Сказки Пушкина
В сетях разгоняют мем про 37-ой год. Дескать, вокруг одни стукачи и держиморды: ходи и озирайся, того гляди загребут за то, что лишнего в соцсетях ляпнул, работы лишат, семью разрушат, в агенты запишут и заставят отчеты писать строго в квартал. Сказать, что нет прецедентов, так они есть. Трус идет по всей земле русской от Калининграда до Камчатки. Сотрясают воздух те, кому посчастливилось родиться во времена, когда уже начали развязываться языки и в теплой водичке можно уже было не бояться застудить себе почки. По правде сказать, поколение чуть постарше привыкло базар фильтровать на уровне рефлексов. Да, стебались на кухнях, анекдоты травили, либеральничали по маленькой на партсобраниях, держа в козырях цитаты из собраний сочинений В. Ульянова, но никогда не шли за флажки, а если шли, то с билетами в один конец.
Базаров про стукачей никто особо не разводил. Стучали везде: в рабочих коллективах, в студенческих аудиториях, на свадьбах и на поминках. Стукач был тем, - возможно единственным человеком, кто тебя выслушает и приголубит, когда никому нет до тебя никакого дела, когда все пьют на кухне, играют на гитарах, ухаживают за девушками. Не было смысла ничего таить, и если уж кто решил идти против линии партии, то шли прямо в контору, общаясь «по душам», как на исповеди, без посредников.
37-й год? Помилуйте, никто таких параллелей не проводил, все голосовали как надо, коллектив сплачивался как раз в такие принципиальные моменты, исторгая из себя всех, с кем ему было не по пути.
Итак, это преамбула, кто не понял. Святых нет и не было, все были выровнены как по штангенциркулю: плюс-минус один миллиметр отклонения.
Поколение трусов, лжецов и конформистов, знающее, однако, цену слову. Тому, что рвется из души наружу и сжигает изнутри. Поколение пьющих, бренчащих на гитарах инженеров за сто двадцать рублей, отлично осведомленных о своей никчемности. Но не прошло и десяти лет, как народилось нечто новое, не пуганное, в пушкЕ невинной уверенной, что они могут всё и имеют на это право, как всякий младенец, имеющий право на молочную отрыжку, с любовью утираемую заботливыми домочадцами. Это в их мягких головках рождались новые смыслы, великие идеи о карнавалах и фестивалях, роились трудолюбивые гномы, вспахивающие подтаявший грунт, и таскающие из него самородки для своих хозяев.
Так длилась целая вечность, казалось. За ними не тянулся шлейф гнусных историй из прошлого, а заботливые взрослые продолжали утирать с губ вспенившееся в желудках молоко, убеждая их в святой невинности и гигиеничности любых испражнений. И надо же было такому случиться, что именно на эти многообещающие всходы упали первые заморозки, когда история внезапно покачнулась, развернулась и пошла не разбирая дороги по перекопанной траншеями пашне, игнорируя все реальные и воображаемые границы, заходя в овины и свинарники, углубляясь в мусорные полигоны истории и анатомические свалки, где грудами валяются отсеченные конечности и срубленные головы тех, кто еще вчера сидел с тобой за одной партой, заливался счастливым смехом на карнавале, пускал с тобой мыльные пузыри.
таким мы увидели мир, но не узнали его. Это был не тот мир, о котором мы грезили и мечтали, не тот, к которому были готовы наши органы чувств, настроенные на иной лад, где царили мир и согласие, где прибыль липла к рукам словно пыльца, где голова кружилась в вальсе, несмотря на то, что облетал волос и появлялись проплешины, поджимал в подмышках модный пиджачок и начинали жать штиблеты не по сезону.
- Что это? - недоуменно вопрошаем мы, оглядываясь на многотысячную аудиторию подписчиков, рассчитывая получить от них поддержку в суровую годину, и те согласно покачивают головами, еще не сложенными на мусорных полигонах.
- Это 37 год! - подсказывают люди постарше, и многозначительно поджимают свои рты, скупо делясь откровением, поскольку запас их не так уж и велик. Козырей нет, цитаты Ленина уже никого не лечат, а партбилет не служит пропуском платоновскую пещеру, где можно грезить о будущем мироустройстве, без риска оказаться в стенах медвытрезвителя.
- Терпения тебя, Саша, Сережа, Вова, Петя, Антон. Большой брат присмотрит за тобой. Любишь Багрова, люби и Балабанова.
Базаров про стукачей никто особо не разводил. Стучали везде: в рабочих коллективах, в студенческих аудиториях, на свадьбах и на поминках. Стукач был тем, - возможно единственным человеком, кто тебя выслушает и приголубит, когда никому нет до тебя никакого дела, когда все пьют на кухне, играют на гитарах, ухаживают за девушками. Не было смысла ничего таить, и если уж кто решил идти против линии партии, то шли прямо в контору, общаясь «по душам», как на исповеди, без посредников.
37-й год? Помилуйте, никто таких параллелей не проводил, все голосовали как надо, коллектив сплачивался как раз в такие принципиальные моменты, исторгая из себя всех, с кем ему было не по пути.
Итак, это преамбула, кто не понял. Святых нет и не было, все были выровнены как по штангенциркулю: плюс-минус один миллиметр отклонения.
Поколение трусов, лжецов и конформистов, знающее, однако, цену слову. Тому, что рвется из души наружу и сжигает изнутри. Поколение пьющих, бренчащих на гитарах инженеров за сто двадцать рублей, отлично осведомленных о своей никчемности. Но не прошло и десяти лет, как народилось нечто новое, не пуганное, в пушкЕ невинной уверенной, что они могут всё и имеют на это право, как всякий младенец, имеющий право на молочную отрыжку, с любовью утираемую заботливыми домочадцами. Это в их мягких головках рождались новые смыслы, великие идеи о карнавалах и фестивалях, роились трудолюбивые гномы, вспахивающие подтаявший грунт, и таскающие из него самородки для своих хозяев.
Так длилась целая вечность, казалось. За ними не тянулся шлейф гнусных историй из прошлого, а заботливые взрослые продолжали утирать с губ вспенившееся в желудках молоко, убеждая их в святой невинности и гигиеничности любых испражнений. И надо же было такому случиться, что именно на эти многообещающие всходы упали первые заморозки, когда история внезапно покачнулась, развернулась и пошла не разбирая дороги по перекопанной траншеями пашне, игнорируя все реальные и воображаемые границы, заходя в овины и свинарники, углубляясь в мусорные полигоны истории и анатомические свалки, где грудами валяются отсеченные конечности и срубленные головы тех, кто еще вчера сидел с тобой за одной партой, заливался счастливым смехом на карнавале, пускал с тобой мыльные пузыри.
таким мы увидели мир, но не узнали его. Это был не тот мир, о котором мы грезили и мечтали, не тот, к которому были готовы наши органы чувств, настроенные на иной лад, где царили мир и согласие, где прибыль липла к рукам словно пыльца, где голова кружилась в вальсе, несмотря на то, что облетал волос и появлялись проплешины, поджимал в подмышках модный пиджачок и начинали жать штиблеты не по сезону.
- Что это? - недоуменно вопрошаем мы, оглядываясь на многотысячную аудиторию подписчиков, рассчитывая получить от них поддержку в суровую годину, и те согласно покачивают головами, еще не сложенными на мусорных полигонах.
- Это 37 год! - подсказывают люди постарше, и многозначительно поджимают свои рты, скупо делясь откровением, поскольку запас их не так уж и велик. Козырей нет, цитаты Ленина уже никого не лечат, а партбилет не служит пропуском платоновскую пещеру, где можно грезить о будущем мироустройстве, без риска оказаться в стенах медвытрезвителя.
- Терпения тебя, Саша, Сережа, Вова, Петя, Антон. Большой брат присмотрит за тобой. Любишь Багрова, люби и Балабанова.