Война между северными кагвантанами и нанъяайи Стикина...
По верному замечанию Джорджа Эммонса, в истории тлинкитов практически неизвестны внешние войны, в которых весь народ мог бы сражаться против общего врага. Причиной тому - своеобразная политическая и социальная организация племени. Войны велись преимущественно кланами и между кланами, независимо от того, проживали ли они в разных куанах или же на территории одного из них. В то время, как один или несколько кланов сводили родовые счеты, прочие члены племени оставались просто зрителями или, в лучшем случае, миротворцами-посредниками. Войны же велись таким образом, что мир мог быть достигнут только при равновесии потерь, чего добивались как убийствами, так и выплатами компенсаций. Подобные конфликты отличались коварством и жестокостью. "Частота клановых войн, - отмечает Эммонс, - вытекала из отсутствия понятия индивидуальной ответственности, поскольку каждое действие отдельной личности вовлекало в события весь клан, фактически не имевший к происшествию никакого отношения... Вражда часто принимала характер мщения, отмеченного скорее частыми убийствами, чем настоящими военными действиями, хотя в любое время для внезапного возмездия могли собираться военные отряды значительных размеров. В то время, когда действовал старый закон "жизнь за жизнь", различная ценность жизни личностей, основанная на их социальном статусе, делала затруднительным выравнивание результатов. Жизнь вождя равнялась нескольким жизням людей иного общественного положения." Ярким примером клановой вражды служит знаменитая война между северным кланом кагвантан и нанъяайи Стикин-куана. Оба клана принадлежали к фратрии Волка/Орла и входили в число наиболее могущественных и влиятельных тлинкитских родов. Особенной воинственностью отличались кагвантаны, обитавшие в селениях Ситки, Якутата, Чилката и Акоя (Драй-Бей).
Война вспыхнула в 1829-1830 гг. и причиной тому послужил давний спор за право собственности на тотем Касатки и похищение женщины.
В Стикине жил человек по имени Кагуса'к из клана кайяккиттитан (подгруппа нанъяайи). Он был женат на женщине из клана текуеди, которая вступила в связь с племянником мужа по имени Уон'к. Любовники бежали в Кэйк. Кагуса'к последовал за ними и расправился с племянником, изрезав ему лицо деревянным ножом. Тот в страхе бежал и дядя кричал ему вслед, упрекая в трусости: "Почему ты убегаешь?" Уон'к укрылся на Ситке, не осмеливаясь вернуться в Стикин после того, как был так опозорен. На Ситке же он похитил женщину-киксади - жену вождя кагвантанов Чиватока. Главный правитель российских колоний П. В. Чистяков пытался уладить дело выплатой Чиватоку компенсации, но вскоре ситуация обострилась еще больше - убив Чиватока, похититель бежал с Ситки вместе с его женой. Совет кагвантанов Ситки решил, что теперь должен погибнуть один из стикинских вождей, либо два нанъяайи благородного происхождения. Похититель и его любовница тем временем бежали на о. Принца Уэльского, где укрылись в промысловом лагере семьи тихиттан у Лейк-Бей. Они спокойно прожили здесь некоторое время и Уон'к усиленно упражнялся в плавании, ожидая неизбежной встречи с мстительными кагвантанами.
Кагвантаны действительно вскоре выследили беглецов и обстреляли их из засады, когда те плыли на каноэ по озеру. Брат похитителя был убит на месте, а сам Уон'к - ранен в ногу. Он выпрыгнул из каноэ, нырнул и сумел добраться до маленького островка. Но и тут его уже ожидал враг - стикинец был застрелен, едва выбравшись на берег. Похищенная женщина-киксади была возвращена на Ситку - кагвантаны "сорвали с нее платье и били ее. Они обезумели..." Мстя за погибших сородичей, люди кайяккиттитан совершили ответный набег и убили кагвантана. Счет сравнялся - с обоих сторон было теперь убито по два человека. Теперь можно было и заключить мир. Это попытались сделать кагвантаны. Для переговоров в Стикин была послана многочисленная делегация. Поскольку состояние войны еще никто не отменял, то посольство это - более сотни вооруженных воинов в боевых каноэ - походило по своему виду на военную экспедицию.
Остановившись на острове Ан (Анда) близ Рейндир Айленд в устье Стикина, ситкинцы захватили врасплох несколько стикинских каноэ, которые шли к промысловому лагерю на остров Хукнук'к. Сбежать удалось лишь одному человеку, чего кагвантаны сразу и не заметили. Среди пленников оказались вождь нанъяайи Янтанци'т (от tcit - "морская птица", муррелет) и его жена. Хотя его и схватили без сопротивления, "как труса", вождь с достоинством объявил своим врагам: "Если вы, кагвантаны, хотите убить меня, то убейте, или же возложите перо мне на голову" (т.е. он предложил заключить мир - белые перья украшали головы заложников мира). Однако миротворческое посольство не спешило исполнять возложенную на него задачу. Послы повели себя словно члены военного отряда. Они поделили между собой имущество пленников, а потом решили поразвлечься. В преданиях акойских кагвантанов сказано, что ситкинцы не пытали Янтанци'та, "не причиняли ему вреда, лишь забавлялись." Забава эта состояла в том, что изнасиловав по очереди всем отрядом жену вождя нанъяайи, кагвантаны стали принуждать Янтанци'та самого прилюдно совокупиться с нею. По словам Р.Олсона, то была "обычная практика в таких случаях, особенно позорящая и унижающая". Вождь отказывался сделать это и кагвантаны насмешливо спрашивали, не ожидает ли он попытки нанъяайи освободить его. "Вы увидите, что я сделаю," - мрачно отвечал хладнокровный стикинец. Кагвантаны не знали о сбежавшем нанъяайи и также полагали, что во время отлива вражеские каноэ не смогут подойти к острову. Им было неизвестно, что из-за особенностей рельефа местности островок этот был доступен для каноэ даже при низкой воде.
Тем временем беглец поднял тревогу. Во главе отряда воинов, выступившего на выручку пленников, стал племянник Янтанци'та, младший сын его сестры. Вручая ему мушкет, мать напутствовала его следующим образом: "Отнеси это ружье твоему дяде. Если ты не сумеешь сделать это, я отрежу тебе голову."
Когда кагвантаны заметили приближающееся боевые каноэ нанъяайи, то попытались возложить перо на голову Янтанци'та, однако было уже поздно. Племянник вождя окликнул своего дядю, тот вырвался из рук врагов и, став во главе своих воинов, принял из рук сына сестры ружье. Янтанци'ту принадлежала честь первого выстрела во всех битвах. Он повел нанъяайи в бой, в ходе которого лично убил пятерых кагвантанов. "Янтанци'т имеет ружье. Он идет чтобы стрелять!" - заслышав этот боевой клич, кагвантаны дали залп из своих мушкетов, однако их пули не задели стикинцев, укрывшихся за скалами. Огонь наньяайи был более результативен - уже в начале боя среди ситкинцев оказалось много убитых и раненых. Начавшийся прилив стал оттеснять сражающихся вглубь острова и в итоге кагвантаны были загнаны в неглубокую лощину. Там они долго отстреливались, укрывшись за бруствером из трупов своих товарищей. Уцелевшие были взяты в плен, когда у них кончились боеприпасы. Победители увели их в свой рыболовецкий лагерь, где продержали три месяца, а потом отпустили на Ситку, дав им на дорогу провизию, ружья и каноэ. Остатки отряда вернулись на Ситку, свободно разместившись всего в двух каноэ (известно название одного из них - "Чатл-яку", Каноэ-Палтус). Знаменитый предводитель нанъяайи Шейкс упрекал своих сородичей, когда вернулся из форта Симпсон, где закупал военное снаряжение: "Почему вы пожалели их? Почему вы не убили их всех? Однажды они вернутся."
По сообщению же русских источников, первый этап борьбы завершился следующим образом. Видя, что перевес сил на стороне нанъяайи, ситкинские кагвантаны призвали на помощь своих сородичей из Чилката и Ангуна, организовав большой поход на Стикин. 9 апреля 1830г. против стикинцев выступило 150 воинов на 8 больших боевых ботах. Известия о результатах похода дошли до Ситки 10 мая и весь куан огласился плачем женщин и детей. Стикинцы обнаружили врагов, когда те только готовились атаковать их селение, устроили засаду и всю ночь продержали кагвантанов под убийственным перекрестным огнем. Погибло110 воинов, а 9 было ранено. Убитым отрезали головы, а уцелевших захватили в плен. Пленников могли казнить или обратить в рабство, но из уважения к ситкинским вождям Сигинаку и Аннахуцу, нанъяайи не только освободили захваченных в битве кагвантанов, но и вернули им головы погибших товарищей. Главный правитель П. Е. Чистяков, узнав об этих событиях, выразил сожаление, что подобное происшествие не приключилось раньше, а также надежду, что оно сделает ситкинцев более уступчивыми и миролюбивыми. Он писал 26мая 1830г. что кагвантаны "вероятно станут жертвами их непримиримых врагов, Стахинцев, или же других Колош [колоши - название тлинкитов, данное им русскими, - прим. редактора], которым они из зависти перекрывали дорогу к торговле с нами". Таким образом, он усматривал в клановой вражде еще и экономическую подоплеку - соперничество за право напрямую торговать с русскими.
Весной 1831г. на Ситку съехалось до 2000 союзников пострадавших кагвантанов, среди которых было особенно много чилкатцев. Главный правитель Ф. П. Врангель сообщал 30 апреля 1831г., что вожди собравшихся "объявили мне претензию...на щет отказа в продаже пороху, ружей и свинцу. Они говорили, что Стахинцы...получая за дешевую цену в большом количестве все военные снаряды с Американских судов, чванятся перед Ситхинскими Колошами и сделались столь сильными, что сии последние ныне им противустоять не могут: таковое их унижение они вменяют в вину Русским, которые допущая прочим нациям продавать в проливах порох, свинец и ружья, не снабжают только тех Колош, которые почитают себя Союзными России... На что же, говорят они, называете вы нас союзниками вашими... когда вы нас не защищаете и за нашу верность к вам неприятели наши нас убивают и смеются над нами, так нам лучше ездить на суда к иностранцам... и не знать вас совсем." Из этих жалоб можно заключить, что кагвантаны приписывали свое поражение нехватке боеприпасов и пытались шантажировать русских, пытаясь вовлечь их в свою распрю со Стикином. Однако осторожный Ф. П. Врангель не дал втянуть себя в запутанные раздоры индейцев.
Таким образом, пишет современный американский исследователь Джонатан Дин, "то, что можно было разрешить прямой договоренностью по обычаю тлинкитов, - возвратом женщины-киксади, - из-за непримиримости Стикина переросло в полноценную войну." Война эта нарушила нормальный ход торговли в проливах, нарушила торговые связи в ущерб русским интересам. Чтобы как-то исправить сложившееся положение, РАК основывает в устье Стикина редут Св. Дионисия (1833-1834 гг.). Братья-вожди нанъяайи Кектлце'ч и Шэйкс получают серебряные медали "Союзные России" и специально для них выстроенный вельбот. Стикинцы становятся верными союзниками русских, противостоя попыткам англичан внедриться в сферу их торговых интересов ( в 1840 г., однако, редут был сдан в аренду англичанам).
Несколько поутихшая вражда вновь вспыхнула в начале 1850-х гг. В этот период, когда главным правителем был Н. Я. Розенберг (1850-1853 гг.), появилась напряженность и в отношениях между русскими и ситкинцами. Считая, что подобное положение особенно опасно для колонии, Розенберг старается найти пути примирения, пытаясь избегать открытых конфликтов.
Кагвантаны продолжали оплакивать свое неслыханное поражение. Уже в ХХв. была записана песня, сложенная уцелевшими в той битве воинами Кашкеном и Лхудакеке:
Это твоя вина,
Волчий народ,
Ты ранил сам себя.
(Намек на то, что и кагвантаны и нанъяайи принадлежали к одной фратрии - Волка/Орла)
Всегда стремлюсь к вам,
Мои дядья,
Я хочу дремать подле вас.
В семьях хранились скальпы убитых тогда нанъяайи воинов - они были целы еще в 30-х годах ХХ века.
К началу 1851г.кагвантаны считали неотмщенной смерть еще 40 своих воинов. Стикинцы предложили передать ситкинцам в рабство в порядке компенсации 12 мужчин и 5 женщин, а цену прочих жизней возместить мехами и европейскими товарами. Кагвантаны согласились, отправили делегацию в Стикин и заключили мир. Правда, вскоре они стали утверждать, что нанъяайи не до конца выполнили условия соглашения и отделались лишь небольшими подарками. Молодежь, подстрекаемая и распаляемая рассказами о проигранной битве, жаждала реванша. В этом отношении типична история молодого акойского кагвантана Дахкувадена. Он жил в Драй-Бей в селении Куцех и отцом его был тлукнахади Юхуду'ас. Но его кагвантанка-мать, к роду которой он принадлежал, "все время плакала, потому что ее народ был убит шхаткуанами (стикинцами). Вот потому этот парень готовился к убийству шхаткуанов". Воспитанием его занимался дед кагвантан. "Он сказал: "Этот мальчик - тот кагвантан, который отомстит"... В то время индейцы полагали, что ледяная вода делает храбрым и сильным. Так и этого ребенка дед брал с собой в воду на рассвете - в ледяную воду." Всякий раз мальчик плавал там до тех пор, пока тело его не окоченевало, как у мертвеца. В итоге из него получился могучий воин, "сильный, как скала", а рассказы деда и слезы матери постоянно подпитывали в нем жажду мщения.
Таким же образом воспитывались и прочие молодые кагвантаны; так, вероятно, воспитывался и крещеный тойон кагвантанов Дома Звезды Александр Якван. По крайней мере в ситкинских преданиях говорится, что он "желал мести и много лет готовился к войне". Стикинцы же считали, что вражда уже прекращена. В феврале 1852г. вождь нанъяайи Танаяка "со всем своим почти родом, с женщинами и детьми, всего в числе 50 душ", на семи каноэ прибыл на Ситку для торговли и окончательного примирения. В их честь кагвантаны устроили праздник. Предполагалось, что празднование продлится 4 дня, но распаленные жаждой мести воины, подобные Яквану (Плывущему Волку) и Дахкувадену, не вытерпели присутствия нанъяайи на Ситке более двух дней.
Всякая мелочь еще больше возбуждала кагвантанов. Некий стикинец дал своему рыболовному крюку имя Анда Йэл в честь места, где перебили кагвантанов: "Этот Ворон (Йэл) поедал человеческие тела у Анды, Ворон, Поедающий Тела Кагвантанов" .Другой нанъяайи, когда кагвантаны посмеялись над его старым ружьем, отвечал: "Да, оно кривое, но то было лучшее ружье у Анды. Я уложил двоих одним выстрелом из этого ружья." Подобные напоминания только раздражали злопамятных кагвантанов. В итоге Якван задумал перебить ничего не подозревающих гостей и привлек к заговору не только кагвантанов Ситки и Акоя, но и их "зятьев" - киксади Ситки, тлукнахади Акоя и Якутата.
Идя на пляску мира в Дом Корзины, кагвантаны скрытно пронесли туда оружие. Под одеялами и рубахами они прятали ножи. Согласно преданиям, они даже пришивали оружие к "своей собственной коже под бедром". Накани, посредники-миротворцы, ощупывая входящих гостей, не догадывались пошарить у них между ног и невольно пропускали убийц. В таком напряженном состоянии кагвантаны провели два дня, ожидая сигнала Яквана, но затем терпению Дахкувадена пришел конец.
С помощью своего деда он изготовился к сражению - раскрасил лицо черной краской, привязал к голове уши бурого медведя и укоротил древко копья, чтобы им было удобно действовать внутри помещения. Завернувшись в одеяло, он направился к Дому Корзины.
"Зачем ты идешь? Оставь их," - говорили ему.
"Нет, я не могу. Мать моя плачет," - отвечал непреклонный мститель.
Дед заметил, что копье у него слишком коротко: "Ты погибнешь, прежде, чем отомстишь".
"Нет, в самый раз." - хладнокровно отвечал ему внук. Однако, мысль о том, что он будет убит раньше, чем совершит месть, не давала Дахкувадену покоя. Похоже, он не был замешан в заговор Яквана и полагал, будто действует в одиночку. Перед входом в Дом Корзины нервы у него сдали и этот "большой сильный человек" даже заплакал: "слезы были на его глазах, но не из-за своей жизни, а из-за того, что он не отомстит... Он полагал, будто его убьют раньше, чем он сам сможет кого-либо убить. Он остановился и заплакал. Он не мог сдержаться." Однако Дахкуваден быстро совладал со своими чувствами, ободрил себя, издав боевой клич "Ху! Ху! Ху!" и вновь наложил черную краску на свое лицо взамен смытой слезами.
Вид человека в боевой раскраске мог прежде времени встревожить нанъяайи. Поэтому человек, стоявший у входа в дом и, видимо, посвященный в замыслы Яквана, прикрыл Дахкувадена первым, что попалось под руку - парусом с каноэ. Когда акоец вошел в дом, пляска мира там была в самом разгаре. Юноша тоже включился в нее и даже спел наполовину одну из песен. Закончив пение, он сказал: "Следующее поколение допоет ее за меня." Он сказал этим, что завтра его не будет в живых, что он мертв уже сегодня. Но шхаткуаны... "не поняли, что тут говорилось о войне с ними."
Сбросив с себя парус, Дахкуваден закричал, обращаясь к нанъяайи: "Разве вы воевали с рабами? Разве рабы пришли к вам с войной? Нет, сперва вы заплатите жизнью, а уж потом мы помиримся!" Вслед за этим он выхватил копье и ударил им стоявшего у дверей рослого нанъяайи, с улыбкой слушавшего его речи. Тотчас прочие кагвантаны и "сыновья кагвантанов" обнажили скрытое оружие и началась общая резня. В доме было тесно: по одним рассказам Дахкуваден ударом копья пронзил сразу двоих нанъяайи, по другим - даже восьмерых. Пощады не было ни женщинам, ни детям. Немногие из стикинцев сумели оказать сопротивление убийцам. Один стикинский воин не доверял миролюбию кагвантанов и взял с собой на пляску пару пистолетов, прикрыв их орлиными крыльями, закрепленными у него на руках. Во время резни он упал и притворился мертвым, а когда после завершения бойни Дахкуваден приблизился к нему, он вскочил и выстрелил в него. Кагвантан не ожидал нападения, но оба пистолета дали осечку - вероятно в суматохе из них либо высыпался порох, либо выкатились пули. В руках Дахкувадена еще оставалось копье. Он убил и оскальпировал храброго нанъяайи.
Дом Корзины был залит кровью. По легенде, все в нем на 4 фута в высоту было красным, а потому и при его перестройке стены дома были до этого уровня выкрашены в красный цвет. Погибло 40 человек (25 мужчин, 9 женщин - из них одна была беременна - и 6 детей). Уцелело лишь трое нанъяайи, среди которых был и сын Танаяки - они сумели бежать в Ново-Архангельск под защиту русских; а также 7 женщин из других родов - их затем отпустили. Среди кагвантанов погибли двое - мужчина и мальчик, - несколько человек было ранено. Позднее кагвантаны вспоминали, как маленький мальчик нанъяайи несколько дней после резни прятался от убийц в домике мертвых, а когда его нашли, то он был чуть живой от голода и в страхе пытался выдать себя за акойского кагвантана, сына тлукнахади. У ребенка был столь жалкий вид, что нашедший его воин "выронил свой большой нож" и не решился убить его. Скальпы убитых вывесили на всеобщее обозрение, ими украсили борта каноэ, на которых торжествующие кагвантаны разъезжали по Ситкинскому заливу. То был единственный случай в истории тлинкитов, когда послы и заложники мира пали жертвой предательского убийства. Тела убитых были выброшены за пределы селения, в место под названием Фохчикану, где "волны странно звучали во время прилива".
Главный Правитель Н. Я. Розенберг был извещен о готовящемся предательстве еще за час до резни, но, не желая ссоры с ситкинцами, не вмешивался в дело, ссылаясь на п. 260 Устава РАК, запрещающий вмешиваться во внутренние отношения "независимых инородцев", если те сами об этом не просят. После этой коварной резни "все мальчики нанъяайи и кайяккиттитан воспитывались в ненависти к кагвантанам и росли с мыслью о мщении". Они возненавидели даже само имя кагвантанов и никогда не произносили его.
С мщением нанъяайи не замедлили, но еще до того возникли трения между ситкинцами и русскими, что также являлось следствием устроенного Якваном побоища. Опасаясь мести стикинцев, ситкинцы стали регулярно устраивать в своем селении воинские учения со стрельбой, зачастую подвергая опасности и жизнь русских. Чтобы утихомирить их пыл, Главному Правителю пришлось пригрозить, что он, в свою очередь, также начнет учения - на судах и в крепости со стрельбой из пушек через индейскую деревню. Тогда тлинкиты попытались ночью напасть на Ново-Архангельск, но русские были предупреждены о том крещеным чилкатским вождем через местного протоиерея. Видя готовность крепости к отпору, ситкинцы отказались от своего замысла. Но страх перед нашествием мстительных нанъяайи не покидал их. Время от времени в селении вспыхивала паника, и тогда по ночам начиналась бесцельная стрельба по зарослям. Деревню обнесли частоколом со стороны леса, и однажды ситкинцы в течении нескольких часов вели огонь по безлюдной чаще, сами укрывшись за этим палисадом.
14 июня 1852г. военный отряд стикинцев в числе около 150 воинов внезапно атаковал компанейские строения на Горячих Ключах в 20 верстах от Ново-Архангельска. Нанъяайи подозревали, что там находятся их враги-ситкинцы. Однако на самом деле у целебных серных источников в тот момент находились лишь девять служащих компании (медик П. Бенземан, служители Н. Матвеев, А. Панов, Г. Лундстрем, Н. Набоков, пациенты Н. Дружинин и лейтенант Мацкевич со своим вестовым Я. Раевским) и американец Уайт, который в ожидании судна до Сан-Франциско "шатался вокруг Ново-Архангельска", удовлетворяя свое любопытство. Еще 10 рыбаков неводили в то время рыбу на Глубоком озере. Стикинцы вначале "совершенно донага" ограбили этих рыбаков, а затем обрушились на Горячие Ключи. Николай Набоков был убит и обезглавлен, а Николай Матвеев получил удар по голове и пришел в сознание только через сутки, обнаружив себя лежащим за большим пнем. Спустя четыре дня он с помощью "кайганской колошенки" добрался до Озерского редута. Прочие пострадавшие только лишились своего имущества, но остались невредимы, также бежав через лес и горы к Озерскому редуту. Оттуда пароход "Николай I" доставил их в Ново-Архангельск. Впоследствии компания выплатила им компенсацию за понесенные убытки (так Бенземан получил 94 руб. 55 коп., а все десять рыбаков - 483 руб. 50 коп.).
Непосредственным результатом этого набега стали страх и отчаяние, охватившие ситкинцев - они полагали, что теперь русские выместят на них свой гнев. Чтобы выказать свою благонамеренность и гарантировать себя от мщения русских, вожди выдали Розенбергу заложников - "трех буянов Кухонтанского рода". Это были двое сыновей тойона Алексея Рыжего и их двоюродный брат Иван, по мнению вождей, "наиболее значительные люди в их селении в отношении храбрости, богатства и ума, важные фигуры в войне против стикинцев". 21 июня 1852г. они были доставлены в Ново-Архангельск. Розенберг полагал, что удерживая здесь этих "трех негодяев", он заставит вождей Ситки воздержаться от обычных для них "грязных трюков". В пределах крепости заложники пользовались свободой передвижения, посещали рынок, где встречались с родственниками, снабжались хорошей пищей и одеждой, жили в "приличных помещениях".
Тем временем сами ситкинцы, созвав союзников из других куанов, пытались организовать поход против Стикина, но из этой затеи ничего не вышло. "Ситкинцы не только потерпели неудачу в кампании против Стикина, но им пришлось еще прилагать усилия и для того, чтобы остаться в действительно дружеских отношениях с русскими", - пишет Джонатан Дин.
К концу августа страх перед возможной местью русских у кагвантанов прошел и они стали добиваться освобождения заложников. Помимо прочего, к этому их побуждал и распространившийся в проливах слух о том, будто бы сама ситкинская знать сама стремится попасть в заложники к русским из трусости, чтобы избежать необходимости сражаться с нанъяайи. Сами заложники, стремясь выйти на волю, заверяли Розенберга в том, что они будут гораздо полезнее ему за пределами крепости: там они будут распространять мнение о добрых намерениях русских, а также осведомлять Компанию о настроениях и намерениях тлинкитов. Главный правитель оказался в нелегком положении. Он опасался остаться без заложников, но понимал, что если их не освободить, то тлинкиты решат, что либо русские что-то злоумышляют против них, либо просто боятся индейцев. В обоих случаях за этим могли последовать самые непредсказуемые результаты. Наконец он объявил, что освободит трех вождей, взяв, однако, взамен девять новых заложников. 21 сентября аманаты были освобождены, а Розенберг произнес при этом речь, в которой пояснил, что, поскольку он убежден в благоразумии ситкинцев, то воздерживается то взятия новых заложников. Тлинкиты "с признательностью" приняли этот жест доброй воли и заверили в будущем своем хорошем поведении. Эти заверения, однако, не предотвратили осады Ново-Архангельска, предпринятой ситкинцами в марте 1855г. Политика Розенберга не дала желаемых плодов. Как отмечает Джонатан Дин, "Розенберг, считая себя искусным миротворцем, на самом деле совершил роковую ошибку... утратив традиционную для русских роль сторонних наблюдателей тлинкитских распрей." Его поведение во время резни нанъяайи фактически сыграло на руку ситкинцам. Он не сумел, подобно Ф.П.Врангелю, остаться над схваткой и последующая гибель русских во время ответных стикинских набегов во многом лежит и на его совести. Помимо этого, сократилась и реальная сфера влияния РАК, ухудшились отношения Компании с не-кагвантанскими куанами тлинкитов, усилилась ее зависимость от связей с ситкинцами, которые превращались чуть-ли не в единственных поставщиков продовольствия для Ново-Архангельска и единственных торговых партнеров РАК.
Осенью 1855г. стикинцы совершили еще один набег на Ситку, также унесший русские жизни. В один из последний дней сентября семинаристы Иона Сторжевский и Иван Надеждин вместе с креолкой Екатериной Липатовой и ее четырехлетним воспитанником наняли двух индейцев, чтобы те отвезли их в Озерский редут. По дороге они были перехвачены индейцами в семи боевых каноэ. Все, плывшие в лодке, были убиты первым же залпом, за исключением Надеждина, получившего тяжелое ранение. Узнав, что он русский, нападавшие отвезли его на Горячие Ключи, откуда он и добрался до Озерского редута. Никто не сомневался в том, что "Стахинцы сделали это нападение из мщения Колошам нашим за убийство ими Стахинцев". Аренда англичанами стикинской территории не позволяла русским покарать убийц, "так как даже при средствах наказать Стахинцев, могли бы возникнуть жалобы со стороны Гудзонбайской компании за могущую произойти помеху в их делах".
Постепенно вражда между кланами заглохла, но не утихла. Уже после уступки Аляски Соединенным Штатам 31 марта 1881г. старший офицер американского флота на Аляске коммандер Генри Гласс добился заключения "Мирного Договора между племенами Стикин и Ситка", согласно которому обе стороны отказывались от взаимных претензий, основанных на прежних войнах, позволяли друг другу охотиться и рыбачить на своих территориях, поддерживать друг друга в несчастьях, а споры между собой передавать в рассмотрение военным властям США. Со стороны стикинцев его подписали Джордж Шкес (Шэйкс или Шекс, вождь нанъяайи из Большого Дома) и Джек Шэй-Ках (вождь каскагуеди из Дома Грома); со стороны ситкинцев - Аннахуц (Медведь-Гризли, вождь кагвантанов из Дома Волка) и Вуш-кина (Надо Всеми, вероятно, вушкиттан). Якван к тому времени, вероятно, уже умер.
Окончательное замирение произошло, однако, только в 1926г. на совещании в Ангуне - согласно особой конвенции Братства Коренного Населения Аляски (АНБ). Впрочем, и после этого, в 1933г. Р.Олсон видел на Ситке 63 палочки, символизировавшие неотмщенных кагвантанов, хотя индейцы и уверяли, будто они были сломаны на совете в Ангуне. Тогда же исследователь видел и другие реликвии великой войны - ситкинский кагвантан Джексон Анахуц показывал ему скальпы убитых воинов - нанъяайи по имени Якли'т и Тсе'кл, до сих пор бережно сохраняющиеся в его доме.
Зорин А.В.
Война вспыхнула в 1829-1830 гг. и причиной тому послужил давний спор за право собственности на тотем Касатки и похищение женщины.
В Стикине жил человек по имени Кагуса'к из клана кайяккиттитан (подгруппа нанъяайи). Он был женат на женщине из клана текуеди, которая вступила в связь с племянником мужа по имени Уон'к. Любовники бежали в Кэйк. Кагуса'к последовал за ними и расправился с племянником, изрезав ему лицо деревянным ножом. Тот в страхе бежал и дядя кричал ему вслед, упрекая в трусости: "Почему ты убегаешь?" Уон'к укрылся на Ситке, не осмеливаясь вернуться в Стикин после того, как был так опозорен. На Ситке же он похитил женщину-киксади - жену вождя кагвантанов Чиватока. Главный правитель российских колоний П. В. Чистяков пытался уладить дело выплатой Чиватоку компенсации, но вскоре ситуация обострилась еще больше - убив Чиватока, похититель бежал с Ситки вместе с его женой. Совет кагвантанов Ситки решил, что теперь должен погибнуть один из стикинских вождей, либо два нанъяайи благородного происхождения. Похититель и его любовница тем временем бежали на о. Принца Уэльского, где укрылись в промысловом лагере семьи тихиттан у Лейк-Бей. Они спокойно прожили здесь некоторое время и Уон'к усиленно упражнялся в плавании, ожидая неизбежной встречи с мстительными кагвантанами.
Кагвантаны действительно вскоре выследили беглецов и обстреляли их из засады, когда те плыли на каноэ по озеру. Брат похитителя был убит на месте, а сам Уон'к - ранен в ногу. Он выпрыгнул из каноэ, нырнул и сумел добраться до маленького островка. Но и тут его уже ожидал враг - стикинец был застрелен, едва выбравшись на берег. Похищенная женщина-киксади была возвращена на Ситку - кагвантаны "сорвали с нее платье и били ее. Они обезумели..." Мстя за погибших сородичей, люди кайяккиттитан совершили ответный набег и убили кагвантана. Счет сравнялся - с обоих сторон было теперь убито по два человека. Теперь можно было и заключить мир. Это попытались сделать кагвантаны. Для переговоров в Стикин была послана многочисленная делегация. Поскольку состояние войны еще никто не отменял, то посольство это - более сотни вооруженных воинов в боевых каноэ - походило по своему виду на военную экспедицию.
Остановившись на острове Ан (Анда) близ Рейндир Айленд в устье Стикина, ситкинцы захватили врасплох несколько стикинских каноэ, которые шли к промысловому лагерю на остров Хукнук'к. Сбежать удалось лишь одному человеку, чего кагвантаны сразу и не заметили. Среди пленников оказались вождь нанъяайи Янтанци'т (от tcit - "морская птица", муррелет) и его жена. Хотя его и схватили без сопротивления, "как труса", вождь с достоинством объявил своим врагам: "Если вы, кагвантаны, хотите убить меня, то убейте, или же возложите перо мне на голову" (т.е. он предложил заключить мир - белые перья украшали головы заложников мира). Однако миротворческое посольство не спешило исполнять возложенную на него задачу. Послы повели себя словно члены военного отряда. Они поделили между собой имущество пленников, а потом решили поразвлечься. В преданиях акойских кагвантанов сказано, что ситкинцы не пытали Янтанци'та, "не причиняли ему вреда, лишь забавлялись." Забава эта состояла в том, что изнасиловав по очереди всем отрядом жену вождя нанъяайи, кагвантаны стали принуждать Янтанци'та самого прилюдно совокупиться с нею. По словам Р.Олсона, то была "обычная практика в таких случаях, особенно позорящая и унижающая". Вождь отказывался сделать это и кагвантаны насмешливо спрашивали, не ожидает ли он попытки нанъяайи освободить его. "Вы увидите, что я сделаю," - мрачно отвечал хладнокровный стикинец. Кагвантаны не знали о сбежавшем нанъяайи и также полагали, что во время отлива вражеские каноэ не смогут подойти к острову. Им было неизвестно, что из-за особенностей рельефа местности островок этот был доступен для каноэ даже при низкой воде.
Тем временем беглец поднял тревогу. Во главе отряда воинов, выступившего на выручку пленников, стал племянник Янтанци'та, младший сын его сестры. Вручая ему мушкет, мать напутствовала его следующим образом: "Отнеси это ружье твоему дяде. Если ты не сумеешь сделать это, я отрежу тебе голову."
Когда кагвантаны заметили приближающееся боевые каноэ нанъяайи, то попытались возложить перо на голову Янтанци'та, однако было уже поздно. Племянник вождя окликнул своего дядю, тот вырвался из рук врагов и, став во главе своих воинов, принял из рук сына сестры ружье. Янтанци'ту принадлежала честь первого выстрела во всех битвах. Он повел нанъяайи в бой, в ходе которого лично убил пятерых кагвантанов. "Янтанци'т имеет ружье. Он идет чтобы стрелять!" - заслышав этот боевой клич, кагвантаны дали залп из своих мушкетов, однако их пули не задели стикинцев, укрывшихся за скалами. Огонь наньяайи был более результативен - уже в начале боя среди ситкинцев оказалось много убитых и раненых. Начавшийся прилив стал оттеснять сражающихся вглубь острова и в итоге кагвантаны были загнаны в неглубокую лощину. Там они долго отстреливались, укрывшись за бруствером из трупов своих товарищей. Уцелевшие были взяты в плен, когда у них кончились боеприпасы. Победители увели их в свой рыболовецкий лагерь, где продержали три месяца, а потом отпустили на Ситку, дав им на дорогу провизию, ружья и каноэ. Остатки отряда вернулись на Ситку, свободно разместившись всего в двух каноэ (известно название одного из них - "Чатл-яку", Каноэ-Палтус). Знаменитый предводитель нанъяайи Шейкс упрекал своих сородичей, когда вернулся из форта Симпсон, где закупал военное снаряжение: "Почему вы пожалели их? Почему вы не убили их всех? Однажды они вернутся."
По сообщению же русских источников, первый этап борьбы завершился следующим образом. Видя, что перевес сил на стороне нанъяайи, ситкинские кагвантаны призвали на помощь своих сородичей из Чилката и Ангуна, организовав большой поход на Стикин. 9 апреля 1830г. против стикинцев выступило 150 воинов на 8 больших боевых ботах. Известия о результатах похода дошли до Ситки 10 мая и весь куан огласился плачем женщин и детей. Стикинцы обнаружили врагов, когда те только готовились атаковать их селение, устроили засаду и всю ночь продержали кагвантанов под убийственным перекрестным огнем. Погибло110 воинов, а 9 было ранено. Убитым отрезали головы, а уцелевших захватили в плен. Пленников могли казнить или обратить в рабство, но из уважения к ситкинским вождям Сигинаку и Аннахуцу, нанъяайи не только освободили захваченных в битве кагвантанов, но и вернули им головы погибших товарищей. Главный правитель П. Е. Чистяков, узнав об этих событиях, выразил сожаление, что подобное происшествие не приключилось раньше, а также надежду, что оно сделает ситкинцев более уступчивыми и миролюбивыми. Он писал 26мая 1830г. что кагвантаны "вероятно станут жертвами их непримиримых врагов, Стахинцев, или же других Колош [колоши - название тлинкитов, данное им русскими, - прим. редактора], которым они из зависти перекрывали дорогу к торговле с нами". Таким образом, он усматривал в клановой вражде еще и экономическую подоплеку - соперничество за право напрямую торговать с русскими.
Весной 1831г. на Ситку съехалось до 2000 союзников пострадавших кагвантанов, среди которых было особенно много чилкатцев. Главный правитель Ф. П. Врангель сообщал 30 апреля 1831г., что вожди собравшихся "объявили мне претензию...на щет отказа в продаже пороху, ружей и свинцу. Они говорили, что Стахинцы...получая за дешевую цену в большом количестве все военные снаряды с Американских судов, чванятся перед Ситхинскими Колошами и сделались столь сильными, что сии последние ныне им противустоять не могут: таковое их унижение они вменяют в вину Русским, которые допущая прочим нациям продавать в проливах порох, свинец и ружья, не снабжают только тех Колош, которые почитают себя Союзными России... На что же, говорят они, называете вы нас союзниками вашими... когда вы нас не защищаете и за нашу верность к вам неприятели наши нас убивают и смеются над нами, так нам лучше ездить на суда к иностранцам... и не знать вас совсем." Из этих жалоб можно заключить, что кагвантаны приписывали свое поражение нехватке боеприпасов и пытались шантажировать русских, пытаясь вовлечь их в свою распрю со Стикином. Однако осторожный Ф. П. Врангель не дал втянуть себя в запутанные раздоры индейцев.
Таким образом, пишет современный американский исследователь Джонатан Дин, "то, что можно было разрешить прямой договоренностью по обычаю тлинкитов, - возвратом женщины-киксади, - из-за непримиримости Стикина переросло в полноценную войну." Война эта нарушила нормальный ход торговли в проливах, нарушила торговые связи в ущерб русским интересам. Чтобы как-то исправить сложившееся положение, РАК основывает в устье Стикина редут Св. Дионисия (1833-1834 гг.). Братья-вожди нанъяайи Кектлце'ч и Шэйкс получают серебряные медали "Союзные России" и специально для них выстроенный вельбот. Стикинцы становятся верными союзниками русских, противостоя попыткам англичан внедриться в сферу их торговых интересов ( в 1840 г., однако, редут был сдан в аренду англичанам).
Несколько поутихшая вражда вновь вспыхнула в начале 1850-х гг. В этот период, когда главным правителем был Н. Я. Розенберг (1850-1853 гг.), появилась напряженность и в отношениях между русскими и ситкинцами. Считая, что подобное положение особенно опасно для колонии, Розенберг старается найти пути примирения, пытаясь избегать открытых конфликтов.
Кагвантаны продолжали оплакивать свое неслыханное поражение. Уже в ХХв. была записана песня, сложенная уцелевшими в той битве воинами Кашкеном и Лхудакеке:
Это твоя вина,
Волчий народ,
Ты ранил сам себя.
(Намек на то, что и кагвантаны и нанъяайи принадлежали к одной фратрии - Волка/Орла)
Всегда стремлюсь к вам,
Мои дядья,
Я хочу дремать подле вас.
В семьях хранились скальпы убитых тогда нанъяайи воинов - они были целы еще в 30-х годах ХХ века.
К началу 1851г.кагвантаны считали неотмщенной смерть еще 40 своих воинов. Стикинцы предложили передать ситкинцам в рабство в порядке компенсации 12 мужчин и 5 женщин, а цену прочих жизней возместить мехами и европейскими товарами. Кагвантаны согласились, отправили делегацию в Стикин и заключили мир. Правда, вскоре они стали утверждать, что нанъяайи не до конца выполнили условия соглашения и отделались лишь небольшими подарками. Молодежь, подстрекаемая и распаляемая рассказами о проигранной битве, жаждала реванша. В этом отношении типична история молодого акойского кагвантана Дахкувадена. Он жил в Драй-Бей в селении Куцех и отцом его был тлукнахади Юхуду'ас. Но его кагвантанка-мать, к роду которой он принадлежал, "все время плакала, потому что ее народ был убит шхаткуанами (стикинцами). Вот потому этот парень готовился к убийству шхаткуанов". Воспитанием его занимался дед кагвантан. "Он сказал: "Этот мальчик - тот кагвантан, который отомстит"... В то время индейцы полагали, что ледяная вода делает храбрым и сильным. Так и этого ребенка дед брал с собой в воду на рассвете - в ледяную воду." Всякий раз мальчик плавал там до тех пор, пока тело его не окоченевало, как у мертвеца. В итоге из него получился могучий воин, "сильный, как скала", а рассказы деда и слезы матери постоянно подпитывали в нем жажду мщения.
Таким же образом воспитывались и прочие молодые кагвантаны; так, вероятно, воспитывался и крещеный тойон кагвантанов Дома Звезды Александр Якван. По крайней мере в ситкинских преданиях говорится, что он "желал мести и много лет готовился к войне". Стикинцы же считали, что вражда уже прекращена. В феврале 1852г. вождь нанъяайи Танаяка "со всем своим почти родом, с женщинами и детьми, всего в числе 50 душ", на семи каноэ прибыл на Ситку для торговли и окончательного примирения. В их честь кагвантаны устроили праздник. Предполагалось, что празднование продлится 4 дня, но распаленные жаждой мести воины, подобные Яквану (Плывущему Волку) и Дахкувадену, не вытерпели присутствия нанъяайи на Ситке более двух дней.
Всякая мелочь еще больше возбуждала кагвантанов. Некий стикинец дал своему рыболовному крюку имя Анда Йэл в честь места, где перебили кагвантанов: "Этот Ворон (Йэл) поедал человеческие тела у Анды, Ворон, Поедающий Тела Кагвантанов" .Другой нанъяайи, когда кагвантаны посмеялись над его старым ружьем, отвечал: "Да, оно кривое, но то было лучшее ружье у Анды. Я уложил двоих одним выстрелом из этого ружья." Подобные напоминания только раздражали злопамятных кагвантанов. В итоге Якван задумал перебить ничего не подозревающих гостей и привлек к заговору не только кагвантанов Ситки и Акоя, но и их "зятьев" - киксади Ситки, тлукнахади Акоя и Якутата.
Идя на пляску мира в Дом Корзины, кагвантаны скрытно пронесли туда оружие. Под одеялами и рубахами они прятали ножи. Согласно преданиям, они даже пришивали оружие к "своей собственной коже под бедром". Накани, посредники-миротворцы, ощупывая входящих гостей, не догадывались пошарить у них между ног и невольно пропускали убийц. В таком напряженном состоянии кагвантаны провели два дня, ожидая сигнала Яквана, но затем терпению Дахкувадена пришел конец.
С помощью своего деда он изготовился к сражению - раскрасил лицо черной краской, привязал к голове уши бурого медведя и укоротил древко копья, чтобы им было удобно действовать внутри помещения. Завернувшись в одеяло, он направился к Дому Корзины.
"Зачем ты идешь? Оставь их," - говорили ему.
"Нет, я не могу. Мать моя плачет," - отвечал непреклонный мститель.
Дед заметил, что копье у него слишком коротко: "Ты погибнешь, прежде, чем отомстишь".
"Нет, в самый раз." - хладнокровно отвечал ему внук. Однако, мысль о том, что он будет убит раньше, чем совершит месть, не давала Дахкувадену покоя. Похоже, он не был замешан в заговор Яквана и полагал, будто действует в одиночку. Перед входом в Дом Корзины нервы у него сдали и этот "большой сильный человек" даже заплакал: "слезы были на его глазах, но не из-за своей жизни, а из-за того, что он не отомстит... Он полагал, будто его убьют раньше, чем он сам сможет кого-либо убить. Он остановился и заплакал. Он не мог сдержаться." Однако Дахкуваден быстро совладал со своими чувствами, ободрил себя, издав боевой клич "Ху! Ху! Ху!" и вновь наложил черную краску на свое лицо взамен смытой слезами.
Вид человека в боевой раскраске мог прежде времени встревожить нанъяайи. Поэтому человек, стоявший у входа в дом и, видимо, посвященный в замыслы Яквана, прикрыл Дахкувадена первым, что попалось под руку - парусом с каноэ. Когда акоец вошел в дом, пляска мира там была в самом разгаре. Юноша тоже включился в нее и даже спел наполовину одну из песен. Закончив пение, он сказал: "Следующее поколение допоет ее за меня." Он сказал этим, что завтра его не будет в живых, что он мертв уже сегодня. Но шхаткуаны... "не поняли, что тут говорилось о войне с ними."
Сбросив с себя парус, Дахкуваден закричал, обращаясь к нанъяайи: "Разве вы воевали с рабами? Разве рабы пришли к вам с войной? Нет, сперва вы заплатите жизнью, а уж потом мы помиримся!" Вслед за этим он выхватил копье и ударил им стоявшего у дверей рослого нанъяайи, с улыбкой слушавшего его речи. Тотчас прочие кагвантаны и "сыновья кагвантанов" обнажили скрытое оружие и началась общая резня. В доме было тесно: по одним рассказам Дахкуваден ударом копья пронзил сразу двоих нанъяайи, по другим - даже восьмерых. Пощады не было ни женщинам, ни детям. Немногие из стикинцев сумели оказать сопротивление убийцам. Один стикинский воин не доверял миролюбию кагвантанов и взял с собой на пляску пару пистолетов, прикрыв их орлиными крыльями, закрепленными у него на руках. Во время резни он упал и притворился мертвым, а когда после завершения бойни Дахкуваден приблизился к нему, он вскочил и выстрелил в него. Кагвантан не ожидал нападения, но оба пистолета дали осечку - вероятно в суматохе из них либо высыпался порох, либо выкатились пули. В руках Дахкувадена еще оставалось копье. Он убил и оскальпировал храброго нанъяайи.
Дом Корзины был залит кровью. По легенде, все в нем на 4 фута в высоту было красным, а потому и при его перестройке стены дома были до этого уровня выкрашены в красный цвет. Погибло 40 человек (25 мужчин, 9 женщин - из них одна была беременна - и 6 детей). Уцелело лишь трое нанъяайи, среди которых был и сын Танаяки - они сумели бежать в Ново-Архангельск под защиту русских; а также 7 женщин из других родов - их затем отпустили. Среди кагвантанов погибли двое - мужчина и мальчик, - несколько человек было ранено. Позднее кагвантаны вспоминали, как маленький мальчик нанъяайи несколько дней после резни прятался от убийц в домике мертвых, а когда его нашли, то он был чуть живой от голода и в страхе пытался выдать себя за акойского кагвантана, сына тлукнахади. У ребенка был столь жалкий вид, что нашедший его воин "выронил свой большой нож" и не решился убить его. Скальпы убитых вывесили на всеобщее обозрение, ими украсили борта каноэ, на которых торжествующие кагвантаны разъезжали по Ситкинскому заливу. То был единственный случай в истории тлинкитов, когда послы и заложники мира пали жертвой предательского убийства. Тела убитых были выброшены за пределы селения, в место под названием Фохчикану, где "волны странно звучали во время прилива".
Главный Правитель Н. Я. Розенберг был извещен о готовящемся предательстве еще за час до резни, но, не желая ссоры с ситкинцами, не вмешивался в дело, ссылаясь на п. 260 Устава РАК, запрещающий вмешиваться во внутренние отношения "независимых инородцев", если те сами об этом не просят. После этой коварной резни "все мальчики нанъяайи и кайяккиттитан воспитывались в ненависти к кагвантанам и росли с мыслью о мщении". Они возненавидели даже само имя кагвантанов и никогда не произносили его.
С мщением нанъяайи не замедлили, но еще до того возникли трения между ситкинцами и русскими, что также являлось следствием устроенного Якваном побоища. Опасаясь мести стикинцев, ситкинцы стали регулярно устраивать в своем селении воинские учения со стрельбой, зачастую подвергая опасности и жизнь русских. Чтобы утихомирить их пыл, Главному Правителю пришлось пригрозить, что он, в свою очередь, также начнет учения - на судах и в крепости со стрельбой из пушек через индейскую деревню. Тогда тлинкиты попытались ночью напасть на Ново-Архангельск, но русские были предупреждены о том крещеным чилкатским вождем через местного протоиерея. Видя готовность крепости к отпору, ситкинцы отказались от своего замысла. Но страх перед нашествием мстительных нанъяайи не покидал их. Время от времени в селении вспыхивала паника, и тогда по ночам начиналась бесцельная стрельба по зарослям. Деревню обнесли частоколом со стороны леса, и однажды ситкинцы в течении нескольких часов вели огонь по безлюдной чаще, сами укрывшись за этим палисадом.
14 июня 1852г. военный отряд стикинцев в числе около 150 воинов внезапно атаковал компанейские строения на Горячих Ключах в 20 верстах от Ново-Архангельска. Нанъяайи подозревали, что там находятся их враги-ситкинцы. Однако на самом деле у целебных серных источников в тот момент находились лишь девять служащих компании (медик П. Бенземан, служители Н. Матвеев, А. Панов, Г. Лундстрем, Н. Набоков, пациенты Н. Дружинин и лейтенант Мацкевич со своим вестовым Я. Раевским) и американец Уайт, который в ожидании судна до Сан-Франциско "шатался вокруг Ново-Архангельска", удовлетворяя свое любопытство. Еще 10 рыбаков неводили в то время рыбу на Глубоком озере. Стикинцы вначале "совершенно донага" ограбили этих рыбаков, а затем обрушились на Горячие Ключи. Николай Набоков был убит и обезглавлен, а Николай Матвеев получил удар по голове и пришел в сознание только через сутки, обнаружив себя лежащим за большим пнем. Спустя четыре дня он с помощью "кайганской колошенки" добрался до Озерского редута. Прочие пострадавшие только лишились своего имущества, но остались невредимы, также бежав через лес и горы к Озерскому редуту. Оттуда пароход "Николай I" доставил их в Ново-Архангельск. Впоследствии компания выплатила им компенсацию за понесенные убытки (так Бенземан получил 94 руб. 55 коп., а все десять рыбаков - 483 руб. 50 коп.).
Непосредственным результатом этого набега стали страх и отчаяние, охватившие ситкинцев - они полагали, что теперь русские выместят на них свой гнев. Чтобы выказать свою благонамеренность и гарантировать себя от мщения русских, вожди выдали Розенбергу заложников - "трех буянов Кухонтанского рода". Это были двое сыновей тойона Алексея Рыжего и их двоюродный брат Иван, по мнению вождей, "наиболее значительные люди в их селении в отношении храбрости, богатства и ума, важные фигуры в войне против стикинцев". 21 июня 1852г. они были доставлены в Ново-Архангельск. Розенберг полагал, что удерживая здесь этих "трех негодяев", он заставит вождей Ситки воздержаться от обычных для них "грязных трюков". В пределах крепости заложники пользовались свободой передвижения, посещали рынок, где встречались с родственниками, снабжались хорошей пищей и одеждой, жили в "приличных помещениях".
Тем временем сами ситкинцы, созвав союзников из других куанов, пытались организовать поход против Стикина, но из этой затеи ничего не вышло. "Ситкинцы не только потерпели неудачу в кампании против Стикина, но им пришлось еще прилагать усилия и для того, чтобы остаться в действительно дружеских отношениях с русскими", - пишет Джонатан Дин.
К концу августа страх перед возможной местью русских у кагвантанов прошел и они стали добиваться освобождения заложников. Помимо прочего, к этому их побуждал и распространившийся в проливах слух о том, будто бы сама ситкинская знать сама стремится попасть в заложники к русским из трусости, чтобы избежать необходимости сражаться с нанъяайи. Сами заложники, стремясь выйти на волю, заверяли Розенберга в том, что они будут гораздо полезнее ему за пределами крепости: там они будут распространять мнение о добрых намерениях русских, а также осведомлять Компанию о настроениях и намерениях тлинкитов. Главный правитель оказался в нелегком положении. Он опасался остаться без заложников, но понимал, что если их не освободить, то тлинкиты решат, что либо русские что-то злоумышляют против них, либо просто боятся индейцев. В обоих случаях за этим могли последовать самые непредсказуемые результаты. Наконец он объявил, что освободит трех вождей, взяв, однако, взамен девять новых заложников. 21 сентября аманаты были освобождены, а Розенберг произнес при этом речь, в которой пояснил, что, поскольку он убежден в благоразумии ситкинцев, то воздерживается то взятия новых заложников. Тлинкиты "с признательностью" приняли этот жест доброй воли и заверили в будущем своем хорошем поведении. Эти заверения, однако, не предотвратили осады Ново-Архангельска, предпринятой ситкинцами в марте 1855г. Политика Розенберга не дала желаемых плодов. Как отмечает Джонатан Дин, "Розенберг, считая себя искусным миротворцем, на самом деле совершил роковую ошибку... утратив традиционную для русских роль сторонних наблюдателей тлинкитских распрей." Его поведение во время резни нанъяайи фактически сыграло на руку ситкинцам. Он не сумел, подобно Ф.П.Врангелю, остаться над схваткой и последующая гибель русских во время ответных стикинских набегов во многом лежит и на его совести. Помимо этого, сократилась и реальная сфера влияния РАК, ухудшились отношения Компании с не-кагвантанскими куанами тлинкитов, усилилась ее зависимость от связей с ситкинцами, которые превращались чуть-ли не в единственных поставщиков продовольствия для Ново-Архангельска и единственных торговых партнеров РАК.
Осенью 1855г. стикинцы совершили еще один набег на Ситку, также унесший русские жизни. В один из последний дней сентября семинаристы Иона Сторжевский и Иван Надеждин вместе с креолкой Екатериной Липатовой и ее четырехлетним воспитанником наняли двух индейцев, чтобы те отвезли их в Озерский редут. По дороге они были перехвачены индейцами в семи боевых каноэ. Все, плывшие в лодке, были убиты первым же залпом, за исключением Надеждина, получившего тяжелое ранение. Узнав, что он русский, нападавшие отвезли его на Горячие Ключи, откуда он и добрался до Озерского редута. Никто не сомневался в том, что "Стахинцы сделали это нападение из мщения Колошам нашим за убийство ими Стахинцев". Аренда англичанами стикинской территории не позволяла русским покарать убийц, "так как даже при средствах наказать Стахинцев, могли бы возникнуть жалобы со стороны Гудзонбайской компании за могущую произойти помеху в их делах".
Постепенно вражда между кланами заглохла, но не утихла. Уже после уступки Аляски Соединенным Штатам 31 марта 1881г. старший офицер американского флота на Аляске коммандер Генри Гласс добился заключения "Мирного Договора между племенами Стикин и Ситка", согласно которому обе стороны отказывались от взаимных претензий, основанных на прежних войнах, позволяли друг другу охотиться и рыбачить на своих территориях, поддерживать друг друга в несчастьях, а споры между собой передавать в рассмотрение военным властям США. Со стороны стикинцев его подписали Джордж Шкес (Шэйкс или Шекс, вождь нанъяайи из Большого Дома) и Джек Шэй-Ках (вождь каскагуеди из Дома Грома); со стороны ситкинцев - Аннахуц (Медведь-Гризли, вождь кагвантанов из Дома Волка) и Вуш-кина (Надо Всеми, вероятно, вушкиттан). Якван к тому времени, вероятно, уже умер.
Окончательное замирение произошло, однако, только в 1926г. на совещании в Ангуне - согласно особой конвенции Братства Коренного Населения Аляски (АНБ). Впрочем, и после этого, в 1933г. Р.Олсон видел на Ситке 63 палочки, символизировавшие неотмщенных кагвантанов, хотя индейцы и уверяли, будто они были сломаны на совете в Ангуне. Тогда же исследователь видел и другие реликвии великой войны - ситкинский кагвантан Джексон Анахуц показывал ему скальпы убитых воинов - нанъяайи по имени Якли'т и Тсе'кл, до сих пор бережно сохраняющиеся в его доме.
Зорин А.В.