверял и кого продвигал по службе!, - и в его глазах появились слёзы. Я был ошарашен. Чем я его мог утешить? А примерно через год, когда Леонид Васильевич наконец-таки дождался получения квартиры в Пушкине, уехал туда и вскоре его доконал хронический сахарный диабет.
На месте крайнего справа запечатлён полковник Шмаков Михаил Лифантьевич, будущий заместитель начальника Полигона по испытаниям и НИР. В публикации, на которую я ссылаюсь, Михаил Лифантьевич рассказал о своём становлении как испытателя, о работе над важнейшей методикой определения мощности ядерного взрыва по размерам и длительности свечени огненного шара, о своём становлении как учёного под руководством корифеев науки академиков Н.Н. Семенова, М.А. Садовского, М.А. Ельяшевича. Я в жизни не встречал руководителя такого уровня, генерала, с таким запасом простоты и скромности. Казалось, что по природе он не может повысить голос, выйти из терпения и сорвать свои эмоции на на подчинённом. Рудольф Блинов перефразировал известную песню из "Приключений Буратино" относительно нашего начальника: - На зам по НИР не нужен нож, ему три короба наврёшь и делай с ним что хош! Но это заблуждение. Михал Лифантьевич обладал острым, практичным умом и не броской настойчивостью. Что было оценено на уровне руководства 12 Главного управления и он был назначен на должность заместителя начальника главка - руководителя службы национальных средств контроля за ядерными взрывами иностранных государств.
Вот мы и познакомились с основными должностными лицами Семипалатинского ядерного испытательного полигона, находившихся у руководства в 1970 году.
В последующих публикациях продолжим знакомство с фигурантами этой уникальной фотографии.