Я родился
Исконное имя
Мои друзья замучили меня вопросами: Почему я в Live Journal назвался Егором Гребенюком. Странно, но ни у кого не возникло вопроса почему в Live Journal я известен как "ogolovok". Чтобы предупредить дальнейшие вопросы ставлю в известность - Егор Гребенюк моё исконное имя!
Я родился в семье Гребенюка Филиппа Евгеньевича, совслужащего. Отец моего отца, дед Евгений при царе имел мелкую торговлю, а при советской власти подрабатывал жестянщиком и приторговывал москательными товарами и всяческой фурнитурой, зачастую подобранной на мусорке и восстановленной собственными руками. Я с малого детства помню врезанную в забор амбразуру дедовой торговой точки, расположенной на оживлённом перекрёстке самого высокого места Лысой горы в г. Харькове.
Дед был глубоко верующий православный христианин и ещё более глубоко пьющим. Закончил жизнь, по словам бабушки Поли, " сгорев от водки". Так тогда деликатно называли то, что потом стало "загнулся с перепою".
Так вот, дед, как истинный христианин, не мог принять в свою семью внука с иностранным именем "ОЛЕГ" Небыло и не будет в моём роду мужиков с собачьим именем!- стукнул по столу кулаком дед. Будет именоваться россейским именем "ЕГОР", - порешил дед, сам хохол до мозга костей.
Думаю он меня и крестил под этим именем. Но факт крещения по тогдашней моде скрывали от властей и от самого
именинника.
Так я и пошёл по жизни под двумя именами. В миру, по метрике, ОЛЕГ и в глубоком подсознании ЕГОР. В подсознании потому, что вскоре называть меня этим именем стало некому.
Отец при эвакуации своего предприятия попал под бомбёжку Luftwaffe, сеящего новый порядок на просторах Украины, и умер от полученных ран в далёком Оренбурге. Письмо о его смерти нашло адресата, мою маму Александру Яковлевну только после освобождения Харькова в конце 1943 года. Мама, мотивируемая собственными сомнениями и доброжелательным подстрекательством родственниц и соседок, как тольто было восстановлено регулярное пассажирское движение на восток, отправилась за две с половиной тысчи километров в Оренбург, что бы убедиться, что приславшая письмо медсестра не удерживает её красавца Филю в своих лечебно-профилактических объятьях. Погоревав над братской могилой на территории госпиталя, мама отправилась восвояси доращивать повзрослевшую за время оккупации дочь Аллу и выращивать малолетнего сына Олега.
Примерно через год в доме появился давешний квартирант Гавриков Константин Матвеевич. Не просто квартирант но и друг отца с парубкового возраста. Жить стало легче. Константин Матвеевич занимал приличную должность в Управлении строительно-восстановительных работ Южной ж.д. Из частых служебных поездок возвращался то с ящиком душистой антоновки, то с мешком вкуснейшего комбикорма, из которого в те голодные годы получалась наваристая каша, не только для козы но и ребятёнка. Рос я на комбикорме как на дрожжах. Об этом свидетельствует верхняя фотография.
По мере своего развития я стал прислушиваться, а потом и понимать смысл постоянно повторяющегося разговора между бабушкой и мамой. Сблизилась бы ты с Костей, Шура, - советовала бабушка, - ты же знаешь какой он хороший человек. Смотри, как заботится о твоих детях. Алик совсем для него, как родной! Не уговаривайте меня, мамо! - упиралась дочь, - если суждено, то само придёт! Еще через год я стал замечать, что мама и дядя Костя по утрам иногда выходят из одной комнаты. Ещё через некоторое время мамя затеяла со мной серьёзный разговор, суть которого сводилась к тому, что у мальчика должен быть папа и лучше дяди Кости нет кандидатуры на это почётное звание. Вскоре дядя Костя стал уговаривать меня называть его "папой". Но у меня не поворачивался язык произнести незнакомое мне слова. Под его уговорами я стал даже наедине тренироваться в его произношении. Впервые я назвал Константина Матвеевича "папой" когда в одну из прогулок по лесу он достал пистолет и сказал:- Вот если бы ты называл меня папой, я дал бы тебе пострелять!. Такой возможностью не мог не воспользоваться мальчишка военного времени! И я переломил себя: - Папа, дайте пострелять! Вот так , благодаря оружию, я в пять лет обрёл отца и выбрал прямой путь в армию.
Когда пришло время записывать меня в школу, родители решили упорядочить и свои взаимоотношения и решить вопрос с моим дальнейшим наименованием. Я стал Гавриковым Олегом Константиновичем. А исконной фамилией "Гребенюк" меня называли работницы фабрики-кухни паровозного депо "Красный октябрь ", которой до войны руководил мой родной отец. Я часто забегал к ним в голодное время 1946-1947 годов, что бы получить от них в память отца буханку хлеба или французскую булку, которая почему-то вскоре стала "городской". И ещё долгие годы эти добрые женщины пытались убедить меня, что никакой я не "Гавриков", а "Гребенюк" и "Филиппович" по отчеству. Теперь уже когда я заходил к ним в буфет после тренировки на стадионе "Локомотив", что бы купить бутылку лимонада и свежую хрустящую, теперь уже "городскую", булочку.
Вот на этой фотографии я под своим новым именем вместе со своим вновь обретённым отцом Гавриковым Константином Матвеевичем, который меня вырастил и, на мой взгляд не плохо воспитал. Не правда ли?!
Когда я стал перед выбором, как назваться в социальной сети, я проиграл в памяти всё то, что сейчас выложил в сем посте и решил обратиться к своему исконному имени, что бы сохранить его в памяти потомков. Чтобы они знали, что продолжают род Филиппа Евгеньевича Гребенюка.
Да простит меня Константин Матвеевич Гавриков, вечная ему память и благодарность за его труд по моему взращению и воспитанию!
Мои друзья замучили меня вопросами: Почему я в Live Journal назвался Егором Гребенюком. Странно, но ни у кого не возникло вопроса почему в Live Journal я известен как "ogolovok". Чтобы предупредить дальнейшие вопросы ставлю в известность - Егор Гребенюк моё исконное имя!
Я родился в семье Гребенюка Филиппа Евгеньевича, совслужащего. Отец моего отца, дед Евгений при царе имел мелкую торговлю, а при советской власти подрабатывал жестянщиком и приторговывал москательными товарами и всяческой фурнитурой, зачастую подобранной на мусорке и восстановленной собственными руками. Я с малого детства помню врезанную в забор амбразуру дедовой торговой точки, расположенной на оживлённом перекрёстке самого высокого места Лысой горы в г. Харькове.
Дед был глубоко верующий православный христианин и ещё более глубоко пьющим. Закончил жизнь, по словам бабушки Поли, " сгорев от водки". Так тогда деликатно называли то, что потом стало "загнулся с перепою".
Так вот, дед, как истинный христианин, не мог принять в свою семью внука с иностранным именем "ОЛЕГ" Небыло и не будет в моём роду мужиков с собачьим именем!- стукнул по столу кулаком дед. Будет именоваться россейским именем "ЕГОР", - порешил дед, сам хохол до мозга костей.
Думаю он меня и крестил под этим именем. Но факт крещения по тогдашней моде скрывали от властей и от самого
именинника.
Так я и пошёл по жизни под двумя именами. В миру, по метрике, ОЛЕГ и в глубоком подсознании ЕГОР. В подсознании потому, что вскоре называть меня этим именем стало некому.
Отец при эвакуации своего предприятия попал под бомбёжку Luftwaffe, сеящего новый порядок на просторах Украины, и умер от полученных ран в далёком Оренбурге. Письмо о его смерти нашло адресата, мою маму Александру Яковлевну только после освобождения Харькова в конце 1943 года. Мама, мотивируемая собственными сомнениями и доброжелательным подстрекательством родственниц и соседок, как тольто было восстановлено регулярное пассажирское движение на восток, отправилась за две с половиной тысчи километров в Оренбург, что бы убедиться, что приславшая письмо медсестра не удерживает её красавца Филю в своих лечебно-профилактических объятьях. Погоревав над братской могилой на территории госпиталя, мама отправилась восвояси доращивать повзрослевшую за время оккупации дочь Аллу и выращивать малолетнего сына Олега.
Примерно через год в доме появился давешний квартирант Гавриков Константин Матвеевич. Не просто квартирант но и друг отца с парубкового возраста. Жить стало легче. Константин Матвеевич занимал приличную должность в Управлении строительно-восстановительных работ Южной ж.д. Из частых служебных поездок возвращался то с ящиком душистой антоновки, то с мешком вкуснейшего комбикорма, из которого в те голодные годы получалась наваристая каша, не только для козы но и ребятёнка. Рос я на комбикорме как на дрожжах. Об этом свидетельствует верхняя фотография.
По мере своего развития я стал прислушиваться, а потом и понимать смысл постоянно повторяющегося разговора между бабушкой и мамой. Сблизилась бы ты с Костей, Шура, - советовала бабушка, - ты же знаешь какой он хороший человек. Смотри, как заботится о твоих детях. Алик совсем для него, как родной! Не уговаривайте меня, мамо! - упиралась дочь, - если суждено, то само придёт! Еще через год я стал замечать, что мама и дядя Костя по утрам иногда выходят из одной комнаты. Ещё через некоторое время мамя затеяла со мной серьёзный разговор, суть которого сводилась к тому, что у мальчика должен быть папа и лучше дяди Кости нет кандидатуры на это почётное звание. Вскоре дядя Костя стал уговаривать меня называть его "папой". Но у меня не поворачивался язык произнести незнакомое мне слова. Под его уговорами я стал даже наедине тренироваться в его произношении. Впервые я назвал Константина Матвеевича "папой" когда в одну из прогулок по лесу он достал пистолет и сказал:- Вот если бы ты называл меня папой, я дал бы тебе пострелять!. Такой возможностью не мог не воспользоваться мальчишка военного времени! И я переломил себя: - Папа, дайте пострелять! Вот так , благодаря оружию, я в пять лет обрёл отца и выбрал прямой путь в армию.
Когда пришло время записывать меня в школу, родители решили упорядочить и свои взаимоотношения и решить вопрос с моим дальнейшим наименованием. Я стал Гавриковым Олегом Константиновичем. А исконной фамилией "Гребенюк" меня называли работницы фабрики-кухни паровозного депо "Красный октябрь ", которой до войны руководил мой родной отец. Я часто забегал к ним в голодное время 1946-1947 годов, что бы получить от них в память отца буханку хлеба или французскую булку, которая почему-то вскоре стала "городской". И ещё долгие годы эти добрые женщины пытались убедить меня, что никакой я не "Гавриков", а "Гребенюк" и "Филиппович" по отчеству. Теперь уже когда я заходил к ним в буфет после тренировки на стадионе "Локомотив", что бы купить бутылку лимонада и свежую хрустящую, теперь уже "городскую", булочку.
Вот на этой фотографии я под своим новым именем вместе со своим вновь обретённым отцом Гавриковым Константином Матвеевичем, который меня вырастил и, на мой взгляд не плохо воспитал. Не правда ли?!
Когда я стал перед выбором, как назваться в социальной сети, я проиграл в памяти всё то, что сейчас выложил в сем посте и решил обратиться к своему исконному имени, что бы сохранить его в памяти потомков. Чтобы они знали, что продолжают род Филиппа Евгеньевича Гребенюка.
Да простит меня Константин Матвеевич Гавриков, вечная ему память и благодарность за его труд по моему взращению и воспитанию!