Григорий Киселёв. Пионеры воздушных конвоев. Малоизвестные страницы войны. (30)
Первичный осмотр
Для Семёна Яковлевича и Сони эта ночь оказалась очень напряженной. Командиру экипажа Крючкову наложили гипс. Хирург, готовя гипсовую повязку, заверил раненого, что всё для него обошлось благополучно, при таком ударе все могло быть гораздо серьёзнее. С Сорокиным дела обстояли значительно сложнее. Главврач оказался прав, на первую перевязку ушло около трёх часов. Штурман шёл на неё с радостью, предчувствуя то облегчение, которое придёт после снятия пропитанной кровью повязки, присохшей к ранам и превратившейся в твёрдый панцирь. Лицо под ним страшно чесалось, и каждое прикосновение приносило боль. Когда медсестра приступила к перевязке и попыталась снять бинты, боль острой иглой пронзила его мозг, Саша на мгновение потерял сознание. В это время в перевязочную вошла Соня.
- Софья Семёновна, он потерял сознание, я не смогу ему сделать перевязку, - молодая сестра растерялась, она смотрела на врача налившимися, влажными, светящимися над марлевой повязкой глазами.
- Ничего, Наташа, сейчас всё поправим, - Софья Семёновна подошла к раненому и, увидев, что он осознано смотрит на неё, улыбнулась. - Вот так, видишь? Он пришёл в себя…
Саша открыл глаза, перед ним всё медленно плыло.
Но вот окружающие его предметы стали приобретать форму. Он увидел белый потолок, стены, какое-то медицинское оборудование, а вот и врач. И это был не просто врач, это была Соня, мысли о которой не раз приходили ему в голову после той памятной встречи. Соня была в белом халате, марлевая повязка болталась почемуто под подбородком, хотя должна была бы закрывать рот и нос, аккуратный докторский колпачок завершал её наряд. Она была необыкновенно красива, и Александр невольно залюбовался ею.
Уверенное поведение Сони, команды и распоряжения, выдаваемые ею, весь её вид, показывали, что она здесь главная, знает, что надо делать и что она обязательно его спасёт. «Вот он, мой ангел-спаситель, спустившийся с небес, - подумал он, внимательно разглядывая лицо Сони. - Теперь-то всё будет нормально». Какое-то незнакомое, тёплое чувство переполнило всё его существо. Его глаза, окружённые окровавленными бинтами, радостью засветились. Соня улыбнулась в ответ, поняв, что он узнал её.
- Не робей, Наташа, возьми тампон, пропитай его перекисью и очень аккуратно, не надавливая, наноси ее на бинты, они размякнут и тогда потихоньку мы их снимем.
Соня стояла и смотрела, как Наташа выполняет её команды. Перед её глазами всплыл образ этого красавчика-штурмана в серой каракулевой шапке и меховом реглане из-под которого выбивался щегольской белоснежный шарф. Именно таким сохранился в её памяти этот лётчик, который всего полгода назад был у них в гостях со знакомым отца - Петром Павловичем. Друзья почему-то называли его Пушкиным. Она вспомнила, что у него же имя, отчество, как у великого поэта. Жалко будет, если его лицо потеряет прежнюю привлекательность. Вдруг, с удивлением для себя, Соня почувствовала, что думает о нём совсем не как о пациенте и внезапно покраснела. Такое с ней происходило впервые. До сих пор личное у неё никогда не пересекалось со служебным.
«Соня! Как хорошо, что она здесь», - думал Саша, стараясь унять сердце. Ему казалось, что оно стучит так, что его слышат все, кто здесь находится.
- Здравствуйте, Александр Сергеевич, это я, Соня, - заговорила она, стараясь отвлечь его. - Вы узнали меня?
Саша медленно прикрыл глаза, давая понять, что он узнал её. Ему было трудно и не только от боли. Он боялся произнести слово, чтобы не выдать переполнявшее его волнение, причину которого он объяснить не мог.
Вдруг резкая боль пронзила его, и глаза, потеряв свой блеск, потускнели. Соня поняла его состояние.
- Саша, потерпи, я сделаю укол и тебе будет полегче.
Она взяла приготовленный заранее шприц и ввела ему морфин. В это время открылась дверь, и в перевязочную вошёл Семён Яковлевич.
- Ну, что у вас, получается?
- Пока пытаемся снять повязку, но сделать это очень трудно, - ответила Соня. - При первой попытке теряли сознание.
- Даже так? Что ты ему ввела?
- Морфин, он уже не мог терпеть боль.
- Понятно, продолжайте, продолжайте, не надо останавливаться, - обратился он к медсестре, которая при появлении главврача несколько замешкалась. - Ведь снимать бинты всё равно надо. Только морфия больше не надо.
- Я понимаю, Семён Яковлевич, а как у Крючкова? - спросила Соня, зная, что отец занимался им.
- Да у него всё нормально, хорошо, что Василий сразу наложил шину. Перелом без смещения. Думаю, что в гипсе срастётся быстро. Им повезло с погодой, не было сильных морозов, наверняка были бы обморожения, а то и того хуже.
- Да они и так чудом не замёрзли, как будто кто-то оберегал их всё это время.
- Ты права, - доктор повернулся к раненому. - Ну, что, герой-лётчик, совсем худо?
Саша, который собрал в кулак всю свою волю и, преодолевая нечеловеческую боль, старался сдержать слёзы, стоявшие в глазах и готовые брызнуть в каждую секунду.
- Да, я вижу, - доктор похлопал Александра по плечу. - Потерпи ещё чуток, скоро начнёт действовать препарат и будет полегче.
Когда, наконец, повязку удалось снять, присутствующие увидели довольно впечатляющую картину. Лоб был рассечен и лоскут кожи завернулся, обнажив, черепную кость, которая слепила своей белизной, ярко выделяясь на фоне кровавого месива, заменявшего лицо штурмана. Кожа на носу была разорвана и сквозь неё торчала сломанная кость. Всё лицо было покрыто ранами и царапинами. На нём реально не было живого места.
Раненый не слышал, когда сняли бинты, наркоз начал действовать, и он уснул.
- Вот, смотри, похоже, что черепная коробка выдержала удар, трещин не заметно, - хирург осматривал пациента и пояснял своей младшей коллеге характер ран.
- Сотрясение мозга, конечно, имеет место, иначе бы он не терял так часто сознание. Я думаю, что отдых и хорошее питание сделают своё дело, он восстановится, - Семён Яковлевич осматривал голову Саши сверху вниз и продолжал озвучивать то, что видел. - Битое лицо тоже не страшно, возраст молодой, кожа нарастёт быстро, вот только зашивать надо аккуратно, чтобы шрамы со временем разгладились. Шить буду сам, у вас так не получится.
- Да я, честно говоря, и не взялась бы за эту работу, - быстренько вставила Соня, боясь, что отец передумает.
А он, между тем, продолжал в том тоне, как будто бы разговаривал сам с собой.
- Если честно, то меня пугает только его нос. Он не поломан, он разрушен.
- Но ты же сможешь его собрать? - спросила взволнованно Соня и, показалось, что всхлипнула.
- Что это ты, подружка, или раненых не видела? - удивился доктор, явно подтрунивая над дочерью.
- Да, конечно, видела, но ведь это хорошо знакомый нам человек, - попыталась объяснить она и, чтобы скрыть слёзы, отвернулась к окну.
Семён Яковлевич ещё тогда, в далёкий ноябрьский вечер, понял, что после отъезда лётчиков с его дочерью что-то произошло. Она изменилась и как-то повзрослела. Дважды спрашивала его, нет ли вестей от Гамова, а ведь он тогда не придал значения этим вопросам. Сейчас всё становилось на свои места, ей понравился этот молодой штурман и, чтобы не мучить дочь, понимая её состояние, доктор сделал вид, что ничего не заметил.
- Ну, не переживай, коллега, - успокоил он Соню. - Поскольку он нам не только знакомый, но и в какой-то мере друг, то мы ему всё восстановим, будет как новенький, лучше прежнего.
- Как будто бы ты незнакомого лечил бы хуже, - улыбнулась девушка.
- Лечил бы это точно, но не так усердно, как друга, - продолжал он шутить, но вдруг перешёл на серьёзный тон. - Всё, Соня, надевай перчатки, маску, будешь мне ассистировать.
Спокойный и уверенный тон главврача привёл ее в чувство. У операционного стола вместо взволнованной и влюблённой девушки стоял врач, перед которым лежал раненый, нуждающийся в его помощи.
Для Семёна Яковлевича и Сони эта ночь оказалась очень напряженной. Командиру экипажа Крючкову наложили гипс. Хирург, готовя гипсовую повязку, заверил раненого, что всё для него обошлось благополучно, при таком ударе все могло быть гораздо серьёзнее. С Сорокиным дела обстояли значительно сложнее. Главврач оказался прав, на первую перевязку ушло около трёх часов. Штурман шёл на неё с радостью, предчувствуя то облегчение, которое придёт после снятия пропитанной кровью повязки, присохшей к ранам и превратившейся в твёрдый панцирь. Лицо под ним страшно чесалось, и каждое прикосновение приносило боль. Когда медсестра приступила к перевязке и попыталась снять бинты, боль острой иглой пронзила его мозг, Саша на мгновение потерял сознание. В это время в перевязочную вошла Соня.
- Софья Семёновна, он потерял сознание, я не смогу ему сделать перевязку, - молодая сестра растерялась, она смотрела на врача налившимися, влажными, светящимися над марлевой повязкой глазами.
- Ничего, Наташа, сейчас всё поправим, - Софья Семёновна подошла к раненому и, увидев, что он осознано смотрит на неё, улыбнулась. - Вот так, видишь? Он пришёл в себя…
Саша открыл глаза, перед ним всё медленно плыло.
Но вот окружающие его предметы стали приобретать форму. Он увидел белый потолок, стены, какое-то медицинское оборудование, а вот и врач. И это был не просто врач, это была Соня, мысли о которой не раз приходили ему в голову после той памятной встречи. Соня была в белом халате, марлевая повязка болталась почемуто под подбородком, хотя должна была бы закрывать рот и нос, аккуратный докторский колпачок завершал её наряд. Она была необыкновенно красива, и Александр невольно залюбовался ею.
Уверенное поведение Сони, команды и распоряжения, выдаваемые ею, весь её вид, показывали, что она здесь главная, знает, что надо делать и что она обязательно его спасёт. «Вот он, мой ангел-спаситель, спустившийся с небес, - подумал он, внимательно разглядывая лицо Сони. - Теперь-то всё будет нормально». Какое-то незнакомое, тёплое чувство переполнило всё его существо. Его глаза, окружённые окровавленными бинтами, радостью засветились. Соня улыбнулась в ответ, поняв, что он узнал её.
- Не робей, Наташа, возьми тампон, пропитай его перекисью и очень аккуратно, не надавливая, наноси ее на бинты, они размякнут и тогда потихоньку мы их снимем.
Соня стояла и смотрела, как Наташа выполняет её команды. Перед её глазами всплыл образ этого красавчика-штурмана в серой каракулевой шапке и меховом реглане из-под которого выбивался щегольской белоснежный шарф. Именно таким сохранился в её памяти этот лётчик, который всего полгода назад был у них в гостях со знакомым отца - Петром Павловичем. Друзья почему-то называли его Пушкиным. Она вспомнила, что у него же имя, отчество, как у великого поэта. Жалко будет, если его лицо потеряет прежнюю привлекательность. Вдруг, с удивлением для себя, Соня почувствовала, что думает о нём совсем не как о пациенте и внезапно покраснела. Такое с ней происходило впервые. До сих пор личное у неё никогда не пересекалось со служебным.
«Соня! Как хорошо, что она здесь», - думал Саша, стараясь унять сердце. Ему казалось, что оно стучит так, что его слышат все, кто здесь находится.
- Здравствуйте, Александр Сергеевич, это я, Соня, - заговорила она, стараясь отвлечь его. - Вы узнали меня?
Саша медленно прикрыл глаза, давая понять, что он узнал её. Ему было трудно и не только от боли. Он боялся произнести слово, чтобы не выдать переполнявшее его волнение, причину которого он объяснить не мог.
Вдруг резкая боль пронзила его, и глаза, потеряв свой блеск, потускнели. Соня поняла его состояние.
- Саша, потерпи, я сделаю укол и тебе будет полегче.
Она взяла приготовленный заранее шприц и ввела ему морфин. В это время открылась дверь, и в перевязочную вошёл Семён Яковлевич.
- Ну, что у вас, получается?
- Пока пытаемся снять повязку, но сделать это очень трудно, - ответила Соня. - При первой попытке теряли сознание.
- Даже так? Что ты ему ввела?
- Морфин, он уже не мог терпеть боль.
- Понятно, продолжайте, продолжайте, не надо останавливаться, - обратился он к медсестре, которая при появлении главврача несколько замешкалась. - Ведь снимать бинты всё равно надо. Только морфия больше не надо.
- Я понимаю, Семён Яковлевич, а как у Крючкова? - спросила Соня, зная, что отец занимался им.
- Да у него всё нормально, хорошо, что Василий сразу наложил шину. Перелом без смещения. Думаю, что в гипсе срастётся быстро. Им повезло с погодой, не было сильных морозов, наверняка были бы обморожения, а то и того хуже.
- Да они и так чудом не замёрзли, как будто кто-то оберегал их всё это время.
- Ты права, - доктор повернулся к раненому. - Ну, что, герой-лётчик, совсем худо?
Саша, который собрал в кулак всю свою волю и, преодолевая нечеловеческую боль, старался сдержать слёзы, стоявшие в глазах и готовые брызнуть в каждую секунду.
- Да, я вижу, - доктор похлопал Александра по плечу. - Потерпи ещё чуток, скоро начнёт действовать препарат и будет полегче.
Когда, наконец, повязку удалось снять, присутствующие увидели довольно впечатляющую картину. Лоб был рассечен и лоскут кожи завернулся, обнажив, черепную кость, которая слепила своей белизной, ярко выделяясь на фоне кровавого месива, заменявшего лицо штурмана. Кожа на носу была разорвана и сквозь неё торчала сломанная кость. Всё лицо было покрыто ранами и царапинами. На нём реально не было живого места.
Раненый не слышал, когда сняли бинты, наркоз начал действовать, и он уснул.
- Вот, смотри, похоже, что черепная коробка выдержала удар, трещин не заметно, - хирург осматривал пациента и пояснял своей младшей коллеге характер ран.
- Сотрясение мозга, конечно, имеет место, иначе бы он не терял так часто сознание. Я думаю, что отдых и хорошее питание сделают своё дело, он восстановится, - Семён Яковлевич осматривал голову Саши сверху вниз и продолжал озвучивать то, что видел. - Битое лицо тоже не страшно, возраст молодой, кожа нарастёт быстро, вот только зашивать надо аккуратно, чтобы шрамы со временем разгладились. Шить буду сам, у вас так не получится.
- Да я, честно говоря, и не взялась бы за эту работу, - быстренько вставила Соня, боясь, что отец передумает.
А он, между тем, продолжал в том тоне, как будто бы разговаривал сам с собой.
- Если честно, то меня пугает только его нос. Он не поломан, он разрушен.
- Но ты же сможешь его собрать? - спросила взволнованно Соня и, показалось, что всхлипнула.
- Что это ты, подружка, или раненых не видела? - удивился доктор, явно подтрунивая над дочерью.
- Да, конечно, видела, но ведь это хорошо знакомый нам человек, - попыталась объяснить она и, чтобы скрыть слёзы, отвернулась к окну.
Семён Яковлевич ещё тогда, в далёкий ноябрьский вечер, понял, что после отъезда лётчиков с его дочерью что-то произошло. Она изменилась и как-то повзрослела. Дважды спрашивала его, нет ли вестей от Гамова, а ведь он тогда не придал значения этим вопросам. Сейчас всё становилось на свои места, ей понравился этот молодой штурман и, чтобы не мучить дочь, понимая её состояние, доктор сделал вид, что ничего не заметил.
- Ну, не переживай, коллега, - успокоил он Соню. - Поскольку он нам не только знакомый, но и в какой-то мере друг, то мы ему всё восстановим, будет как новенький, лучше прежнего.
- Как будто бы ты незнакомого лечил бы хуже, - улыбнулась девушка.
- Лечил бы это точно, но не так усердно, как друга, - продолжал он шутить, но вдруг перешёл на серьёзный тон. - Всё, Соня, надевай перчатки, маску, будешь мне ассистировать.
Спокойный и уверенный тон главврача привёл ее в чувство. У операционного стола вместо взволнованной и влюблённой девушки стоял врач, перед которым лежал раненый, нуждающийся в его помощи.