Русские колонии на Аляске на рубеже XIX в. (2)
Шлюп "Надежда"...
2. Особенности Русской Америки
Удивительно, но эта важная проблема находилась до сих пор на периферии внимания ученых, которые сосредоточивали свое внимание главным образом на описании конкретных исторических событий или отдельных аспектов русской колонизации. В результате в подавляющем большинстве научных работ либо вообще не затрагивается вопрос о сущности общественного строя в Русской Америке, либо на него не дается четкого ответа. Чтобы разобраться с ним, необходимо, прежде всего, проанализировать сложившиеся в российских колониях производственные отношения, положение различных групп трудоспособного населения и формы его эксплуатации.
Хотя владения России в Новом Свете носили гордое название «Русская Америка», самих русских там всегда было абсолютное меньшинство даже в их собственных колониях, не говоря уж о всей [24] территории современного штата Аляска (соотношение коренных жителей колоний и пришельцев в начале XIX в. составляло примерно 20 к 1). Поэтому именно туземцы, а не выходцы из России являлись основной рабочей силой РАК.
Само туземное население колоний не было однородным ни в этническом, ни в социально-экономическом отношении. При его характеристике исследователи нередко пишут, игнорируя хронологию, что оно подразделялось на три категории: 1) «действительно зависимые» туземцы (алеуты, эскимосы), 2) «полузависимые» (индейцы атапаски), 3) «совершенно независимые» (тлинкиты){53}. Однако такая классификация не совсем корректна, поскольку она не отражала реальную ситуацию в начале XIX в. и не была юридически оформлена. Появившиеся позднее по этому вопросу законодательные акты РАК сводили все местное население лишь в две большие группы{54}. Первую составляли туземцы, зависимые от компании и жившие под контролем русских военно-торговых и административно-хозяйственных поселений или прямо в них. Это были все без исключения алеуты и эскимосы Южной Аляски (кадьякцы, аляскинцы и чугачи), а также индейцы танаина. Во вторую группу входили туземцы, не зависимые от РАК. С теми из них, кто обитал у границ контролируемых русскими территорий, компания поддерживала торговые отношения и при первой возможности брала у них заложников-аманатов для обеспечения безопасности своих служащих, а изредка даже нанимала их для работ на добровольной основе. В начале XIX в. это были главным образом эскимосы аглегмюты и различные индейские племена: атна, эяки (угалахмюты или угаленцы) и тлинкиты.
Зависимое туземное население подразделялось, в свою очередь, еще на ряд групп, различавшихся по своему социально-экономическому положению. В самом низу социальной лестницы находились так называемые каюры или «служащие алеуты» (невзирая на этническое происхождение). Это была наиболее угнетенная и бесправная часть населения Русской Америки: неслучайно положение каюров исследователи сопоставляют с положением рабов. Многие из них действительно первоначально были рабами, выкупленными или отнятыми русскими у туземных вождей. Сословие каюров пополняли также сироты, преступники, а иногда и заложники-аманаты, чьи сородичи изменили русским. Морской офицер Г. И. Давыдов свидетельствовал: «Из всех народов набираются Каюры в вечное услужение [25] Компании. Кадьякские Каюры (как самые многочисленные. - А.Г.) разселяются по всем селениям Компании в Америке; отчего Коняги терпят более других...»{55}.
Наряду с «компанейскими» каюрами, работавшими на РАК в целом, у приказчиков и некоторых промышленников были и своего рода «личные» каюры в качестве прислуги. «Всякой почти женатой промышленник, - отмечал Г. И. Давыдов, - имеет в своем услужении несколько каюр»{56}. Последние, однако, не принадлежали им в полной мере, т. е. не превратились в настоящих рабов, поскольку продолжали считаться собственностью компании, хотя и юридически не оформленной.
Каюры - мужчины и женщины - были заняты на всех самых тяжелых и грязных работах: они добывали и перерабатывали рыбу, рубили и таскали дрова, служили гребцами на байдарах и т. п. Их наиболее важными функциями были заготовка продовольствия, производство туземной одежды из шкурок еврашек, птиц (парки) и кишок тюленей и моржей (непромокаемые камлеи), а также промысел морских птиц и добыча капканами лис и песцов. За свой нелегкий труд каюры не получали ничего, кроме скудной одежды и пищи. «Пища каюрам и каюркам производится от Компании, - писал Н.П. Резанов, - но ими же самими для себя и для русских заготовляется, впрочем ежели взять во уважение, что на добываемые ими еврашечьи и птичьи парки выменивается у Американцев (туземцев. - Л. Г.) мягкая рухлядь (пушнина. - Л. Г.), также и на камлеи и торбаса... производится торговый оборот, то не только они в год содержанием своим Компании ничего не стоят, но еще великую прибыль приносят»{57}. И действительно, добытая каюрами шкурка голубого песца обходилась компании всего в 1 руб., белого - в 25 коп., черно-бурой лисы - в 2 руб., красной - 50 коп. за счет снабжения подневольных работников одеждой, пищей и табаком. В то же время по колониальным ценам голубой песец стоил 5 руб., белый - 1, чернобурка - 10-15, красная лиса - 2 руб. В Охотске цена еще более возрастала: 10, 2, 18 и 3 руб., соответственно{58}. А в награду за труды на о-ве Укамоке, например, каюрам давали два раза в неделю лишь понюхать табака{59} (не отсюда ли известная присказка о работе «за понюшку табака»?). [26]
РАК старалась выжать из каюров все, что можно. Даже в случае увечья (потеря руки, хромота и т. д.) их привлекали для легких работ - гонять ворон при просушке рыбы, поддерживать огонь и т. п. Ни болезнь, ни старость не могли служить поводом для отказа от работ. Лишь полная недееспособность или выкуп родственниками мог избавить каюра от тяжких трудов на компанию. При этом руководство РАК чисто фарисейски отвергало всякие обвинения в угнетении туземцев: «Нынешняя Компания, - говорилось в документах ГП РАК, - ни от кого ясака для казны не требует да и кроме оного никаких повинностей для себя не притязает, исключая добровольного давания приверженными к русским островитянами своих каюр обоего пола для помощи в тех работах и упражнениях, коими Русским заниматься совсем неспособно и некогда, как, например, для ловли Еврашек (маленькаго зверька) для приготовления из них теплого платья, обрабатывания рыбных и звериных кишок на то же употребление, собирания питательных кореньев, ягод, трав и яиц разных морских птиц, приготовление и чистка рыбы...»{60}
Фактически каюры находились на положении рабов Российско-американской компании. Однако это не было рабство «античного типа», когда имелось множество частных рабовладельцев, абсолютных и полных собственников своих рабов. В Русской Америке была иная ситуация: здесь коллективным, единым рабовладельцем выступала РАК, а посредством ее - государство. Это положение необходимо особо подчеркнуть для понимания характера русской колонизации в целом. Укажем также, что в начале XIX в. каюрство как социальный институт не было большой экзотикой: достаточно вспомнить, что весьма близкое к нему холопство было отменено в России только к 1725 г.; продолжалась купля-продажа «дворовых людей», а в Сибири и в ту пору существовала торговля живым товаром - «инородцами», купленными зажиточными сибиряками и заезжими чиновниками на жунгарской или «киргизской» (казахской) границе{61}. Любопытно отметить, что, несмотря на всю выгоду, получаемую от труда каюров, РАК не стремилась чрезмерно расширять эту категорию зависимых работников. Их численность составляла в начале XIX в. примерно V10 от всего трудоспособного туземного населения колоний, или около 700 человек. Причина заключалась отнюдь не в гуманизме компании, а в том, что основную часть прибыли она получала от добычи калана «вольными» туземцами. Каюры же должны были лишь обеспечивать продовольствием, сырьем и одеждой бесперебойное функционирование промысловых партий [27] и артелей промышленников. Привлекать самих каюров к зверобойному промыслу было нецелесообразно (хотя некоторые из них и ездили «в партию»), поскольку у них отсутствовала заинтересованность в труде, а наладить за ними контроль на дальних промыслах было чрезвычайно трудно и, кроме того, существовала реальная угроза их побега. Сказывалось, видимо, и нежелание руководства РАК подвергаться излишней критике со стороны наиболее прогрессивных современников за жестокое обращение с туземцами. Ведь тем самым снижался авторитет компании в глазах «вышнего начальства», а что может быть страшнее для чиновника?
Основная масса туземного населения относилась к так называемым «вольным алеутам» (этим термином обозначались туземцы независимо от их этнического происхождения). Во взаимоотношениях с ними РАК придерживалась уже сложившейся в предыдущий период системы принудительного долгового найма. Туземцам перед промыслом выдавались в долг различные товары: котелки, топоры, ножи, иголки, бисер, табак, одежда и материя (обычно хлопчатобумажные ткани китайского производства). После возвращения с промыслов происходил расчет с приказчиком: долги либо списывались (что происходило нечасто, если было добыто достаточно пушнины), либо туземец-партовщик оставался должником компании и обязан был беспрекословно отправляться «в партию» на следующий сезон. К концу правления А.А. Баранова долги за туземцами, содержавшимися только в Ново-Архангельске, достигли астрономической для них суммы - 21 697 руб. {62} В случае смерти задолжавшего компании алеута или кадьякца его долг обязаны были выплатить родственники{63}.
Хотя внешне эти отношения напоминали капиталистическую систему вольного найма, по своей сути они таковыми не являлись. Во-первых, уклонение от участия в промыслах не допускалось, т. е. имело место замаскированное, а часто и открытое внеэкономическое принуждение к труду. Во-вторых, заемно-кабальные отношения вовсе не являются признаком капитализма. В-третьих, РАК была единственным монопольным нанимателем: рынок работодателей отсутствовал.
Излишне говорить, что вся привозная продукция ценилась весьма дорого. Так, 1 топор обходился туземцам в 2 каланьих шкуры, во столько же - байковый капот; за 1 калана русские давали нож или 2 фунта табака или 3 нитки бисера длиной в 3 сажени, а большой котел шел за 10-12 каланов{64}. В среднем за каланью шкуру [28] русские платили около 8 руб. {65}, в то время как по колониальной таксе (прейскурант цен в колониях) такая шкура оценивалась в 50 руб. В Охотске калан стоил уже 75 руб., а в Кяхте, на китайской границе, цена доходила до 100-300 руб. Аналогично за котиковую шкуру алеуты получали товарами по 20-25 коп., по колониальной таксе эта же шкура стоила уже 1 руб., а в Охотске - в 2 раза больше{66}. Примерно такие же пропорции сохранялись и при вымене компанией мехов сухопутных животных. Так, индеец танаина получал за речного бобра или лисицу в среднем табака или бисера на 2 руб., а по таксе шкуры этих животных стоили 4 руб., в Охотске - 6 руб. {67} Из этих цифр нетрудно получить представление о степени эксплуатации труда зависимых туземцев в российских колониях.
Дороговизна привозных товаров диктовалась как чрезвычайными транспортными расходами, так и монополией РАК на их доставку и продажу в Русской Америке. При этом обычным делом были различные злоупотребления и махинации приказчиков компании в Сибири и Охотске, снабжавших русские колонии залежалыми, а часто и вовсе не нужными там товарами по явно завышенным ценам. Так, по свидетельству Н.П. Резанова, махровые ковры, стоившие в Тюмени 2-3 руб., поставлялись в колонии за 10-15 руб. После ревизии складов компании на Уналашке и Кадьяке он с возмущением писал: «Пудра, помада. Ну! Истинно не знаю, для кого высланы... Камешков для вставок 4680. Лежат с самаго привоза, и уверен, что пролежат спокойно многие лета. Серьги со змейками, кольцы, ширкунцы, колокольчики. Что здесь сказать иного, как что достойно было бы обратить их на украшение Охотских правителей!»{68}. Действительно, директора РАК и конторы компании в Сибири и на Камчатке проявляли редкое равнодушие к самым насущным потребностям колоний. В. М. Головнин сообщал, например, что в 1810 г. главный правитель Русской Америки А.А. Баранов вынужден был покупать у американских шкиперов русскую парусину с ярославских фабрик! Напрасно он просил Главное правление выслать ему шкурки горностаев из Сибири для торговли с тлинкитами: американцы успели закупить их в России и так наводнили ими рынок, что цена на горностаев резко упала{69} [29]
Хронический недостаток в колониях европейских товаров А.А. Баранову частично удавалось компенсировать продуктами труда каюров, стариков и жен «вольных алеутов» - дублеными тюленьими шкурами (лафтаками) для обтяжки байдарок и одеждой - парками и камлейками, которые шли в качестве платы туземцам-партовщикам за добытую на промысле пушнину. Таким образом, меха доставались компании фактически задаром: ведь труд каюров ей почти ничего не стоил. Зависимые туземцы вынуждены были идти на такой, по сути дела, грабительский обмен, поскольку, отвлеченные на промыслы РАК почти на весь период благоприятного охотничьего сезона, они часто просто не успевали заготовить для себя на зимовку даже рыбу, не говоря уже о шкурах животных и птиц, необходимых для изготовления теплой одежды и байдарок, без которых охотники просто не могли обойтись. Стоит ли говорить, что такое специфическое «разделение труда» было для компании крайне выгодно? Оборотной стороной медали были полная нищета местного населения, голод и высокая смертность. Неслучайно в песнях, записанных иеромонахом Гедеоном в начале XIX в., кадьякцы жаловались на свою горькую долю: многие их селения совсем обезлюдели, раньше они имели большие байдары, отнятые русскими, их отцы и деды одевались в каланьи парки, а теперь они едва успевали добыть птичьи, которые раньше носили только рабы{70}.
К работам компании привлекалось практически все трудоспособное туземное население колоний. В то время как основная масса мужчин находилась на дальних промыслах, оставшиеся дома старики, подростки и женщины также должны были трудиться на РАК. Первые в определенный сезон добывали морских птиц на крутых прибрежных утесах: обычно на охотника налагался своеобразный оброк в 250 птичьих шкурок, из которых женщины потом шили парки (на одну требовалось около 35 шкурок, т. е. оброк составлял 7 парок). Каждому собравшему штатное число шкурок выдавалась одна парка, а вместо нее приказчик РАК заставлял добыть 5 лисиц или выдр. Старики и подростки, не сумевшие приобрести положенное количество птиц и мехов, становились должниками компании и обязаны были выплатить долг на следующий год или занять у более удачливых охотников{71}.
Птичий промысел был весьма опасен, и немало туземцев погибало, разбившись при падении с прибрежных скал. Но еще более опасной была охота на китов, в которой участвовали наиболее опытные зверобои-туземцы вблизи Кадьяка и Алеутских о-вов. На них компанией также был наложен оброк: каждому китобою следовало добыть в сезон не менее четырех китов, а сверх этого числа [30] компания выплачивала за каждого кита «солидное» вознаграждение товаром рублей на пять. И это при том, что китобой получал в свое распоряжение только треть (и то не лучшую) убитого им животного при условии, что выкинутого на берег мертвого кита найдут сами туземцы. Если его обнаруживал русский промышленник, он целиком становился достоянием компании{72}.
Чтобы хоть как-то дополнительно стимулировать промысел, русские раздавали туземцам в награду за труды жевательный табак, который превратился для них в своего рода наркотик, точно так же, как листья кустарника коки (источник кокаина) для индейцев на испанских рудниках в Перу. «Приверженность же к табаку в них так велика, - свидетельствовал позднее И. Е. Вениаминов, - что Алеут без табаку уныл и скучен и более недеятелен»{73}.
Женщины тоже обязаны были трудиться на компанию (кроме жен вождей). На Кадьяке каждая из них должна была накопать в сезон не менее четырех корзин съедобных клубней камчатской лилии - сараны, за исключением тех, чьи мужья отправились на промыслы РАК в собственной байдарке. На них налагался меньший оброк - только две корзины сараны. Это занятие было весьма трудоемким, и больные, беременные или имевшие грудных детей часто вынуждены были покупать сарану у других женщин, чтобы рассчитаться с компанией. Когда поспевали ягоды, женщин посылали собирать их, налагая на каждую новый оброк в зависимости от урожая - от 4 до 8 корзин ягод. В остальное время туземок заставляли шить парки из птичьих и еврашечьих шкурок, перерабатывать и заготовлять рыбу. Фактически положение туземных женщин в русских колониях было близко к положению каюров: ведь за свою работу они практически не получали ничего. Лишь с 1803 г., когда в колонии пришло сообщение о скором прибытии туда кругосветной экспедиции (в которой могло участвовать «высокое начальство»), женщинам-туземкам стали выдавать иногда, да и то только в окрестностях Павловской Гавани, немного иголок и бисера в награду за труды{74}.
Хотя все зависимые туземцы должны были выполнять повинности в пользу РАК, в несении их существовали некоторые различия, обусловленные хозяйственно-культурными особенностями быта местных жителей, экологией, а также степенью контроля русских над теми или иными группами туземцев. Так, хотя аляскинцы и чугачи участвовали в промысловых партиях наравне с кадьякцами, [31] их жены обязаны были запасать гораздо меньше сараны, чем женщины Кадьяка. Индейцы танаина, будучи по исходной культуре внутриматериковыми охотниками, были плохими байдарочными ездоками, и в «главную» партию их снаряжалось не более 12 байдарок. Зато каждый из них должен был платить оброк, добывая для русских оленей, куниц, бобров и других сухопутных животных, а в летний сезон их посылали с товарами из Николаевского редута для вымена мехов у соседних индейских племен. Дальние торгово-охотничьи экспедиции были трудным и опасным занятием, и немало индейцев погибало в них от голода, холода, во время столкновений с дикими зверями и враждебными племенами{75}.
Разумеется, заставить людей трудиться почти даром, да еще нередко с риском для жизни, компания могла только с помощью внеэкономического принуждения. Так, по свидетельству члена Кадьякской духовной миссии иеромонаха Макария, тех туземцев, кто приносил мало лисиц, русские промышленники безжалостно били толстыми палками{76}. Еще более красноречивый эпизод привел в своих записках иеромонах Гедеон: «1801 год компания выгоняла алеутов в Ситхинскую партию для бобрового промысла следующим образом. Наделав прежде колодок на ноги и накладных рогаток на шею, изготовя для молодых розги, для тридцатилетних линьки, а для стариков палки, отправлена была байдара с пушкою и ружьями. На западном мысе Кадьяка по выходе на берег промышленные русские стали во фрунт с заряженными ружьями, говоря: «Ну! Если не едете в партию, сказывайте (наводя курки), стрелять станем». При таковом страхе кто может обнаружить свое неудовольствие?»{77}.
Понятно, что насилие и эксплуатация вызывали ответную реакцию. Она могла выражаться в пассивных и активных формах: каюры бежали и скрывались, а иногда устраивали заговоры и убивали надзиравших за ними русских промышленников; туземцы-партовщики самовольно уезжали с промыслов и отказывались от работ, а эскимосы, жившие в бухте Угашик на севере п-ова Аляска, не желая больше подвергаться гнету РАК, выехали полностью из своего селения и скрылись на севере, оставив компании своих аманатов{78}. Некоторые туземцы кончали жизнь самоубийством и даже убивали собственных детей, полагая, что для них лучше смерть, чем беспрестанные труды на РАК{79}. [32]
Хотя в инструкциях правителя компании А.А. Баранова приказчикам постоянно содержалось требование обходиться с туземцами «ласково» и не изнурять их работами, но тут же строго предписывалось заготовить для компании определенное количество рыбы, парок, корма для скота и т. п. Из двух противоречивых требований приказчики неизменно выбирали последнее, так как в противном случае сами становились объектом наказания со стороны главного правителя колоний{80}. По мнению Г. И. Лангсдорфа, положение алеутов в российских колониях было хуже, чем негров-рабов в Бразилии, поскольку тех частные хозяева покупали за большие деньги и поэтому заботились об их жизни и здоровье{81}. И в общем это было верное наблюдение, так как зависимые туземцы в Русской Америке были фактической собственностью государства (при посредничестве РАК) и у промышленников и приказчиков компании не было большой заинтересованности в их благосостоянии и жизни.
Компания, стремясь заручиться поддержкой части зависимых туземцев и облегчить управление ими, делала ставку на их вождей - «тоенов», или «тойонов» (якутское слово, обозначавшее родового старейшину). Тоен считался главой того или иного селения, и через него колониальная администрация доводила до туземцев свои распоряжения. Тоены крупных селений имели нередко помощников - так называемых заказчиков или нарядчиков. Особых привилегий и власти тоены в начале XIX в. не имели: они лишь отвечали за отправку на промыслы жителей селений и несение других повинностей своими сородичами. Работал тоен наравне с другими туземцами, хотя изредка мог получать мелкие подарки от колониального начальства.
Наконец, существовало очень незначительное число туземцев, добровольно нанимавшихся к русским за определенную плату. Чаще всего это были представители независимых племен, выполнявших какие-нибудь разовые поручения компании (например, работу проводниками). Несколько алеутов с Андреяновских о-вов служили РАК за плату по 50 руб. в год{82}. Но вряд ли можно на этом основании серьезно говорить о развитии капиталистических отношений в русских колониях, о чем пишут некоторые авторы{83}, тем более что В. М. Головнин приводил в свое время примеры куда более распространенного «найма», когда компания насильно завербовала в матросы несколько алеутов с Лисьих о-вов и удерживала их у себя на [33] службе против их воли с платой по 60 руб. в год, которые уходили в основном на одежду{84}. Да и Главное правление РАК вовсе не стремилось расширять сферу наемного труда, предписав А.А. Баранову иметь на службе за плату не более 100-120 местных жителей{85}. И кроме всего прочего, тотальная монополия РАК во всех областях вряд ли могла содействовать становлению капиталистических отношений в Русской Америке. Об этом же свидетельствует и крайне слабое развитие в колониях товарно-денежных отношений и господство натурального обмена.
Зависимые туземцы образовывали основание социальной пирамиды в российских колониях. Выше располагались простые русские промышленники. Их социально-экономическое положение было двойственным. С одной стороны, они участвовали в эксплуатации зависимых туземцев, присваивая их услуги или материальные результаты их труда либо непосредственно (изредка за символическую плату), либо через посредство РАК. С другой стороны, они сами были объектом эксплуатации компании. Известный мореплаватель И. Ф. Крузенштерн очень точно отразил сложившуюся в колониях ситуацию: «Всякий промышленник, хотя сам совершенный раб приказчика компании, может тиранить природного американца и островитянина без малейшаго за то взыскания»{86}.
Таким образом, будучи представителями РАК, русские промышленники уже самим этим фактом противопоставлялись всему «классу» зависимых туземцев. Многие из них к тому же были обладателями различных пороков и в прошлом не всегда ладили с законом, ' так что нетрудно представить, что приходилось сносить местным жителям от этих незваных гостей. Впрочем, на этот счет имеется немало свидетельств очевидцев{87}, в корне опровергающих мнение многих отечественных ученых о благотворном влиянии «демократического элемента» на контакты с коренным населением{88}. Причем порой рассуждения авторов о прогрессивных чертах русской колонизации в плане «защиты коренного населения от чрезмерной эксплуатации» опровергаются приводимыми тут же примерами{89}.
В эксплуатации компанией самих промышленников причудливо сочеталась долговая кабала с капиталистическими отношениями [34] вольного найма и долевого участия в общих прибылях РАК. Так, с одной стороны, русские «работные люди» были, как правило, наемными должниками компании, а с другой - состояли на «полупаях», т. е. имели право на получение мехов из общей массы добытой пушнины, которая разделялась раз в четыре года сначала на равные доли - паи, из которых затем половину получал промышленник, а другая половина шла компании (полупаевая система). При этом элементы экономического и внеэкономического принуждения к труду шли рука об руку: личная заинтересованность в увеличении промысла сочеталась с системой штрафов, заключением в карцер и наказанием линьками по решению приказчиков РАК. Бесправию промышленников способствовали монополия компании в колониях, ее связь с государственными структурами и полная экономическая зависимость «работных» от всесильного кредитора. По ведомости РАК на 1 декабря 1799 г. за промышленниками числились огромные долги: денежные на 83 090 руб. 81 коп. и «бобрами» - на 284 925 руб. {90} Дело в том, что компания часто заключала долговые соглашения с промышленниками под будущую добычу - «морских бобров» (каланов), что было выгодно для РАК, так как вся пушнина оставалась у нее, а не уходила на сторону. Работники компании превращались в ее долговых рабов, и отношение к ним было соответствующим. Тяжелая, полная опасностей и лишений жизнь в постоянных трудах была их уделом. Смертность, особенно в начале века, была очень велика. И. Ф. Крузенштерн с возмущением писал: «Если бы все вступающие в службу компании промышленники были одни негодяи, нимало о себе не думающие, то и в таком случае человечество, общая и частная польза требовали бы пешися о сохранении их здоровья и жизни»{91}. А В. М. Головнин патетически восклицал: «А что для России, столь обширной и сравнительно с пространством ее малолюдной дороже: бобровые шапки и воротники или люди?»{92}. Но, как и любая бюрократическая организация, РАК была безразлична к судьбе простых людей.
В лучшем положении находились представители колониальной администрации. Ее низовое звено составляли так называемые «байдарщики», т. е. начальники редутов и артелей, при которых имелась байдара, а также приказчики и другие мелкие служащие. Выше по социальной леснице располагались «партовщики» - руководители крупных байдарочных флотилий (партий), начальники контор и отделов, командиры судов РАК. Во главе колоний находился главный правитель (с 1802 г.), в руках которого сосредоточивались все нити управления Русской Америкой. [35]
В целом о степени эксплуатации и социально-экономическом положении различных слоев населения русских колоний можно получить представление из таблицы, составленной на основании «Ведомости учета промыслов по кадьякскому и уналашкинскому правлениям с мая 1803 по май 1805 г.»{93}. Так, главным добытчикам пушнины - приблизительно 6 тыс. туземных работников и работниц - компанией было выплачено товарами только 40 тыс. руб. (около 6,6 руб. на человека за 2 года). С другой стороны, примерно 450 русских получили за это же время сумму в три раза большую - 112 тыс. руб. Из этой суммы почти 2/3 составили заработки около 400 промышленников и более V3 досталось колониальной администрации и мореходам. Столько же, сколько получили русские в колониях (116 тыс. руб.), ушло Главному правлению РАК в Петербург. Следует учитывать также, что значительную часть суммы, выплаченной туземцам, в натуральном выражении представляли собой так называемые «экономические вещи», т. е. парки, камлеи, лафтаки, себестоимость которых была очень мала, поскольку это были результаты почти бесплатного труда каюров. Компания же оценивала, например, еврашечью парку в 8 руб. и требовала за нее целую капанью шкуру, которая по колониальной таксе стоила 50 руб.
Служащие Российско-американской компании Сумма, полученная за 1803-1805 гг. (руб.)
1. Морские офицеры, штурманы, боцманы, казенные матросы и ученики 32000
2. Колониальная администрация, мастера, ремесленники за 51 «суховей» пай{94} 14 346,81
3. Промышленники за 470 «валовых» паев 66 107,85
4. «Вольные алеуты» товарами и табаком 35 403,75
5. Каюры за промыслы 5 000
Итого 152 858,41
Общая стоимость добытой в этот период пушнины 269 324
Прибыль 116465,59
Итак, в Русской Америке царила жестокая эксплуатация (особенно туземцев) и существовала весьма сложная система экономических отношений. Как ни покажется странным, но эти экономические отношения поразительно напоминали те, что имели место в Испанской Америке, несмотря на огромные различия в географическом и экологическом плане, специфике хозяйственной базы и этнокультурных особенностях туземного населения владений Испании и России в Новом Свете..."(с)
(продолжение следует)
2. Особенности Русской Америки
Удивительно, но эта важная проблема находилась до сих пор на периферии внимания ученых, которые сосредоточивали свое внимание главным образом на описании конкретных исторических событий или отдельных аспектов русской колонизации. В результате в подавляющем большинстве научных работ либо вообще не затрагивается вопрос о сущности общественного строя в Русской Америке, либо на него не дается четкого ответа. Чтобы разобраться с ним, необходимо, прежде всего, проанализировать сложившиеся в российских колониях производственные отношения, положение различных групп трудоспособного населения и формы его эксплуатации.
Хотя владения России в Новом Свете носили гордое название «Русская Америка», самих русских там всегда было абсолютное меньшинство даже в их собственных колониях, не говоря уж о всей [24] территории современного штата Аляска (соотношение коренных жителей колоний и пришельцев в начале XIX в. составляло примерно 20 к 1). Поэтому именно туземцы, а не выходцы из России являлись основной рабочей силой РАК.
Само туземное население колоний не было однородным ни в этническом, ни в социально-экономическом отношении. При его характеристике исследователи нередко пишут, игнорируя хронологию, что оно подразделялось на три категории: 1) «действительно зависимые» туземцы (алеуты, эскимосы), 2) «полузависимые» (индейцы атапаски), 3) «совершенно независимые» (тлинкиты){53}. Однако такая классификация не совсем корректна, поскольку она не отражала реальную ситуацию в начале XIX в. и не была юридически оформлена. Появившиеся позднее по этому вопросу законодательные акты РАК сводили все местное население лишь в две большие группы{54}. Первую составляли туземцы, зависимые от компании и жившие под контролем русских военно-торговых и административно-хозяйственных поселений или прямо в них. Это были все без исключения алеуты и эскимосы Южной Аляски (кадьякцы, аляскинцы и чугачи), а также индейцы танаина. Во вторую группу входили туземцы, не зависимые от РАК. С теми из них, кто обитал у границ контролируемых русскими территорий, компания поддерживала торговые отношения и при первой возможности брала у них заложников-аманатов для обеспечения безопасности своих служащих, а изредка даже нанимала их для работ на добровольной основе. В начале XIX в. это были главным образом эскимосы аглегмюты и различные индейские племена: атна, эяки (угалахмюты или угаленцы) и тлинкиты.
Зависимое туземное население подразделялось, в свою очередь, еще на ряд групп, различавшихся по своему социально-экономическому положению. В самом низу социальной лестницы находились так называемые каюры или «служащие алеуты» (невзирая на этническое происхождение). Это была наиболее угнетенная и бесправная часть населения Русской Америки: неслучайно положение каюров исследователи сопоставляют с положением рабов. Многие из них действительно первоначально были рабами, выкупленными или отнятыми русскими у туземных вождей. Сословие каюров пополняли также сироты, преступники, а иногда и заложники-аманаты, чьи сородичи изменили русским. Морской офицер Г. И. Давыдов свидетельствовал: «Из всех народов набираются Каюры в вечное услужение [25] Компании. Кадьякские Каюры (как самые многочисленные. - А.Г.) разселяются по всем селениям Компании в Америке; отчего Коняги терпят более других...»{55}.
Наряду с «компанейскими» каюрами, работавшими на РАК в целом, у приказчиков и некоторых промышленников были и своего рода «личные» каюры в качестве прислуги. «Всякой почти женатой промышленник, - отмечал Г. И. Давыдов, - имеет в своем услужении несколько каюр»{56}. Последние, однако, не принадлежали им в полной мере, т. е. не превратились в настоящих рабов, поскольку продолжали считаться собственностью компании, хотя и юридически не оформленной.
Каюры - мужчины и женщины - были заняты на всех самых тяжелых и грязных работах: они добывали и перерабатывали рыбу, рубили и таскали дрова, служили гребцами на байдарах и т. п. Их наиболее важными функциями были заготовка продовольствия, производство туземной одежды из шкурок еврашек, птиц (парки) и кишок тюленей и моржей (непромокаемые камлеи), а также промысел морских птиц и добыча капканами лис и песцов. За свой нелегкий труд каюры не получали ничего, кроме скудной одежды и пищи. «Пища каюрам и каюркам производится от Компании, - писал Н.П. Резанов, - но ими же самими для себя и для русских заготовляется, впрочем ежели взять во уважение, что на добываемые ими еврашечьи и птичьи парки выменивается у Американцев (туземцев. - Л. Г.) мягкая рухлядь (пушнина. - Л. Г.), также и на камлеи и торбаса... производится торговый оборот, то не только они в год содержанием своим Компании ничего не стоят, но еще великую прибыль приносят»{57}. И действительно, добытая каюрами шкурка голубого песца обходилась компании всего в 1 руб., белого - в 25 коп., черно-бурой лисы - в 2 руб., красной - 50 коп. за счет снабжения подневольных работников одеждой, пищей и табаком. В то же время по колониальным ценам голубой песец стоил 5 руб., белый - 1, чернобурка - 10-15, красная лиса - 2 руб. В Охотске цена еще более возрастала: 10, 2, 18 и 3 руб., соответственно{58}. А в награду за труды на о-ве Укамоке, например, каюрам давали два раза в неделю лишь понюхать табака{59} (не отсюда ли известная присказка о работе «за понюшку табака»?). [26]
РАК старалась выжать из каюров все, что можно. Даже в случае увечья (потеря руки, хромота и т. д.) их привлекали для легких работ - гонять ворон при просушке рыбы, поддерживать огонь и т. п. Ни болезнь, ни старость не могли служить поводом для отказа от работ. Лишь полная недееспособность или выкуп родственниками мог избавить каюра от тяжких трудов на компанию. При этом руководство РАК чисто фарисейски отвергало всякие обвинения в угнетении туземцев: «Нынешняя Компания, - говорилось в документах ГП РАК, - ни от кого ясака для казны не требует да и кроме оного никаких повинностей для себя не притязает, исключая добровольного давания приверженными к русским островитянами своих каюр обоего пола для помощи в тех работах и упражнениях, коими Русским заниматься совсем неспособно и некогда, как, например, для ловли Еврашек (маленькаго зверька) для приготовления из них теплого платья, обрабатывания рыбных и звериных кишок на то же употребление, собирания питательных кореньев, ягод, трав и яиц разных морских птиц, приготовление и чистка рыбы...»{60}
Фактически каюры находились на положении рабов Российско-американской компании. Однако это не было рабство «античного типа», когда имелось множество частных рабовладельцев, абсолютных и полных собственников своих рабов. В Русской Америке была иная ситуация: здесь коллективным, единым рабовладельцем выступала РАК, а посредством ее - государство. Это положение необходимо особо подчеркнуть для понимания характера русской колонизации в целом. Укажем также, что в начале XIX в. каюрство как социальный институт не было большой экзотикой: достаточно вспомнить, что весьма близкое к нему холопство было отменено в России только к 1725 г.; продолжалась купля-продажа «дворовых людей», а в Сибири и в ту пору существовала торговля живым товаром - «инородцами», купленными зажиточными сибиряками и заезжими чиновниками на жунгарской или «киргизской» (казахской) границе{61}. Любопытно отметить, что, несмотря на всю выгоду, получаемую от труда каюров, РАК не стремилась чрезмерно расширять эту категорию зависимых работников. Их численность составляла в начале XIX в. примерно V10 от всего трудоспособного туземного населения колоний, или около 700 человек. Причина заключалась отнюдь не в гуманизме компании, а в том, что основную часть прибыли она получала от добычи калана «вольными» туземцами. Каюры же должны были лишь обеспечивать продовольствием, сырьем и одеждой бесперебойное функционирование промысловых партий [27] и артелей промышленников. Привлекать самих каюров к зверобойному промыслу было нецелесообразно (хотя некоторые из них и ездили «в партию»), поскольку у них отсутствовала заинтересованность в труде, а наладить за ними контроль на дальних промыслах было чрезвычайно трудно и, кроме того, существовала реальная угроза их побега. Сказывалось, видимо, и нежелание руководства РАК подвергаться излишней критике со стороны наиболее прогрессивных современников за жестокое обращение с туземцами. Ведь тем самым снижался авторитет компании в глазах «вышнего начальства», а что может быть страшнее для чиновника?
Основная масса туземного населения относилась к так называемым «вольным алеутам» (этим термином обозначались туземцы независимо от их этнического происхождения). Во взаимоотношениях с ними РАК придерживалась уже сложившейся в предыдущий период системы принудительного долгового найма. Туземцам перед промыслом выдавались в долг различные товары: котелки, топоры, ножи, иголки, бисер, табак, одежда и материя (обычно хлопчатобумажные ткани китайского производства). После возвращения с промыслов происходил расчет с приказчиком: долги либо списывались (что происходило нечасто, если было добыто достаточно пушнины), либо туземец-партовщик оставался должником компании и обязан был беспрекословно отправляться «в партию» на следующий сезон. К концу правления А.А. Баранова долги за туземцами, содержавшимися только в Ново-Архангельске, достигли астрономической для них суммы - 21 697 руб. {62} В случае смерти задолжавшего компании алеута или кадьякца его долг обязаны были выплатить родственники{63}.
Хотя внешне эти отношения напоминали капиталистическую систему вольного найма, по своей сути они таковыми не являлись. Во-первых, уклонение от участия в промыслах не допускалось, т. е. имело место замаскированное, а часто и открытое внеэкономическое принуждение к труду. Во-вторых, заемно-кабальные отношения вовсе не являются признаком капитализма. В-третьих, РАК была единственным монопольным нанимателем: рынок работодателей отсутствовал.
Излишне говорить, что вся привозная продукция ценилась весьма дорого. Так, 1 топор обходился туземцам в 2 каланьих шкуры, во столько же - байковый капот; за 1 калана русские давали нож или 2 фунта табака или 3 нитки бисера длиной в 3 сажени, а большой котел шел за 10-12 каланов{64}. В среднем за каланью шкуру [28] русские платили около 8 руб. {65}, в то время как по колониальной таксе (прейскурант цен в колониях) такая шкура оценивалась в 50 руб. В Охотске калан стоил уже 75 руб., а в Кяхте, на китайской границе, цена доходила до 100-300 руб. Аналогично за котиковую шкуру алеуты получали товарами по 20-25 коп., по колониальной таксе эта же шкура стоила уже 1 руб., а в Охотске - в 2 раза больше{66}. Примерно такие же пропорции сохранялись и при вымене компанией мехов сухопутных животных. Так, индеец танаина получал за речного бобра или лисицу в среднем табака или бисера на 2 руб., а по таксе шкуры этих животных стоили 4 руб., в Охотске - 6 руб. {67} Из этих цифр нетрудно получить представление о степени эксплуатации труда зависимых туземцев в российских колониях.
Дороговизна привозных товаров диктовалась как чрезвычайными транспортными расходами, так и монополией РАК на их доставку и продажу в Русской Америке. При этом обычным делом были различные злоупотребления и махинации приказчиков компании в Сибири и Охотске, снабжавших русские колонии залежалыми, а часто и вовсе не нужными там товарами по явно завышенным ценам. Так, по свидетельству Н.П. Резанова, махровые ковры, стоившие в Тюмени 2-3 руб., поставлялись в колонии за 10-15 руб. После ревизии складов компании на Уналашке и Кадьяке он с возмущением писал: «Пудра, помада. Ну! Истинно не знаю, для кого высланы... Камешков для вставок 4680. Лежат с самаго привоза, и уверен, что пролежат спокойно многие лета. Серьги со змейками, кольцы, ширкунцы, колокольчики. Что здесь сказать иного, как что достойно было бы обратить их на украшение Охотских правителей!»{68}. Действительно, директора РАК и конторы компании в Сибири и на Камчатке проявляли редкое равнодушие к самым насущным потребностям колоний. В. М. Головнин сообщал, например, что в 1810 г. главный правитель Русской Америки А.А. Баранов вынужден был покупать у американских шкиперов русскую парусину с ярославских фабрик! Напрасно он просил Главное правление выслать ему шкурки горностаев из Сибири для торговли с тлинкитами: американцы успели закупить их в России и так наводнили ими рынок, что цена на горностаев резко упала{69} [29]
Хронический недостаток в колониях европейских товаров А.А. Баранову частично удавалось компенсировать продуктами труда каюров, стариков и жен «вольных алеутов» - дублеными тюленьими шкурами (лафтаками) для обтяжки байдарок и одеждой - парками и камлейками, которые шли в качестве платы туземцам-партовщикам за добытую на промысле пушнину. Таким образом, меха доставались компании фактически задаром: ведь труд каюров ей почти ничего не стоил. Зависимые туземцы вынуждены были идти на такой, по сути дела, грабительский обмен, поскольку, отвлеченные на промыслы РАК почти на весь период благоприятного охотничьего сезона, они часто просто не успевали заготовить для себя на зимовку даже рыбу, не говоря уже о шкурах животных и птиц, необходимых для изготовления теплой одежды и байдарок, без которых охотники просто не могли обойтись. Стоит ли говорить, что такое специфическое «разделение труда» было для компании крайне выгодно? Оборотной стороной медали были полная нищета местного населения, голод и высокая смертность. Неслучайно в песнях, записанных иеромонахом Гедеоном в начале XIX в., кадьякцы жаловались на свою горькую долю: многие их селения совсем обезлюдели, раньше они имели большие байдары, отнятые русскими, их отцы и деды одевались в каланьи парки, а теперь они едва успевали добыть птичьи, которые раньше носили только рабы{70}.
К работам компании привлекалось практически все трудоспособное туземное население колоний. В то время как основная масса мужчин находилась на дальних промыслах, оставшиеся дома старики, подростки и женщины также должны были трудиться на РАК. Первые в определенный сезон добывали морских птиц на крутых прибрежных утесах: обычно на охотника налагался своеобразный оброк в 250 птичьих шкурок, из которых женщины потом шили парки (на одну требовалось около 35 шкурок, т. е. оброк составлял 7 парок). Каждому собравшему штатное число шкурок выдавалась одна парка, а вместо нее приказчик РАК заставлял добыть 5 лисиц или выдр. Старики и подростки, не сумевшие приобрести положенное количество птиц и мехов, становились должниками компании и обязаны были выплатить долг на следующий год или занять у более удачливых охотников{71}.
Птичий промысел был весьма опасен, и немало туземцев погибало, разбившись при падении с прибрежных скал. Но еще более опасной была охота на китов, в которой участвовали наиболее опытные зверобои-туземцы вблизи Кадьяка и Алеутских о-вов. На них компанией также был наложен оброк: каждому китобою следовало добыть в сезон не менее четырех китов, а сверх этого числа [30] компания выплачивала за каждого кита «солидное» вознаграждение товаром рублей на пять. И это при том, что китобой получал в свое распоряжение только треть (и то не лучшую) убитого им животного при условии, что выкинутого на берег мертвого кита найдут сами туземцы. Если его обнаруживал русский промышленник, он целиком становился достоянием компании{72}.
Чтобы хоть как-то дополнительно стимулировать промысел, русские раздавали туземцам в награду за труды жевательный табак, который превратился для них в своего рода наркотик, точно так же, как листья кустарника коки (источник кокаина) для индейцев на испанских рудниках в Перу. «Приверженность же к табаку в них так велика, - свидетельствовал позднее И. Е. Вениаминов, - что Алеут без табаку уныл и скучен и более недеятелен»{73}.
Женщины тоже обязаны были трудиться на компанию (кроме жен вождей). На Кадьяке каждая из них должна была накопать в сезон не менее четырех корзин съедобных клубней камчатской лилии - сараны, за исключением тех, чьи мужья отправились на промыслы РАК в собственной байдарке. На них налагался меньший оброк - только две корзины сараны. Это занятие было весьма трудоемким, и больные, беременные или имевшие грудных детей часто вынуждены были покупать сарану у других женщин, чтобы рассчитаться с компанией. Когда поспевали ягоды, женщин посылали собирать их, налагая на каждую новый оброк в зависимости от урожая - от 4 до 8 корзин ягод. В остальное время туземок заставляли шить парки из птичьих и еврашечьих шкурок, перерабатывать и заготовлять рыбу. Фактически положение туземных женщин в русских колониях было близко к положению каюров: ведь за свою работу они практически не получали ничего. Лишь с 1803 г., когда в колонии пришло сообщение о скором прибытии туда кругосветной экспедиции (в которой могло участвовать «высокое начальство»), женщинам-туземкам стали выдавать иногда, да и то только в окрестностях Павловской Гавани, немного иголок и бисера в награду за труды{74}.
Хотя все зависимые туземцы должны были выполнять повинности в пользу РАК, в несении их существовали некоторые различия, обусловленные хозяйственно-культурными особенностями быта местных жителей, экологией, а также степенью контроля русских над теми или иными группами туземцев. Так, хотя аляскинцы и чугачи участвовали в промысловых партиях наравне с кадьякцами, [31] их жены обязаны были запасать гораздо меньше сараны, чем женщины Кадьяка. Индейцы танаина, будучи по исходной культуре внутриматериковыми охотниками, были плохими байдарочными ездоками, и в «главную» партию их снаряжалось не более 12 байдарок. Зато каждый из них должен был платить оброк, добывая для русских оленей, куниц, бобров и других сухопутных животных, а в летний сезон их посылали с товарами из Николаевского редута для вымена мехов у соседних индейских племен. Дальние торгово-охотничьи экспедиции были трудным и опасным занятием, и немало индейцев погибало в них от голода, холода, во время столкновений с дикими зверями и враждебными племенами{75}.
Разумеется, заставить людей трудиться почти даром, да еще нередко с риском для жизни, компания могла только с помощью внеэкономического принуждения. Так, по свидетельству члена Кадьякской духовной миссии иеромонаха Макария, тех туземцев, кто приносил мало лисиц, русские промышленники безжалостно били толстыми палками{76}. Еще более красноречивый эпизод привел в своих записках иеромонах Гедеон: «1801 год компания выгоняла алеутов в Ситхинскую партию для бобрового промысла следующим образом. Наделав прежде колодок на ноги и накладных рогаток на шею, изготовя для молодых розги, для тридцатилетних линьки, а для стариков палки, отправлена была байдара с пушкою и ружьями. На западном мысе Кадьяка по выходе на берег промышленные русские стали во фрунт с заряженными ружьями, говоря: «Ну! Если не едете в партию, сказывайте (наводя курки), стрелять станем». При таковом страхе кто может обнаружить свое неудовольствие?»{77}.
Понятно, что насилие и эксплуатация вызывали ответную реакцию. Она могла выражаться в пассивных и активных формах: каюры бежали и скрывались, а иногда устраивали заговоры и убивали надзиравших за ними русских промышленников; туземцы-партовщики самовольно уезжали с промыслов и отказывались от работ, а эскимосы, жившие в бухте Угашик на севере п-ова Аляска, не желая больше подвергаться гнету РАК, выехали полностью из своего селения и скрылись на севере, оставив компании своих аманатов{78}. Некоторые туземцы кончали жизнь самоубийством и даже убивали собственных детей, полагая, что для них лучше смерть, чем беспрестанные труды на РАК{79}. [32]
Хотя в инструкциях правителя компании А.А. Баранова приказчикам постоянно содержалось требование обходиться с туземцами «ласково» и не изнурять их работами, но тут же строго предписывалось заготовить для компании определенное количество рыбы, парок, корма для скота и т. п. Из двух противоречивых требований приказчики неизменно выбирали последнее, так как в противном случае сами становились объектом наказания со стороны главного правителя колоний{80}. По мнению Г. И. Лангсдорфа, положение алеутов в российских колониях было хуже, чем негров-рабов в Бразилии, поскольку тех частные хозяева покупали за большие деньги и поэтому заботились об их жизни и здоровье{81}. И в общем это было верное наблюдение, так как зависимые туземцы в Русской Америке были фактической собственностью государства (при посредничестве РАК) и у промышленников и приказчиков компании не было большой заинтересованности в их благосостоянии и жизни.
Компания, стремясь заручиться поддержкой части зависимых туземцев и облегчить управление ими, делала ставку на их вождей - «тоенов», или «тойонов» (якутское слово, обозначавшее родового старейшину). Тоен считался главой того или иного селения, и через него колониальная администрация доводила до туземцев свои распоряжения. Тоены крупных селений имели нередко помощников - так называемых заказчиков или нарядчиков. Особых привилегий и власти тоены в начале XIX в. не имели: они лишь отвечали за отправку на промыслы жителей селений и несение других повинностей своими сородичами. Работал тоен наравне с другими туземцами, хотя изредка мог получать мелкие подарки от колониального начальства.
Наконец, существовало очень незначительное число туземцев, добровольно нанимавшихся к русским за определенную плату. Чаще всего это были представители независимых племен, выполнявших какие-нибудь разовые поручения компании (например, работу проводниками). Несколько алеутов с Андреяновских о-вов служили РАК за плату по 50 руб. в год{82}. Но вряд ли можно на этом основании серьезно говорить о развитии капиталистических отношений в русских колониях, о чем пишут некоторые авторы{83}, тем более что В. М. Головнин приводил в свое время примеры куда более распространенного «найма», когда компания насильно завербовала в матросы несколько алеутов с Лисьих о-вов и удерживала их у себя на [33] службе против их воли с платой по 60 руб. в год, которые уходили в основном на одежду{84}. Да и Главное правление РАК вовсе не стремилось расширять сферу наемного труда, предписав А.А. Баранову иметь на службе за плату не более 100-120 местных жителей{85}. И кроме всего прочего, тотальная монополия РАК во всех областях вряд ли могла содействовать становлению капиталистических отношений в Русской Америке. Об этом же свидетельствует и крайне слабое развитие в колониях товарно-денежных отношений и господство натурального обмена.
Зависимые туземцы образовывали основание социальной пирамиды в российских колониях. Выше располагались простые русские промышленники. Их социально-экономическое положение было двойственным. С одной стороны, они участвовали в эксплуатации зависимых туземцев, присваивая их услуги или материальные результаты их труда либо непосредственно (изредка за символическую плату), либо через посредство РАК. С другой стороны, они сами были объектом эксплуатации компании. Известный мореплаватель И. Ф. Крузенштерн очень точно отразил сложившуюся в колониях ситуацию: «Всякий промышленник, хотя сам совершенный раб приказчика компании, может тиранить природного американца и островитянина без малейшаго за то взыскания»{86}.
Таким образом, будучи представителями РАК, русские промышленники уже самим этим фактом противопоставлялись всему «классу» зависимых туземцев. Многие из них к тому же были обладателями различных пороков и в прошлом не всегда ладили с законом, ' так что нетрудно представить, что приходилось сносить местным жителям от этих незваных гостей. Впрочем, на этот счет имеется немало свидетельств очевидцев{87}, в корне опровергающих мнение многих отечественных ученых о благотворном влиянии «демократического элемента» на контакты с коренным населением{88}. Причем порой рассуждения авторов о прогрессивных чертах русской колонизации в плане «защиты коренного населения от чрезмерной эксплуатации» опровергаются приводимыми тут же примерами{89}.
В эксплуатации компанией самих промышленников причудливо сочеталась долговая кабала с капиталистическими отношениями [34] вольного найма и долевого участия в общих прибылях РАК. Так, с одной стороны, русские «работные люди» были, как правило, наемными должниками компании, а с другой - состояли на «полупаях», т. е. имели право на получение мехов из общей массы добытой пушнины, которая разделялась раз в четыре года сначала на равные доли - паи, из которых затем половину получал промышленник, а другая половина шла компании (полупаевая система). При этом элементы экономического и внеэкономического принуждения к труду шли рука об руку: личная заинтересованность в увеличении промысла сочеталась с системой штрафов, заключением в карцер и наказанием линьками по решению приказчиков РАК. Бесправию промышленников способствовали монополия компании в колониях, ее связь с государственными структурами и полная экономическая зависимость «работных» от всесильного кредитора. По ведомости РАК на 1 декабря 1799 г. за промышленниками числились огромные долги: денежные на 83 090 руб. 81 коп. и «бобрами» - на 284 925 руб. {90} Дело в том, что компания часто заключала долговые соглашения с промышленниками под будущую добычу - «морских бобров» (каланов), что было выгодно для РАК, так как вся пушнина оставалась у нее, а не уходила на сторону. Работники компании превращались в ее долговых рабов, и отношение к ним было соответствующим. Тяжелая, полная опасностей и лишений жизнь в постоянных трудах была их уделом. Смертность, особенно в начале века, была очень велика. И. Ф. Крузенштерн с возмущением писал: «Если бы все вступающие в службу компании промышленники были одни негодяи, нимало о себе не думающие, то и в таком случае человечество, общая и частная польза требовали бы пешися о сохранении их здоровья и жизни»{91}. А В. М. Головнин патетически восклицал: «А что для России, столь обширной и сравнительно с пространством ее малолюдной дороже: бобровые шапки и воротники или люди?»{92}. Но, как и любая бюрократическая организация, РАК была безразлична к судьбе простых людей.
В лучшем положении находились представители колониальной администрации. Ее низовое звено составляли так называемые «байдарщики», т. е. начальники редутов и артелей, при которых имелась байдара, а также приказчики и другие мелкие служащие. Выше по социальной леснице располагались «партовщики» - руководители крупных байдарочных флотилий (партий), начальники контор и отделов, командиры судов РАК. Во главе колоний находился главный правитель (с 1802 г.), в руках которого сосредоточивались все нити управления Русской Америкой. [35]
В целом о степени эксплуатации и социально-экономическом положении различных слоев населения русских колоний можно получить представление из таблицы, составленной на основании «Ведомости учета промыслов по кадьякскому и уналашкинскому правлениям с мая 1803 по май 1805 г.»{93}. Так, главным добытчикам пушнины - приблизительно 6 тыс. туземных работников и работниц - компанией было выплачено товарами только 40 тыс. руб. (около 6,6 руб. на человека за 2 года). С другой стороны, примерно 450 русских получили за это же время сумму в три раза большую - 112 тыс. руб. Из этой суммы почти 2/3 составили заработки около 400 промышленников и более V3 досталось колониальной администрации и мореходам. Столько же, сколько получили русские в колониях (116 тыс. руб.), ушло Главному правлению РАК в Петербург. Следует учитывать также, что значительную часть суммы, выплаченной туземцам, в натуральном выражении представляли собой так называемые «экономические вещи», т. е. парки, камлеи, лафтаки, себестоимость которых была очень мала, поскольку это были результаты почти бесплатного труда каюров. Компания же оценивала, например, еврашечью парку в 8 руб. и требовала за нее целую капанью шкуру, которая по колониальной таксе стоила 50 руб.
Служащие Российско-американской компании Сумма, полученная за 1803-1805 гг. (руб.)
1. Морские офицеры, штурманы, боцманы, казенные матросы и ученики 32000
2. Колониальная администрация, мастера, ремесленники за 51 «суховей» пай{94} 14 346,81
3. Промышленники за 470 «валовых» паев 66 107,85
4. «Вольные алеуты» товарами и табаком 35 403,75
5. Каюры за промыслы 5 000
Итого 152 858,41
Общая стоимость добытой в этот период пушнины 269 324
Прибыль 116465,59
Итак, в Русской Америке царила жестокая эксплуатация (особенно туземцев) и существовала весьма сложная система экономических отношений. Как ни покажется странным, но эти экономические отношения поразительно напоминали те, что имели место в Испанской Америке, несмотря на огромные различия в географическом и экологическом плане, специфике хозяйственной базы и этнокультурных особенностях туземного населения владений Испании и России в Новом Свете..."(с)
(продолжение следует)