Радиационные испытания ШПУ
Первый опыт "Эфир-1"
Шахтная пусковая установка с приоткрытой крышкой
В конце 60-х - начале 70-х гг. произошли события, во многом определившие дальнейшее развитие ракетного вооружения СССР. Прежде всего, в СССР была пересмотрена стратегия применения ракетно-ядерного оружия. Раньше предусматривался запуск ракет до прибытия боевых блоков противника, то есть в превентивном или ответно-встречном ударе. В 1969-1970 гг. возобладала точка зрения недопустимости стратегии встречного удара и необходимости осуществления стратегии сдерживания противника от нанесения первого удара. Для этого необходимо было создать ракетно-ядерный потенциал, обеспечивающий гарантированное нанесение ответного удара в случае ядерного нападения противника, что, в свою очередь, требовало существенного повышения защищенности пусковых установок и командных пунктов от воздействия ядерных факторов, а также других мер по повышению живучести ракетных комплексов на всех этапах боевого применения.
Во исполнение новой тенденции к концу семидесятых годов прошлого столетия в СССР было развернуто 308 ракет Р-36МУ или РС-20А, западное название "САТАНА", "SATAN" (а так же SS-18) , созданных под руководством главного конструктора В. Ф. Уткина, по своим характеристикам превосходивших "Минитмен-3". Ракета была признана и остаётся одной из самых крупных и высокоэффективных стратегических систем и занесена в книгу рекордов Гинеса как самое мощные оружие, когда-либо созданное человеком.
Ракета РС-20А (SS-18) стала причиной глубокой обеспокоенности Запада, так как в различных модификациях при стартовой массе до 211 т. ракета может нести от одной до 10 (а то и до 16) боевых частей индивидуального наведения суммарной массой до 8800 кг на дальность свыше 10000 км.
Как сообщил журналистам командующий РВСН генерал-лейтенант Сергей Каракаев, эти самые мощные в мире ракеты останутся в боевом составе Ракетных войск стратегического назначения (РВСН) до 2026 года. К сожалению, уже в сильно урезанном количестве.
Постановка на боевое дежурство ракет PC-20 дала толчок рейгановской стратегической оборонной инициативе, известной как "Звёздные войны", - разработке комплексной системы противоракетной обороны с использованием космического пространства.
В конструкции ракетного комплекса Р-36МУ были решены основные задачи преодоления противоракетной обороны противника, делающие неуязвимыми боевые блоки на всех участках полёта к цели. Самая внушительная особенность ракеты, делающая средства противоракетной обороны США беспомощными - возможность запуска в направлении, противоположном направлению вращения Земли. Контрольные пуски с полигона Байконур показали блестящие результаты. Оставалось экспериментально подтвердить живучесть ракет на стартах и возможность самих стартов при нанесении ядерных ударов по ракетным позициям.
Генеральный штаб Вооружённых сил СССР совместно с предприятиями Министерства среднего машиностроения, Министерства общего машиностроения, других ведомств, принимавших участие в создании ракетного комплекса, разработали программу натурных испытаний его систем с целью убедиться в их устойчивости к воздействию поражающих факторов ядерного взрыва. Местом проведения полномасштабных испытаний был назначен наш Полигон.
Для целей обеспечения этих испытаний в составе научно-испытательных подразделений полигона было организовано специальное подразделение на базе инженерного и механического отделов, в которых к тому времени ещё оставались специалисты, имевшие опыт участия в испытаниях оборонительных сооружений, промышленных и жилых зданий в условиях воздействия воздушных и наземных ядерных взрывов. Новое научно-испытательное управление получило название "НИУ по организации и проведению испытаний объектов особой защищённости".
В кратчайшие сроки вблизи опытной площадки Балапан силами строительных подразделений СМУ-310 Министерства обороны, организаций Минмонтажспецстроя, Метростроя, Минобщемаша и подрядных организаций были построены ШПУ и КП, фрагменты подземных центров управления, войсковых и правительственных, сооружений для хранения и обслуживания боевых систем ядерно-ракетных комплексов.
Новая испытательная площадка, как и сама программа испытаний, получили условное наименование "Аргон". Каждый проводимый опыт именовался "Аргон-1", "Аргон-2,… и так, кажется, до "Аргон-8". На последнем испытывался уже новейший твёрдотопливный ракетный комплекс, так и не принятый на вооружение из-за известных событий нашей действительности.
Сейсмовзрывная нагрузка на объекты испытаний создавались подрывом ядерных зарядов в скважинах. Для нагружения воздушной ударной волной использовались заряды химического взрывчатого вещества массой до 5000 тонн. Наземный взрыв заряда такой массы позволял сгенерировать воздушную ударную волну, эквивалентную наземному взрыву ядерного боеприпаса с энерговыделением 10 КТ в тротиловом эквиваленте.
Масштабы экспериментов можно оценить, ознакомившись со списком основных участников испытаний только от Министерства общего машиностроения:
ПО ЮМЗ - изготовитель ракеты и транспортно-пускового контейнера (Генеральный директор А. М. Макаров, а затем Л. Д. Кучма);
КБ Электроприборостроения - разработчик системы управления ракет (Главный конструктор В. Г. Сергеев, затем Я. Е. Айзенберг);
НПО АП - разработчик системы управления ракет (Главный конструктор Н. А. Пилюгин, затем В. Л. Лапыгин);
НПО "Ротор" - разработчик комплекса командных приборов (Главный конструктор В. И. Кузнецов, затем И. Н. Сапожников);
КБ завода "Арсенал" - разработчик системы прицеливания (Главный конструктор С. П. Парняков);
КБ "Энергомаш" - разработчик двигателя первой ступени ракеты (Главный конструктор В. П. Радовский);
КБ Химавтоматики - разработчик двигателя второй ступени ракеты (Главный конструктор А. Д. Конопатов);
КБСМ - разработчик боевого стартового комплекса (Главный конструктор В. С. Степанов);
ЦКБТМ - разработчик командного пункта (Главный конструктор А. А. Леонтенков);
ГОКБ "Прожектор" - разработчик системы электроснабжения (Главный конструктор В. А. Окунев);
Особое место в натурных испытаниях ракетных комплексов занимали вопросы защиты от рентгеновского, гамма- и нейтронного излучений ядерного взрыва и исследования функционирования их элементов в процессе лучевого воздействия. Частично эти вопросы решались при крупномасштабных облучательных опытах в штольнях площадки Дегелен типа "Комплект", ФО, ФО-СРЖ.
В соответствии с требованиями советских стандартов испытаний оружия контролю должны были подвергаться все без исключения элементы ракетных комплексов. Особые трудности возникли при исследовании защитных свойств основного защитного сооружения - крышки ШПУ. Двухсот тонная крышка, состоящая из стали, бетона и парафина, обеспечивающая защиту устройств наведения и пуска, расположенных в верхней части транспортно-пускового контейнера и в оголовке шахты, по своим габаритно-весовым характеристикам, не могла быть размещена на приустьевой площадке штольни. Следовательно, её невозможно было испытать с помощью ядерного заряда - облучателя, взорванного в штольне, оборудованной по технологии облучательного эксперимента. Решение было найдено в использовании для облучения испытываемой ШПУ воздушного взрыва ядерного заряда в режиме неполной цепной реакции. Ранее, таким образом, на Полигоне испытывались на радиационную стойкость грунтовые подвижные ракетные комплексы СС-20 "Пионер".
Из физики ядерного взрыва известно, что основная доля энергии взрыва выделяется на последних звеньях цепи ядерной реакции деления, обусловленных 53-57 поколениями нейтронов деления. При создании ядерной бомбы одной из основных задач было обеспечение условий для удержания ядерного горючего в зоне реакции до рождения этих поколений. Если каким либо способом прервать развитие ядерной взрывной реакции на ранней стадии, то можно получить взрыв, в котором количество выделенной ядерной энергии будет сравнимо с энергией взрыва химического взрывчатого вещества, заложенного в заряд для обжатия ядерного горючего для придания ему критического объёма.
Такие взрывы по международным договорённостям классифицируются как гидроядерные испытания. Они не относятся к ядерным испытаниям и их проведение не является нарушением международных соглашений о запрещении ядерных взрывов в трёх средах. Заряд НЦР, применяемый в испытаниях на радиационную стойкость или радиационную защиту, я бы назвал ядерной облучательной установкой взрывного действия. Опасность её использования в плане нарушения условий Московского договора о запрещении ядерных испытаний в атмосфере заключалась в некоторой вероятности превышения расчётного энерговыделения от чего, при неблагоприятных метеоусловиях, могла произойти утечка радиоактивного облака взрыва за территорию СССР, что создавало опасность определить факт ядерного взрыва средствами технической разведки иностранных государств. Но ожидаемые результаты испытаний оправдывали возможный риск.
Опыты, получившие кодовое наименование "Эфир", планировалось провести в августе - сентябре 1981 года. Этот период был чрезвычайно напряжённым для дозиметрической лаборатории, которую я возглавлял, приняв её от Рудольфа Блинова, ушедшего на повышение. Лаборатория участвовала абсолютно во всех ядерных испытаниях на Полигоне.
График проведения испытаний на август - сентябрь выглядел так:
14.08.91 штольня 184, площадка Дегелен
31.08.91 облучательный НЦР "Эфир-1", площадка Аргон,
13.09.91 скважина 1233, площадка Балапан, с отбором проб газа из полости взрыва,
24.09.91 облучательный НЦР "Эфир-2", площадка Аргон.
Ещё два опыта предстояло провести в октябре:
16.10.91 штольня 136-2п, площадка Дегелен,
18.10.91 скважина 1236, площадка Балапан, с отбором проб газа из полости взрыва.
Опыты с отбором проб газа из полости взрыва доставляли персоналу лаборатории значительную дополнительную нагрузку. Нужно было готовить ещё одно приборное сооружение, пробоотборную магистраль длиной несколько сотен метров, пробоотборный модуль с баллонами для газа и автоматом управления, кабельные линии управления. Если методика дозиметрических измерений была штатной, прописанная в общей программе испытаний, то пробоотбор проходил факультативом. Его инициаторами были сотрудники радиохимического отдела ВНИИЭФ и морского филиала ЦНИИ-12 МО. На Полигоне отбор проб газа из скважин поддерживал только я. В необходимости и перспективности этой методики приходилось убеждать и начальников и подчинённых, а убедив, приходилось всячески стимулировать наше участие.
Лаборатория могла бы своими силами справиться с предстоящим объёмом работ, оперативно маневрируя сотрудниками и аппаратурными комплексами. Но в облучательных опытах на пл. Аргон планировались сопутствующие радиологические исследования, использующие взрыв заряда НЦР в качестве модели воздушного ядерного взрыва для уточнения некоторых закономерностей, полученных на испытаниях в прошлом. В этих исследованиях были заинтересованы Василий Гусак, начальник радиохимической лаборатории, у которого некоторые точки не укладывались в полученную им эмпирическую зависимость, и его сотрудник Самат Смагулов, заканчивающий работу над диссертацией, темой которой была идентификация взрывов НЦР по образующимся в них радиоактивным частицам.
Выехавшие на испытания сотрудники радиохимической лаборатории освободили моих ребят от ряда работ, связанных с отбором проб. Кроме того, полевая группа была усилена офицерами из однопрофильного отдела НИУ-3, в котором я служил с 1969 до конца 1976 года. Они, в основном, решали свои собственные задачи. Так, Анатолий Ильяш выставлял на испытания оригинальные пробоотборники собственной конструкции, основанные на использовании силы ветра, выполненные в виде ветроколеса с полыми лопастями.
Тесно с нами, а вернее на нашей базе, участвовали в испытаниях сотрудники МИФИ Игорь Тарасов и Женя Сидоренко, планировавшие испытать разработанную 11 кафедрой систему дозиметрических измерений "Радиус". Система создавалась по заданию НИУ-3 для контроля радиационной обстановки вокруг объекта "Байкал-1" и я курировал её разработку, по прошлому месту службы. Кроме того, Женя Сидоренко рассчитывал опробовать в эксперименте свою математическую модель восстановления дозового поля по одиночным измерениям, являвшуюся основой его диссертации. Он был аспирантом кафедры профессора Колобашкина. В помощь мифистам был приглашён недавний выпускник Николай Исаев, учасчтвовавший в разработке системы «Радиус», будучи ещё студентом, а теперь офицер НИУ-3.
В соисполнителях нашего отдела и медико-биологического отдела Полигона были также исследователи Института биофизики Минздрава СССР (теперь ГНЦ - Институт биофизики ФМВА ). Группу биофизиков возглавлял Константин Иванович Гордеев, в подчинении которого я работал в отделе радиационной безопасности Полигона, а затем в 5 отделе НИУ-3. С должности начальника этого отдела он уволился в запас с докторской диссертацией в активе и занял должность заместителя директора Института биофизики и заведующего лабораторией.
Вместе с биофизиками мы оборудовали исследовательские рубежи в направлении ожидаемого движения радиоактивного облака взрыва. На этих рубежах предполагалось отобрать пробы радиоактивных выпадений и выставить под облучение подопытных животных. Исследовательские рубежи располагались на дугах в четверть длины концентрических окружностей, расположенных на расстояниях 100м, 250м и 500м. от центра взрыва. По прогнозу далее этого расстоянии интенсивность радиоактивных выпадений должна быть ниже чувствительности применяемых нами методик измерений. Таким образом, исследовательские рубежи перекрывали сектор с биссектрисой в пргнозируемом синоптиками направлении ветрового переноса продуктов взрыва.
На каждом рубеже оборудовалось 10-12 площадок пробоотбора, равномерно расположенных по длине рубежа. На каждой площадке устанавливались пробоотборники выпадений ИПГ-107, позволяющие проследить изменение интенсивности выпадений во времени путём отбора частиц на движущуюся липкую ленту. Планшеты из фильтрующей ткани Петрянова для интегрального пробоотбора, марлевые конусы для отбора частиц, переносимых ветром на уровне носоглотки человека, другие пробоотборные устройства, используемые участниками эксперимента факультативно.
Так, например, отдел радиационной безопасности установил несколько "бюстов Айдина" - воздухозаборное устройство в виде поясной фигуры человека, голова которой использовалась для испытаний защитных средств органов дыхания. Устройство было названо по имени его изобретателя, бывшего начальника отдела, Александра Ивановича Айдина, к тому времени убывшего на должность преподавателя в Военную академию химической защиты. Сотрудники лаборатории Ю.Я.Моргулиса из ИБФ, во главе с Юрием Ивановичем Гаврилиным экспериментировали с пробоотборниками воздуха, в которых пробы сжижались при соприкосновении со стенками металлической воронки, охлаждаемой жидким азотом.
Для регистрации изменения во времени мощности дозы гамма-излучения устанавливались автоматические регистрирующие гамма-радиометры ДРГ-5-2 "Тёрн". Электропитание активных пробоотборников и радиометров осуществлялось от кислотных аккумуляторов 12-А-30. Интегральные измерения дозы гамма-излучения планировалось провести с помощью фотоплёночных и ионизационных дозиметров а также новинки для нас - стеклянных индивидуальных дозиметров, разработанных в Институте биофизики.
Вся оснастка исследовательских рубежей была заблаговременно выставлена ещё накануне генеральной репетиции опыта. В день опыта, в период заключительных операций, оставалось переместить часть аппаратуры в сторону уточнённого направления ветра, выставить животных и включить питание регистрирующих приборов.
Во время заключительных операции между мной и К.И.Гордеевым возник спор по поводу расстояния, на которое следует переместить ось нашего исследовательского сектора. Из многолетнего опыта участия в полевых опытах у меня сложилась привычка прослеживать динамику изменения ветра перед взрывом. Я пришёл к выводу, что скорость разворота ветра уменьшается по мере прогревания поверхности степи. При этом скорость его в приземном слое растёт. Поэтому настаивал перенести часть приборов влево от прогнозируемой синоптиками оси направления ветра. Константин Иванович не соглашался, времени для принятия решения было мало, и я взмолился: "Константин Иванович, подводил? Поверьте мне и в этот раз!" Гордеев внимательно посмотрел мне в глаза, усмехнулся чему-то своему, видимо вспомнил эпизоды нашей совместной работы, и согласился. Осталось только быстренько объехать рубежи и сориентировать занятых их подготовкой сотрудников.
Время подрыва заряда - облучателя постоянно переносилось. Вначале из-за неблагоприятной метеорологической обстановки, потом ожидали пролёта разведывательных спутников США. Чтобы иметь возможность скорректировать размещение площадок пробоотбора по последнему ветру, удалось через Константина Ивановича добиться у руководства испытаниями разрешения покинуть рубежи за час до взрыва.
Работы на рубежах постепенно заканчивались. Сначала уехали в выжидательный район сотрудники с ближайшего к центру взрыва рубежа, самого короткого. Потом с оставшихся рубежей, по мере их удаления.
Возле ШПУ, под 10-метровой вышкой, на которой был установлен заряд-облучатель, вышагивал часовой. Вернее, бродил, пиная камушки носком сапога. Он может быть и не подозревал, что в 15 метрах от него, укрытая брезентом ожидала своего часа адская сила. И этот час был на исходе.
На выезде с площадки испытаний покуривал стоя у машины начальник режима экспедиции поставщика ядерного заряда, время от времени показывающий нам часы, намекая, что пора заканчивать.
Во время взрыва, как принято у военных и у нас на полигоне, в момент «Ч», моё рабочее место предполагалось в фургоне системы дистанционных дозиметрических измерений «Сплав». Убедившись, что мои офицеры готовы к проведению измерений, а осуществляющий связь с руководством испытаний, начальник отдела Рашид Агаев готов принимать от них доклады и передавать дальше руководству, я выскочил из фургона и занял место, откуда просматривалась площадка с испытываемой ШПУ. Из динамика системы оповещения доносился отсчёт последних минут перед «Ч». Вот и последних секунд …3, 2,1, 0! Вдалеке над испытательной площадкой блеснула яркая вспышка, вверх стремительно всплыло небольшое облако характерной для взрыва клубовидной формы и расплываясь, теряя очертания, поплыло в сторону наших рубежей. Над площадкой появился дым, как потом оказалось, вызванный возгоранием опрометчиво не убранных улик производственной деятельности строителей и караульной будки.
Поспешил в свой фургон. С порога вслушался в доклады операторов: «Датчик №1 -вышел из строя! Датчик №2 - фон! Датчик №3 - 180 рентген в час! Датчик №4 - 27 рентген в час! Датчик №5 - фон! Датчик №6 - 56 рентген в час! Датчик №7 -фон!» Агаев записывал отсчёты операторов в свой блокнот и с определённой периодичностью докладывал по громкой связи руководителю испытаний. Значит, ситуация сложилась так. Датчик, установленный над крышкой ШПУ был повреждён взрывом. Под крышкой шахты радиационные последствия взрыва не проявились или воздействие их было кратковременным. У входа в полузаглублённое бетонное приборное сооружение 180 Р/ч, очевидно за счёт рассеянного излучения наведенной активности под центром взрыва. Внутри приборного сооружения фон. На первом исследовательском рубеже в 100 метрах от центра взрыва 56 Р/ч, это может быть как от выпадений из облака взрыва, так и от наведенной активности. Здесь, у командного пункта, естественный фон.
Через час после взрыва, после разведки службой радиационной безопасности, поступило разрешение на выезд в район ШПУ и на снятие наших исследовательских рубежей. С выжидательного района в направлении ШПУ потянулась колонна автобусов физиков и ракетчиков и наши уазики и грузовики.
Спросив разрешение у начальника отдела, я выехал в сторону эпицентра взрыва, решив из любопытства в первую очередь осмотреть последствия воздействия взрыва на крышку ШПУ. Первым, кого я увидел на площадке ШПУ был Самат Смагулов. Он стоял среди дымившихся обломков и писал на то место, где стояла вышка с зарядом-облучателем. Я глянул на шкалу ДП-5, стрелка остановилась возле отметки 30 Р/ч.:»Самакт, какого хера ты здесь торчишь»,- выкрикнул я. Самат спокойно в ответ пробасил: «Матущенко всегда писал на эпицентр!» Даже в этом он решил подражать своему кумиру. Верхом на пожарной машине к нам с «Господа-бога-мать» и прилагаемыми к ней эпитетами мчался начальник службы безопасности подполковник Ищенко.
"Times New Roman";mso-ansi-language:RU;mso-fareast-language:RU;mso-bidi-language:
AR-SA">
Шахтная пусковая установка с приоткрытой крышкой
В конце 60-х - начале 70-х гг. произошли события, во многом определившие дальнейшее развитие ракетного вооружения СССР. Прежде всего, в СССР была пересмотрена стратегия применения ракетно-ядерного оружия. Раньше предусматривался запуск ракет до прибытия боевых блоков противника, то есть в превентивном или ответно-встречном ударе. В 1969-1970 гг. возобладала точка зрения недопустимости стратегии встречного удара и необходимости осуществления стратегии сдерживания противника от нанесения первого удара. Для этого необходимо было создать ракетно-ядерный потенциал, обеспечивающий гарантированное нанесение ответного удара в случае ядерного нападения противника, что, в свою очередь, требовало существенного повышения защищенности пусковых установок и командных пунктов от воздействия ядерных факторов, а также других мер по повышению живучести ракетных комплексов на всех этапах боевого применения.
Во исполнение новой тенденции к концу семидесятых годов прошлого столетия в СССР было развернуто 308 ракет Р-36МУ или РС-20А, западное название "САТАНА", "SATAN" (а так же SS-18) , созданных под руководством главного конструктора В. Ф. Уткина, по своим характеристикам превосходивших "Минитмен-3". Ракета была признана и остаётся одной из самых крупных и высокоэффективных стратегических систем и занесена в книгу рекордов Гинеса как самое мощные оружие, когда-либо созданное человеком.
Ракета РС-20А (SS-18) стала причиной глубокой обеспокоенности Запада, так как в различных модификациях при стартовой массе до 211 т. ракета может нести от одной до 10 (а то и до 16) боевых частей индивидуального наведения суммарной массой до 8800 кг на дальность свыше 10000 км.
Как сообщил журналистам командующий РВСН генерал-лейтенант Сергей Каракаев, эти самые мощные в мире ракеты останутся в боевом составе Ракетных войск стратегического назначения (РВСН) до 2026 года. К сожалению, уже в сильно урезанном количестве.
Постановка на боевое дежурство ракет PC-20 дала толчок рейгановской стратегической оборонной инициативе, известной как "Звёздные войны", - разработке комплексной системы противоракетной обороны с использованием космического пространства.
В конструкции ракетного комплекса Р-36МУ были решены основные задачи преодоления противоракетной обороны противника, делающие неуязвимыми боевые блоки на всех участках полёта к цели. Самая внушительная особенность ракеты, делающая средства противоракетной обороны США беспомощными - возможность запуска в направлении, противоположном направлению вращения Земли. Контрольные пуски с полигона Байконур показали блестящие результаты. Оставалось экспериментально подтвердить живучесть ракет на стартах и возможность самих стартов при нанесении ядерных ударов по ракетным позициям.
Генеральный штаб Вооружённых сил СССР совместно с предприятиями Министерства среднего машиностроения, Министерства общего машиностроения, других ведомств, принимавших участие в создании ракетного комплекса, разработали программу натурных испытаний его систем с целью убедиться в их устойчивости к воздействию поражающих факторов ядерного взрыва. Местом проведения полномасштабных испытаний был назначен наш Полигон.
Для целей обеспечения этих испытаний в составе научно-испытательных подразделений полигона было организовано специальное подразделение на базе инженерного и механического отделов, в которых к тому времени ещё оставались специалисты, имевшие опыт участия в испытаниях оборонительных сооружений, промышленных и жилых зданий в условиях воздействия воздушных и наземных ядерных взрывов. Новое научно-испытательное управление получило название "НИУ по организации и проведению испытаний объектов особой защищённости".
В кратчайшие сроки вблизи опытной площадки Балапан силами строительных подразделений СМУ-310 Министерства обороны, организаций Минмонтажспецстроя, Метростроя, Минобщемаша и подрядных организаций были построены ШПУ и КП, фрагменты подземных центров управления, войсковых и правительственных, сооружений для хранения и обслуживания боевых систем ядерно-ракетных комплексов.
Новая испытательная площадка, как и сама программа испытаний, получили условное наименование "Аргон". Каждый проводимый опыт именовался "Аргон-1", "Аргон-2,… и так, кажется, до "Аргон-8". На последнем испытывался уже новейший твёрдотопливный ракетный комплекс, так и не принятый на вооружение из-за известных событий нашей действительности.
Сейсмовзрывная нагрузка на объекты испытаний создавались подрывом ядерных зарядов в скважинах. Для нагружения воздушной ударной волной использовались заряды химического взрывчатого вещества массой до 5000 тонн. Наземный взрыв заряда такой массы позволял сгенерировать воздушную ударную волну, эквивалентную наземному взрыву ядерного боеприпаса с энерговыделением 10 КТ в тротиловом эквиваленте.
Масштабы экспериментов можно оценить, ознакомившись со списком основных участников испытаний только от Министерства общего машиностроения:
ПО ЮМЗ - изготовитель ракеты и транспортно-пускового контейнера (Генеральный директор А. М. Макаров, а затем Л. Д. Кучма);
КБ Электроприборостроения - разработчик системы управления ракет (Главный конструктор В. Г. Сергеев, затем Я. Е. Айзенберг);
НПО АП - разработчик системы управления ракет (Главный конструктор Н. А. Пилюгин, затем В. Л. Лапыгин);
НПО "Ротор" - разработчик комплекса командных приборов (Главный конструктор В. И. Кузнецов, затем И. Н. Сапожников);
КБ завода "Арсенал" - разработчик системы прицеливания (Главный конструктор С. П. Парняков);
КБ "Энергомаш" - разработчик двигателя первой ступени ракеты (Главный конструктор В. П. Радовский);
КБ Химавтоматики - разработчик двигателя второй ступени ракеты (Главный конструктор А. Д. Конопатов);
КБСМ - разработчик боевого стартового комплекса (Главный конструктор В. С. Степанов);
ЦКБТМ - разработчик командного пункта (Главный конструктор А. А. Леонтенков);
ГОКБ "Прожектор" - разработчик системы электроснабжения (Главный конструктор В. А. Окунев);
Особое место в натурных испытаниях ракетных комплексов занимали вопросы защиты от рентгеновского, гамма- и нейтронного излучений ядерного взрыва и исследования функционирования их элементов в процессе лучевого воздействия. Частично эти вопросы решались при крупномасштабных облучательных опытах в штольнях площадки Дегелен типа "Комплект", ФО, ФО-СРЖ.
В соответствии с требованиями советских стандартов испытаний оружия контролю должны были подвергаться все без исключения элементы ракетных комплексов. Особые трудности возникли при исследовании защитных свойств основного защитного сооружения - крышки ШПУ. Двухсот тонная крышка, состоящая из стали, бетона и парафина, обеспечивающая защиту устройств наведения и пуска, расположенных в верхней части транспортно-пускового контейнера и в оголовке шахты, по своим габаритно-весовым характеристикам, не могла быть размещена на приустьевой площадке штольни. Следовательно, её невозможно было испытать с помощью ядерного заряда - облучателя, взорванного в штольне, оборудованной по технологии облучательного эксперимента. Решение было найдено в использовании для облучения испытываемой ШПУ воздушного взрыва ядерного заряда в режиме неполной цепной реакции. Ранее, таким образом, на Полигоне испытывались на радиационную стойкость грунтовые подвижные ракетные комплексы СС-20 "Пионер".
Из физики ядерного взрыва известно, что основная доля энергии взрыва выделяется на последних звеньях цепи ядерной реакции деления, обусловленных 53-57 поколениями нейтронов деления. При создании ядерной бомбы одной из основных задач было обеспечение условий для удержания ядерного горючего в зоне реакции до рождения этих поколений. Если каким либо способом прервать развитие ядерной взрывной реакции на ранней стадии, то можно получить взрыв, в котором количество выделенной ядерной энергии будет сравнимо с энергией взрыва химического взрывчатого вещества, заложенного в заряд для обжатия ядерного горючего для придания ему критического объёма.
Такие взрывы по международным договорённостям классифицируются как гидроядерные испытания. Они не относятся к ядерным испытаниям и их проведение не является нарушением международных соглашений о запрещении ядерных взрывов в трёх средах. Заряд НЦР, применяемый в испытаниях на радиационную стойкость или радиационную защиту, я бы назвал ядерной облучательной установкой взрывного действия. Опасность её использования в плане нарушения условий Московского договора о запрещении ядерных испытаний в атмосфере заключалась в некоторой вероятности превышения расчётного энерговыделения от чего, при неблагоприятных метеоусловиях, могла произойти утечка радиоактивного облака взрыва за территорию СССР, что создавало опасность определить факт ядерного взрыва средствами технической разведки иностранных государств. Но ожидаемые результаты испытаний оправдывали возможный риск.
Опыты, получившие кодовое наименование "Эфир", планировалось провести в августе - сентябре 1981 года. Этот период был чрезвычайно напряжённым для дозиметрической лаборатории, которую я возглавлял, приняв её от Рудольфа Блинова, ушедшего на повышение. Лаборатория участвовала абсолютно во всех ядерных испытаниях на Полигоне.
График проведения испытаний на август - сентябрь выглядел так:
14.08.91 штольня 184, площадка Дегелен
31.08.91 облучательный НЦР "Эфир-1", площадка Аргон,
13.09.91 скважина 1233, площадка Балапан, с отбором проб газа из полости взрыва,
24.09.91 облучательный НЦР "Эфир-2", площадка Аргон.
Ещё два опыта предстояло провести в октябре:
16.10.91 штольня 136-2п, площадка Дегелен,
18.10.91 скважина 1236, площадка Балапан, с отбором проб газа из полости взрыва.
Опыты с отбором проб газа из полости взрыва доставляли персоналу лаборатории значительную дополнительную нагрузку. Нужно было готовить ещё одно приборное сооружение, пробоотборную магистраль длиной несколько сотен метров, пробоотборный модуль с баллонами для газа и автоматом управления, кабельные линии управления. Если методика дозиметрических измерений была штатной, прописанная в общей программе испытаний, то пробоотбор проходил факультативом. Его инициаторами были сотрудники радиохимического отдела ВНИИЭФ и морского филиала ЦНИИ-12 МО. На Полигоне отбор проб газа из скважин поддерживал только я. В необходимости и перспективности этой методики приходилось убеждать и начальников и подчинённых, а убедив, приходилось всячески стимулировать наше участие.
Лаборатория могла бы своими силами справиться с предстоящим объёмом работ, оперативно маневрируя сотрудниками и аппаратурными комплексами. Но в облучательных опытах на пл. Аргон планировались сопутствующие радиологические исследования, использующие взрыв заряда НЦР в качестве модели воздушного ядерного взрыва для уточнения некоторых закономерностей, полученных на испытаниях в прошлом. В этих исследованиях были заинтересованы Василий Гусак, начальник радиохимической лаборатории, у которого некоторые точки не укладывались в полученную им эмпирическую зависимость, и его сотрудник Самат Смагулов, заканчивающий работу над диссертацией, темой которой была идентификация взрывов НЦР по образующимся в них радиоактивным частицам.
Выехавшие на испытания сотрудники радиохимической лаборатории освободили моих ребят от ряда работ, связанных с отбором проб. Кроме того, полевая группа была усилена офицерами из однопрофильного отдела НИУ-3, в котором я служил с 1969 до конца 1976 года. Они, в основном, решали свои собственные задачи. Так, Анатолий Ильяш выставлял на испытания оригинальные пробоотборники собственной конструкции, основанные на использовании силы ветра, выполненные в виде ветроколеса с полыми лопастями.
Тесно с нами, а вернее на нашей базе, участвовали в испытаниях сотрудники МИФИ Игорь Тарасов и Женя Сидоренко, планировавшие испытать разработанную 11 кафедрой систему дозиметрических измерений "Радиус". Система создавалась по заданию НИУ-3 для контроля радиационной обстановки вокруг объекта "Байкал-1" и я курировал её разработку, по прошлому месту службы. Кроме того, Женя Сидоренко рассчитывал опробовать в эксперименте свою математическую модель восстановления дозового поля по одиночным измерениям, являвшуюся основой его диссертации. Он был аспирантом кафедры профессора Колобашкина. В помощь мифистам был приглашён недавний выпускник Николай Исаев, учасчтвовавший в разработке системы «Радиус», будучи ещё студентом, а теперь офицер НИУ-3.
В соисполнителях нашего отдела и медико-биологического отдела Полигона были также исследователи Института биофизики Минздрава СССР (теперь ГНЦ - Институт биофизики ФМВА ). Группу биофизиков возглавлял Константин Иванович Гордеев, в подчинении которого я работал в отделе радиационной безопасности Полигона, а затем в 5 отделе НИУ-3. С должности начальника этого отдела он уволился в запас с докторской диссертацией в активе и занял должность заместителя директора Института биофизики и заведующего лабораторией.
Вместе с биофизиками мы оборудовали исследовательские рубежи в направлении ожидаемого движения радиоактивного облака взрыва. На этих рубежах предполагалось отобрать пробы радиоактивных выпадений и выставить под облучение подопытных животных. Исследовательские рубежи располагались на дугах в четверть длины концентрических окружностей, расположенных на расстояниях 100м, 250м и 500м. от центра взрыва. По прогнозу далее этого расстоянии интенсивность радиоактивных выпадений должна быть ниже чувствительности применяемых нами методик измерений. Таким образом, исследовательские рубежи перекрывали сектор с биссектрисой в пргнозируемом синоптиками направлении ветрового переноса продуктов взрыва.
На каждом рубеже оборудовалось 10-12 площадок пробоотбора, равномерно расположенных по длине рубежа. На каждой площадке устанавливались пробоотборники выпадений ИПГ-107, позволяющие проследить изменение интенсивности выпадений во времени путём отбора частиц на движущуюся липкую ленту. Планшеты из фильтрующей ткани Петрянова для интегрального пробоотбора, марлевые конусы для отбора частиц, переносимых ветром на уровне носоглотки человека, другие пробоотборные устройства, используемые участниками эксперимента факультативно.
Так, например, отдел радиационной безопасности установил несколько "бюстов Айдина" - воздухозаборное устройство в виде поясной фигуры человека, голова которой использовалась для испытаний защитных средств органов дыхания. Устройство было названо по имени его изобретателя, бывшего начальника отдела, Александра Ивановича Айдина, к тому времени убывшего на должность преподавателя в Военную академию химической защиты. Сотрудники лаборатории Ю.Я.Моргулиса из ИБФ, во главе с Юрием Ивановичем Гаврилиным экспериментировали с пробоотборниками воздуха, в которых пробы сжижались при соприкосновении со стенками металлической воронки, охлаждаемой жидким азотом.
Для регистрации изменения во времени мощности дозы гамма-излучения устанавливались автоматические регистрирующие гамма-радиометры ДРГ-5-2 "Тёрн". Электропитание активных пробоотборников и радиометров осуществлялось от кислотных аккумуляторов 12-А-30. Интегральные измерения дозы гамма-излучения планировалось провести с помощью фотоплёночных и ионизационных дозиметров а также новинки для нас - стеклянных индивидуальных дозиметров, разработанных в Институте биофизики.
Вся оснастка исследовательских рубежей была заблаговременно выставлена ещё накануне генеральной репетиции опыта. В день опыта, в период заключительных операций, оставалось переместить часть аппаратуры в сторону уточнённого направления ветра, выставить животных и включить питание регистрирующих приборов.
Во время заключительных операции между мной и К.И.Гордеевым возник спор по поводу расстояния, на которое следует переместить ось нашего исследовательского сектора. Из многолетнего опыта участия в полевых опытах у меня сложилась привычка прослеживать динамику изменения ветра перед взрывом. Я пришёл к выводу, что скорость разворота ветра уменьшается по мере прогревания поверхности степи. При этом скорость его в приземном слое растёт. Поэтому настаивал перенести часть приборов влево от прогнозируемой синоптиками оси направления ветра. Константин Иванович не соглашался, времени для принятия решения было мало, и я взмолился: "Константин Иванович, подводил? Поверьте мне и в этот раз!" Гордеев внимательно посмотрел мне в глаза, усмехнулся чему-то своему, видимо вспомнил эпизоды нашей совместной работы, и согласился. Осталось только быстренько объехать рубежи и сориентировать занятых их подготовкой сотрудников.
Время подрыва заряда - облучателя постоянно переносилось. Вначале из-за неблагоприятной метеорологической обстановки, потом ожидали пролёта разведывательных спутников США. Чтобы иметь возможность скорректировать размещение площадок пробоотбора по последнему ветру, удалось через Константина Ивановича добиться у руководства испытаниями разрешения покинуть рубежи за час до взрыва.
Работы на рубежах постепенно заканчивались. Сначала уехали в выжидательный район сотрудники с ближайшего к центру взрыва рубежа, самого короткого. Потом с оставшихся рубежей, по мере их удаления.
Возле ШПУ, под 10-метровой вышкой, на которой был установлен заряд-облучатель, вышагивал часовой. Вернее, бродил, пиная камушки носком сапога. Он может быть и не подозревал, что в 15 метрах от него, укрытая брезентом ожидала своего часа адская сила. И этот час был на исходе.
На выезде с площадки испытаний покуривал стоя у машины начальник режима экспедиции поставщика ядерного заряда, время от времени показывающий нам часы, намекая, что пора заканчивать.
Во время взрыва, как принято у военных и у нас на полигоне, в момент «Ч», моё рабочее место предполагалось в фургоне системы дистанционных дозиметрических измерений «Сплав». Убедившись, что мои офицеры готовы к проведению измерений, а осуществляющий связь с руководством испытаний, начальник отдела Рашид Агаев готов принимать от них доклады и передавать дальше руководству, я выскочил из фургона и занял место, откуда просматривалась площадка с испытываемой ШПУ. Из динамика системы оповещения доносился отсчёт последних минут перед «Ч». Вот и последних секунд …3, 2,1, 0! Вдалеке над испытательной площадкой блеснула яркая вспышка, вверх стремительно всплыло небольшое облако характерной для взрыва клубовидной формы и расплываясь, теряя очертания, поплыло в сторону наших рубежей. Над площадкой появился дым, как потом оказалось, вызванный возгоранием опрометчиво не убранных улик производственной деятельности строителей и караульной будки.
Поспешил в свой фургон. С порога вслушался в доклады операторов: «Датчик №1 -вышел из строя! Датчик №2 - фон! Датчик №3 - 180 рентген в час! Датчик №4 - 27 рентген в час! Датчик №5 - фон! Датчик №6 - 56 рентген в час! Датчик №7 -фон!» Агаев записывал отсчёты операторов в свой блокнот и с определённой периодичностью докладывал по громкой связи руководителю испытаний. Значит, ситуация сложилась так. Датчик, установленный над крышкой ШПУ был повреждён взрывом. Под крышкой шахты радиационные последствия взрыва не проявились или воздействие их было кратковременным. У входа в полузаглублённое бетонное приборное сооружение 180 Р/ч, очевидно за счёт рассеянного излучения наведенной активности под центром взрыва. Внутри приборного сооружения фон. На первом исследовательском рубеже в 100 метрах от центра взрыва 56 Р/ч, это может быть как от выпадений из облака взрыва, так и от наведенной активности. Здесь, у командного пункта, естественный фон.
Через час после взрыва, после разведки службой радиационной безопасности, поступило разрешение на выезд в район ШПУ и на снятие наших исследовательских рубежей. С выжидательного района в направлении ШПУ потянулась колонна автобусов физиков и ракетчиков и наши уазики и грузовики.
Спросив разрешение у начальника отдела, я выехал в сторону эпицентра взрыва, решив из любопытства в первую очередь осмотреть последствия воздействия взрыва на крышку ШПУ. Первым, кого я увидел на площадке ШПУ был Самат Смагулов. Он стоял среди дымившихся обломков и писал на то место, где стояла вышка с зарядом-облучателем. Я глянул на шкалу ДП-5, стрелка остановилась возле отметки 30 Р/ч.:»Самакт, какого хера ты здесь торчишь»,- выкрикнул я. Самат спокойно в ответ пробасил: «Матущенко всегда писал на эпицентр!» Даже в этом он решил подражать своему кумиру. Верхом на пожарной машине к нам с «Господа-бога-мать» и прилагаемыми к ней эпитетами мчался начальник службы безопасности подполковник Ищенко.
"Times New Roman";mso-ansi-language:RU;mso-fareast-language:RU;mso-bidi-language:
AR-SA">