(no subject)
Я думаю над вопросом, меняются ли люди, а если конкретнее - меняются ли мудаки.
- Он сильно обидел меня в общей беседе, но когда я хлопнула дверью, он сразу же извинился, очень тепло и искренне, - рассказывает мне Лиза за ленивым летним бранчем.
Горячий московский воздух почти звенит, еле заметно вибрируя над раскаленным асфальтом. Кисти цветущей глицинии обрамляют маленькую уютную веранду, ограждая ее от городской суеты, и словно бы мы с Лизой застыли в каком-то безмятежном янтаре - по крайней мере, пока не закончится просекко.
Лиза выглядит на двадцать - настоящие двадцать, а не "новые", как большинство из нас в ее возрасте, - и своей тонкостью-звонкостью, и, к сожалению, наивностью широко распахнутых глаз.
- Он просто катит к тебе яйца, - я пожимаю плечом, и делаю глоток, фиксируясь на ощущении того, как крошечные пузырьки щекочут мое нёбо. Голос мой чуть подхрипывает, как и положено стареющей циничной тетке. - Еще бы он не был искренним и теплым. Даже горячим должен быть.
Не могу понять, что выражает лицо Лизы при этих словах, - то ли досаду, то ли, внезапно, удовлетворение.
- Вообще, конечно, я ему слегка удивляюсь, - продолжаю я. - Двадцать лет назад (а именно столько лет мы все не общались друг с другом) он был таким редкостным истеричным хамлом, а сейчас - глядите-ка! - галантный джентельмен с прекрасным чувством юмора. Местами, правда, черным, но я такой люблю, это ты, Лизанька, оскорбляешься иногда.
- Я с ним тогда не общалась, только сейчас начала. И он мне сказал, что это даже хорошо: ведь тогда он был мудаком и мог причинить мне боль, а сейчас он сильно изменился. Мы встречаемся завтра, сходишь со мной за красивым бельем?
- Мудаки не меняются, Лиз.
- Почему ты не веришь в людей?..
Как тебе сказать, малыш. Ровно год назад мы с одной моей подругой пили какой-то невероятно эстетский чай из эмалированных советских кружек на крошечной хрущевочной кухне, и подруга точно таким же звеняще-пионерским голосом говорила мне совсем о другом мужике, что он сильно изменился, раньше был мудаком, но сейчас все понял и исправился. А я гладила ее по запястью и просила не торопиться, потому что мой внутренний мудакометр отклоняется от нуля, и к нему стоит прислушаться.
Подруга не стала торопиться. Через две недели "изменившийся" мудак показал свое мудацкое лицо, и мы пили уже коньяк из тех же эмалированных кружек и грустили вместе.
У меня есть пара знакомых с такими невероятными залетами в прошлом, что, хотя мне и говорят про "все понял, много работал над собой, и теперь совсем другой человек" - через железные шоры на моих глазах из этого текста долетает только "...и теперь..."
Меняются ли мудаки? И если нет - то почему же я сама позволяю другим думать о себе, что я много работала над собой и сильно изменилась, если те же двадцать лет назад я была таким же редкостным мудаком, и куда ж я дела-то эту субличность - утопила в просекко, что ли?..
- Он сильно обидел меня в общей беседе, но когда я хлопнула дверью, он сразу же извинился, очень тепло и искренне, - рассказывает мне Лиза за ленивым летним бранчем.
Горячий московский воздух почти звенит, еле заметно вибрируя над раскаленным асфальтом. Кисти цветущей глицинии обрамляют маленькую уютную веранду, ограждая ее от городской суеты, и словно бы мы с Лизой застыли в каком-то безмятежном янтаре - по крайней мере, пока не закончится просекко.
Лиза выглядит на двадцать - настоящие двадцать, а не "новые", как большинство из нас в ее возрасте, - и своей тонкостью-звонкостью, и, к сожалению, наивностью широко распахнутых глаз.
- Он просто катит к тебе яйца, - я пожимаю плечом, и делаю глоток, фиксируясь на ощущении того, как крошечные пузырьки щекочут мое нёбо. Голос мой чуть подхрипывает, как и положено стареющей циничной тетке. - Еще бы он не был искренним и теплым. Даже горячим должен быть.
Не могу понять, что выражает лицо Лизы при этих словах, - то ли досаду, то ли, внезапно, удовлетворение.
- Вообще, конечно, я ему слегка удивляюсь, - продолжаю я. - Двадцать лет назад (а именно столько лет мы все не общались друг с другом) он был таким редкостным истеричным хамлом, а сейчас - глядите-ка! - галантный джентельмен с прекрасным чувством юмора. Местами, правда, черным, но я такой люблю, это ты, Лизанька, оскорбляешься иногда.
- Я с ним тогда не общалась, только сейчас начала. И он мне сказал, что это даже хорошо: ведь тогда он был мудаком и мог причинить мне боль, а сейчас он сильно изменился. Мы встречаемся завтра, сходишь со мной за красивым бельем?
- Мудаки не меняются, Лиз.
- Почему ты не веришь в людей?..
Как тебе сказать, малыш. Ровно год назад мы с одной моей подругой пили какой-то невероятно эстетский чай из эмалированных советских кружек на крошечной хрущевочной кухне, и подруга точно таким же звеняще-пионерским голосом говорила мне совсем о другом мужике, что он сильно изменился, раньше был мудаком, но сейчас все понял и исправился. А я гладила ее по запястью и просила не торопиться, потому что мой внутренний мудакометр отклоняется от нуля, и к нему стоит прислушаться.
Подруга не стала торопиться. Через две недели "изменившийся" мудак показал свое мудацкое лицо, и мы пили уже коньяк из тех же эмалированных кружек и грустили вместе.
У меня есть пара знакомых с такими невероятными залетами в прошлом, что, хотя мне и говорят про "все понял, много работал над собой, и теперь совсем другой человек" - через железные шоры на моих глазах из этого текста долетает только "...и теперь..."
Меняются ли мудаки? И если нет - то почему же я сама позволяю другим думать о себе, что я много работала над собой и сильно изменилась, если те же двадцать лет назад я была таким же редкостным мудаком, и куда ж я дела-то эту субличность - утопила в просекко, что ли?..