Приключения чёрного кота Лапченко, описанные им самим.
28. Неожиданная встреча.
Головастика и Ракшу под охраной увезли из выселка.
Аделаида Семёновна старательно выполняла свои служебные обязанности. Это изменило моё отношение к ней. Теперь её долговязая фигура, грубый голос, даже постоянное дергание бровями не отталкивали меня от неё. В конце-концов, это была несчастная женщина, и мне хотелось хоть немного скрасить её жизнь. Я частенько наведовался в лабораторию и, съев кусок курятины или котлету (Аделаида Семёновна теперь наотрез отказалась есть рыбу, даже когда ей сам директор предлагал взять выбракованного карпа), мурлыкал ей свою любимую песенку.
Эта дружба шла мне на пользу. Я был в курсе всех дел: при мне внедрили подекадное взвешивание живой рыбы, чтобы знать как она растёт; контролировали прохождение борьбы с краснухой, делали анализы и определяли количество живого корма для карпов на дне прудов и в воде, определяли концентрацию кислорода в воде и многое другое.
Мне было очень интересно, как чувствуют себя те больные карпы, которых мы выпустили в канал, в проточную воду. Очевидно, этот вопрос интересовал и директора, потому что один раз он устроил пробный лов рыбы в канале. Какая же была наша радость, когда выяснилось, что на каждые сто пойманных рыб больных было только восемь, а здоровых - аж девяносто две.
Однако мы не знали сколько рыбы сдохло. О том мы узнаем осенью, когда «разгрузим» канал и посчитаем пойманную рыбу.
С каждым днём моя дружба с Аделаидой Семёновной крепла, и мне хотелось как-то отблагодарить её за хорошее отношение ко мне. Вскоре представилась подходящая возможность.
Как-то, проверяя, съедает ли рыба весь тот корм, что ей кидают в воду, мы с Аделаидой Семёновной подошли к небольшому пруду.
- Здесь живут раки, - сказала она.
Я отнёсся равнодушно к её сообщению, потому что не люблю раков.
- Раки очень полезные существа, - пояснила мне Аделаида (я не использую «Семёновна» из соображений экономии бумаги и своих сил, а не из-за панибратства); и я, чтобы не быть невежливым, подошёл к пруду и глянул в воду. - Теперь в нашей местности раки вывелись, вот мы их и разводим, а потом заселим все местные бессейны.«Это мне неинтересно!» - подумал я, но, чтобы не обижать лаборатку, одобрительно муркнул.
Прошло несколько дней после этого разговора. Одной ночью я вышел, чтобы проверить, не спил ли охрана около прудов, и, убедившись, что всё хорошо, пошёл прогуляться, обдумывая, как и всегда, какую-то философскую тему. Сегодня я думал о самокритике и так задумался, что не заметил, как забрёл далеко за пределы нашего хозяйства. На основе своего житейского опыта я пришёл к выводу, что человек на любит самокритики. Он признаёт, что самокритика - хорошая вещь, но сам самокритиковаться очень не любит.
Я также заметил, что чем более высокий пост занимает человек, тем меньше он склонен признавать свои ошибки. И это меня тоже очень удивляло, потому что люди на таких постах всегда много говорят про пользу самокритики...
А она действительно полезна! Признал свою ошибку, человек становится лучше, честнее. В чём же дело? Почему такое противоречие между теорией и практикой?
Вывод только один: очевидно, что только настоящий человек, Человек с большой буквы, способен не только признать пользу самокритики, но критиковать самого себя. Человек же с маленькой буквы...
В этот момент я подскочил от боли в ноге... Я оглянулся вокруг и подскочил еще раз. Передо мной, шевеля клешнями, медленно двигались какие-то чудовища. Я забыл про боль в ноге и посматривал на это отвратительное зрелище, не понимая, что это такое. Наконец я глянул на ноги и с силой сбил обидчика.
- Рак!
Да, это раки полезли из своего пруда просто в степь.
Сначала я обрадовался, что этих паскудных существ не будет в нашем хозяйстве. Я уже хотел продолжать прогулку, когда промелькнула мысль, что я сильно бы помог Аделаиде, если бы известил её о побеге неблагодарных существ. После минутной внутренней борьбы (честно говоря, мне очень хотелось, чтобы раки поздыхали в степи) сознательность одержала верх, и я побежал в контору.
Чтобы привести лаборантку к ракам я использовал проверенный мной метод: пояснив ей в чём дело, я с криком бежал в нужном направлении, заставляя её идти за мной, потом, когда она снова возвращалась, я тоже возвращался и потом снова бежал впереди и манил её за собой. Мне пришлось долго-таки поморочиться, потому что Аделаида спросонку не могла понять, чего я хочу.
Раки двигались очень медленно, и мы их вскоре догнали, а через час здесь собралась целая толпа народу. Беглецов переловили и выпустили в другой пруд, а меня так благодарили, что чуть не задушили.
Интересно было выяснить, почему раки покинули пруд и куда они бежали. Обычно раки вылазят из воды, если заболеют чумой, тогда они лезут на берег, чтобы умереть на сухом. Но в этот раз самыми чуткими анализами было установлено, что чумы в пруде нет и что раки здоровые. Мы отправили письмо нашему профессору, но он ответил, что наука безсильна дать ответ на наш вопрос.
Я обратился к местным котам, но никто ничего не мог сказать, только верующая кошка высказала допущение, что это не иначе, как бог повелел.
- Неужели богу нечего больше делать? - насмешливо спросил я, но кошка не поняла моей иронии.
- Да, после того, как вы выловили всех мышей, ему нечем развлечься.
- Ах вот оно что! - сказал я, а остальные коты и кошки с грустью закивали головами на старую дурёху.
Проходил день за днём, закончилось лето, и наступила осень. В литературе есть столько чудесных описаний осени, что я еще раз не буду рисовать картину этой поры. Я скажу только о том, что меня поразило осенью на прудах.
Жабы! Осенью эти отвратительные существа засыпают, и, когда их вместе с рыбой вытягивают из воды, их целыми кучами выкидывают из волоков. Гладкие, остроносые, какого-то противного серо-зелёного цвета, они еле-еле двигались своими отвратительными телами. Меня аж затошнило, когда я смотрел на них. Спасибо рыбакам: они обсыпали жаб известью и закопали в землю. Так вам и надо! Это же они, жабы, едят икру карпов и карасей, а иногда глотают маленьких рыбок. А головастики! Они такие же вредные для рыбы, как и жабы!
Зато сколько радости было, когда разгрузили канал и оказалось, что половина больных карпов выжила, выздоровела, и теперь у нас будет аж пятьсот тысяч карпов, которые уже не боятся краснухи, а возможно, что и их потомство не будет бояться этой болезни. Карпы были толстыми, сильными, на полметра выпрыгивали в воздух, когда их насыпали в корзину, чтобы перенести в «живорыбную» цистерну. А весной их хотели уничтожить, закопать в землю, из-за того, что в пруду они всё равно подохли бы...
Дальше начали разгружение выросных и нагульных прудов, чтобы перенести часть рыбы в зимовальные, а сеголетку - в море.
В тот день, когда завершили спуск воды, ко мне прибежал взволнованный Серенький.
- Радуйтесь! - сказал он таинственно.
- Что произошло?
- Танцуйте!
Я скривился:
- Письмо?
- Нет.
- Телеграмма от профессора? - начал я сердиться.
- Нет, - интреговал меня Грей.
- Знаете, Серенький... - начал я раздражённо.
- Неужели не догадыватесь? Сопоставьте факты!... Это было явное издевательсно, и я вспыхнул.
- С кем вы разговариваете! - крикнул я.
Но Серенький и тут не испугался. Это заставило меня задуматься, и друг радость стиснула мне грудь.
- Неужели? - прошептал я.
- Да, ваш план «Молния» дал результат! Об этом сегодня пишет наша областная газета. - И он рассказал, что прошёл суд над Ракшей и Головастиком. - А знаете, сколько денег нашли у Головастика? Аж сорок сберегательных книжек! Почти на два миллиона рублей! (На старые деньги, конечно.)
Я вспомнил, как клялся Головастик, что у него отняли его «заработок». Выходит лгал...
- Наши усилия не пропали впустую, мой дорогой Грей, и вы... - начал я торжественно, но он перебил меня.
- Прошу вас, не называйте меня Греем, зовите, как и раньше, Сереньким, а еще лучше Серым.
Я вытаращил глаза.
- Это была моя ошибка юности, а сегодня мне исполнился ровно год. И к тому же не хочется быть похожим на нашего стилягу Эдика...
- Жму твою лапу, мой дорогой Серый, и поздравляю тебя с полнолетием! С полнолетием в самом широком понимании этого слова! - сказал я взволнованно и крепко обнял друга.
Обрадованный тем, что зло наказано, и что Серенький показал немалый моральный рост, я, радостный, подался на пруды. Тут уже выбирали из волока рыбу, и я удивился, увидев большие пятидесяти килограммовые корзины медно-красных карасей. Их никто не разводил, они остались от речки, что протекала по этой долине до того, как построили пруды. Таких чудных карасей я не видел никогда! Да и не удивительно, ведь они росли на карпинном корме.
Караси напомнили мне моё детство и юность, напомнили Писателя, который первым пробудил у меня любовь к рыбе, кормя меня карасиками...
Караси были жирные, аж сверкали. Последнее время я работал над собой, закаляя свою волю, и добился некоторых результатов, - хоть как хотелось мне есть, я не просил, если тут кто-то был из незнакомых. Сейчас я тоже решил закаливать волю, но, подумал, что чужих здесь нет, вежливо попросил карася.
Мои заслуги были у всех еще в памяти, и мне сразу же дали рыбину. Я прыгнул на добычу, с удовольствием муркнул и уже хотел отнести карася немного вбок, как загудела машина. Я поднял глаза и увидел «Волгу», которая шла прямо к нам.
- Не иначе - какое-то начальство... - вздохнул директор, но в моей душе почему-то шевельнулась радость.
Я внимательно присмотрелся к «Волге», увидел номер и затанцевал от счастья.
- Профессор!
Да, это была «Волга» профессора!
Когда машина остановилась, я бросился к ней и ждал, чтобы первым поздороваться с моим старшим другом. Однако первым из машины вышел не профессор, а... Писатель!
На мгновение мы оба остолбенели и смотрели один на одного, не веря своим глазам, потом кинулись в объятия.
- Здравствуйте! - крикнул я.
- Дрл-л-лястуйте! - перекривил он меня, но я не обиделся и сильно прижался к его груди.
Все, кто не знал мою биографию, были страшно удивлены, что достаточно известный писатель так горячо меня встретил.
- Ну Лапченко, теперь мы уже никогда не разлучимся! - сказал он. - Кстати, нам недавно на серебряную свадьбу подарили хрустальную вазу, и тебе будет работа...
- О! так вы знакомы! - удивился и профессор. - Между тем, он специалист не только по вазам, но и по косметическим мазям...
Мне вдруг стало грустно: разве дельзя было хотя бы в такой момент обойтись без неприятных намёков?
- Так некрасивенько! - с укором сказал я.
- Так неклясивенько! - перекривил меня Писатель.
- Так некласивенько! - повторил за ним и профессор. Только Кость не дразнился.
- О, Лапченко,- сказал он,- я й не знал, что ти не выговариваешь "р". Нужно работать над собой.
Все засмеялись, но добрым смехом, и я решил не сердиться на своих друзей.
Целую неделю Писатель знакомился с людьми, смотрел как работают рыбаки, осматривал пруды и лакомился карпами. Я помогал ему. Наконец настал момент отъезда.
- Ну, Лапченко, поедем к нам? - спросил он меня.
- Согласен! - ответил я.
Супруга Писателя встретила меня без особого восторга, но я и не надеялся на горячую встречу, тем более, что мышей, как и раньше, в квартире не было, а значит, не было и потребности в моём присутствии (если, конечно, принять точку зрения супруги Писателя).
Я прожил, бездельничая, неделю и ощутил укоры совести. Нет, дармоедом я не могу быть! Но что делать, каким полезным трудом мне заняться? Не мог же я ловить моль или мух! И тогда я решил сесть, как говорят писатели, за стол (для меня это означало залезть под стол) и описать свои приключения.
Содержание