"Двенадцатое Июля" (Рассказ)
Давно хотел выложить, а тут как раз всплыло...
ДВЕНАДЦАТОЕ ИЮЛЯ
Двенадцатое июля. Сегодня он впервые после того происшествия пришел к Миранде. Открыв калитку, он произнес: -- Привет, как жизнь? Затем сел на лавочку и некоторое время просто смотрел -- то на нее, то на окружающие ее цветы. Глен любил ее. И она его любила. В прошлый раз он так и не успел перед ней извиниться. В прошлый раз они даже не попрощались. Он пришел именно извиниться. Просто попросить прощения. Возможно, его не получить, но просто рассчитаться со своей совестью. До того, что произошло, -- и произошло между ними, -- Глен и Миранда были вместе уже больше семи лет и были бы вместе дальше, не произойди того, что произошло. Он не знал, относится ли она к этому хотя бы так же, как относится он. Он был уверен, что хочет, чтобы она просто была счастлива или, по крайней мере, чтобы ей было тепло, спокойно и хорошо. Наверное, все люди желают того же тем, кого они действительно любят. Глен так пока и не разобрался, пришел ли он за прощением именно из-за случившегося или же просто потому, что любил и хотел сохранить в себе это чувство любви, -- полноценной, чистой и правильной любви, какой он ее ощущал последние пять лет. Возможно, именно сейчас, сидя перед ней, он и пытался разобраться. Разобраться в себе, в своих чувствах. А может, он просто вспоминал. Вспоминал годы, проведенные с ней. Вспоминал дни, часы и минуты, когда они были вместе. А она смотрела на него черно-белыми глазами, будто за все прощала. Или же ей просто было безразлично. А может, она смотрела куда-то сквозь него. На фоне ярких цветов эти черно-белые глаза, обычно такие теплые, светлые, цветные, вдруг казались сухими -- не холодными, но почти равнодушными. Как будто они каждому маленькому кусочку мира, и Глену в том числе, отдают почти такой же незначительный кусочек души когда-то столь любимого всеми человека. -- Как ты тут одна? -- вдруг заговорил Глен. Ему стало страшно от нависшей тишины. -- Мне очень без тебя нелегко. Наверное, когда-нибудь я справлюсь. Сын тоже грустит. Иногда забывает, отвлекаясь, но потом видно, как снова на него накатило. Мне очень его жалко. Я часто плачу. Он посидел и подумал еще. Возможно, он ждал ответа. -- Мне -- и ему -- было бы очень... Мы были бы счастливы, если бы ты вернулась! Мы были бы самыми счастливыми людьми на земле! Во всей вселенной!.. Но почему?!.. Почему так?!.. -- в уголке его глаза показалась слезинка. -- Ты уверена, что я заслуживаю именно такого? Что мы заслуживаем? Это не кажется тебе несправедливым по отношению ко всем нам?! Напряжение в его горле росло с каждым словом, и вот он не выдержал и зарыдал. Он положил голову себе на колени и долго сотрясался плачем. -- Прости меня!.. Прости меня!.. Пожалуйста!.. Почему?!.. Зачем?.. Не надо!.. Пожалуйста, вернись!.. Пожалуйста!.. Прошу тебя, любимая!!!... Он действительно сильно страдал. И, возможно, потому долго не мог успокоиться. Он плакал и плакал, и плакал, и плакал... Плакал до тех пор, пока в нем практически уже не осталось слез. Он устал. -- Ты ведь вернешься, да? Он не знал, чего боялся больше -- того, что не услышит ответа, или того, что услышит. И долго смотрел на черно-белые глаза. Бесцветные губы. Бледные щеки. -- Ты ведь вернешься, да?! Вернешься к кому?.. К чему?.. Зачем?.. Этих вопросов Глен себе не задавал. Скорее всего, ответы для него были очевидными. А может, ответы не имели для него никакого значения. Или же их просто не существовало. -- Ты этого хочешь? -- Да. -- Ради тебя я это сделаю. А пока -- успокойся и иди домой. Сын скучает. Он еще немного посидел, посмотрел в любимые глаза, пытаясь вновь, как когда-то давно, утонуть в них. И вот он, наконец, встал, оттряхнул пиджак и выпрямил спину. Последний раз на нее посмотрев, он смахнул слой пыли с верхней грани памятника и поправил лежащие у его подножия цветы. Он хотел оставить ее в порядке и уюте. -- Прощай. Приходи... Он вышел за скромную ограду, прикрыв за собой калитку. И не оборачиваясь, запинающейся походкой побрел прочь. И с блеклой фотографии ему вслед смотрели любимые черно-белые глаза. Шептали любимые бесцветные губы. И любимые бледные щеки вспоминали его поцелуи. На гранитную плиту упали две капельки. Начался дождь.
(8 Ноября 2003 г.)
ДВЕНАДЦАТОЕ ИЮЛЯ
Двенадцатое июля. Сегодня он впервые после того происшествия пришел к Миранде. Открыв калитку, он произнес: -- Привет, как жизнь? Затем сел на лавочку и некоторое время просто смотрел -- то на нее, то на окружающие ее цветы. Глен любил ее. И она его любила. В прошлый раз он так и не успел перед ней извиниться. В прошлый раз они даже не попрощались. Он пришел именно извиниться. Просто попросить прощения. Возможно, его не получить, но просто рассчитаться со своей совестью. До того, что произошло, -- и произошло между ними, -- Глен и Миранда были вместе уже больше семи лет и были бы вместе дальше, не произойди того, что произошло. Он не знал, относится ли она к этому хотя бы так же, как относится он. Он был уверен, что хочет, чтобы она просто была счастлива или, по крайней мере, чтобы ей было тепло, спокойно и хорошо. Наверное, все люди желают того же тем, кого они действительно любят. Глен так пока и не разобрался, пришел ли он за прощением именно из-за случившегося или же просто потому, что любил и хотел сохранить в себе это чувство любви, -- полноценной, чистой и правильной любви, какой он ее ощущал последние пять лет. Возможно, именно сейчас, сидя перед ней, он и пытался разобраться. Разобраться в себе, в своих чувствах. А может, он просто вспоминал. Вспоминал годы, проведенные с ней. Вспоминал дни, часы и минуты, когда они были вместе. А она смотрела на него черно-белыми глазами, будто за все прощала. Или же ей просто было безразлично. А может, она смотрела куда-то сквозь него. На фоне ярких цветов эти черно-белые глаза, обычно такие теплые, светлые, цветные, вдруг казались сухими -- не холодными, но почти равнодушными. Как будто они каждому маленькому кусочку мира, и Глену в том числе, отдают почти такой же незначительный кусочек души когда-то столь любимого всеми человека. -- Как ты тут одна? -- вдруг заговорил Глен. Ему стало страшно от нависшей тишины. -- Мне очень без тебя нелегко. Наверное, когда-нибудь я справлюсь. Сын тоже грустит. Иногда забывает, отвлекаясь, но потом видно, как снова на него накатило. Мне очень его жалко. Я часто плачу. Он посидел и подумал еще. Возможно, он ждал ответа. -- Мне -- и ему -- было бы очень... Мы были бы счастливы, если бы ты вернулась! Мы были бы самыми счастливыми людьми на земле! Во всей вселенной!.. Но почему?!.. Почему так?!.. -- в уголке его глаза показалась слезинка. -- Ты уверена, что я заслуживаю именно такого? Что мы заслуживаем? Это не кажется тебе несправедливым по отношению ко всем нам?! Напряжение в его горле росло с каждым словом, и вот он не выдержал и зарыдал. Он положил голову себе на колени и долго сотрясался плачем. -- Прости меня!.. Прости меня!.. Пожалуйста!.. Почему?!.. Зачем?.. Не надо!.. Пожалуйста, вернись!.. Пожалуйста!.. Прошу тебя, любимая!!!... Он действительно сильно страдал. И, возможно, потому долго не мог успокоиться. Он плакал и плакал, и плакал, и плакал... Плакал до тех пор, пока в нем практически уже не осталось слез. Он устал. -- Ты ведь вернешься, да? Он не знал, чего боялся больше -- того, что не услышит ответа, или того, что услышит. И долго смотрел на черно-белые глаза. Бесцветные губы. Бледные щеки. -- Ты ведь вернешься, да?! Вернешься к кому?.. К чему?.. Зачем?.. Этих вопросов Глен себе не задавал. Скорее всего, ответы для него были очевидными. А может, ответы не имели для него никакого значения. Или же их просто не существовало. -- Ты этого хочешь? -- Да. -- Ради тебя я это сделаю. А пока -- успокойся и иди домой. Сын скучает. Он еще немного посидел, посмотрел в любимые глаза, пытаясь вновь, как когда-то давно, утонуть в них. И вот он, наконец, встал, оттряхнул пиджак и выпрямил спину. Последний раз на нее посмотрев, он смахнул слой пыли с верхней грани памятника и поправил лежащие у его подножия цветы. Он хотел оставить ее в порядке и уюте. -- Прощай. Приходи... Он вышел за скромную ограду, прикрыв за собой калитку. И не оборачиваясь, запинающейся походкой побрел прочь. И с блеклой фотографии ему вслед смотрели любимые черно-белые глаза. Шептали любимые бесцветные губы. И любимые бледные щеки вспоминали его поцелуи. На гранитную плиту упали две капельки. Начался дождь.
(8 Ноября 2003 г.)