ПАУТИНА БАБОЧКИ
(Очень маленькая поэма.)
Я давно хотел тебе рассказать
о тридцатилетнем парне окольцованном Сибирью
во всех порывах - и поры и пепел
эта страна замешана на двоичных мерцающих числах
этот лабиринт устроен в сусальной осенней выдумке
это могущество растёт цепочкой ноотропных сетей
в поиске утраченных мамонтов -
год созидания в кружеве перфоленты
мы приплывали с ним туда
как гугеноты в Рим на деревянном паровозе
встречая серьёзных стеклянных девушек
со змеями волос с ряской глаз с коленками
этот мой оловянный приятель
зачем-то писал и писал на билетике то самое имя -
один раз, другой, третий -
как прекрасный дурак с исключительным взглядом
в своем ниспосланном духами бубенцов письме
я вспоминаю окно
в которое нужно было высунувшись курить
воодушевившись до тошноты всем Серебряным веком -
горьким кофе сигаретами и чифирем -
чтобы утром сдать нерифмованный текст
и сказать exegi monument(um) от меня ничего не зависит
леди мой свои нежные руки
я теперь всегда вспоминаю окно
которое через 15 лет и 7 месяцев стало таким
что я до сих пор не могу войти в эту комнату - дважды
липкий запах чая впитал все миры крючкотворства
все хитрые вещи которые мы скурили под Russian Dance
притопывая босыми ногами на костях мыльной оперы
где-то за сценой ритуально заснеженной площади идолов
воображая себя . африканами
сиренами сумерек с бродячих островов
все что есть живого родного - голым на стол мечи
пусть выпадает из малахитовой пыли чужеземная «двойка»
но остановкой для нас пусть будет станет старая Башня
пусть янтарь - один раз
снег и камень
этот мир придуман стоящим на четырех собачьих лапах
в переплетениях венчального лавра - на путях перевода
за два пятака на тот берег в уютной долбленке
и для кого-то память - как финский нож
она на автореверсе воспроизводит
мордобой двух теней двух ковбоев
бьющихся в каменном створе открытых ворот
на поминках той чье имя нельзя говорить
без сломанных пальцев
ох Ваня Ваня...
я растворю материнский брусничный сок
в слезах вчерашнего гренадера Алеши
из леса явившегося кровосмесительной связью девочке Маше
чтобы выписать на шершавой кальке своим красным бисером
на просвет . в сполохах искр по краям кремня памяти
на ее голых стелах выше всех непокорных голов
те же кофейные пятна - водяным знаком ее качества
как водится тяжелыми вилами
-
ночью все кошки спасаются морфием
превращаясь в мраморный символ Египта
с тенью пальмовой ветви на стенах поющих пещер -
каким медным зеркалом
ты направляешь свет вглубь гробниц звероящеров?
.
мне тепло
милый дедушка -
я родился в крещенской луже.
15-20 ноября 2018 г.
Это стихотворение я написал рано ночью 17 ноября и хотел опубликовать его совсем уже утром. Но утром я обнаружил в своей ленте стихотворение (хорошее стихотворение), написанное другим человеком (прекрасным человеком) той же ночью и оканчивающееся на то же слово, что и у меня. Правда, в другом падеже.
Я, потрясенный этим невероятным совпадением, тут же бросился что-то там править, перекладывать, зачищать (как же мы всё-таки любим не быть похожими)... Но потом просто умолк и прибрал своё до неизвестно какого времени.
И вот я увидел в маршрутке голову Медузы и понял, что пора его всё-таки опубликовать. Пока это стихотворение отлеживалось, оно трансформировалось, дополнялось и сокращалось, даже сменило свой жанр. Но последние строки остались такими, какими были с самого начала.
Теперь я не знаю, когда я его написал... И был ли это я. Надо ли говорить, что смысл словосочетания «вечности покоя» до меня доходил примерно 20 или 25 лет? - пока я не понял, что у покоя есть вечность.
Я давно хотел тебе рассказать
о тридцатилетнем парне окольцованном Сибирью
во всех порывах - и поры и пепел
эта страна замешана на двоичных мерцающих числах
этот лабиринт устроен в сусальной осенней выдумке
это могущество растёт цепочкой ноотропных сетей
в поиске утраченных мамонтов -
год созидания в кружеве перфоленты
мы приплывали с ним туда
как гугеноты в Рим на деревянном паровозе
встречая серьёзных стеклянных девушек
со змеями волос с ряской глаз с коленками
этот мой оловянный приятель
зачем-то писал и писал на билетике то самое имя -
один раз, другой, третий -
как прекрасный дурак с исключительным взглядом
в своем ниспосланном духами бубенцов письме
я вспоминаю окно
в которое нужно было высунувшись курить
воодушевившись до тошноты всем Серебряным веком -
горьким кофе сигаретами и чифирем -
чтобы утром сдать нерифмованный текст
и сказать exegi monument(um) от меня ничего не зависит
леди мой свои нежные руки
я теперь всегда вспоминаю окно
которое через 15 лет и 7 месяцев стало таким
что я до сих пор не могу войти в эту комнату - дважды
липкий запах чая впитал все миры крючкотворства
все хитрые вещи которые мы скурили под Russian Dance
притопывая босыми ногами на костях мыльной оперы
где-то за сценой ритуально заснеженной площади идолов
воображая себя . африканами
сиренами сумерек с бродячих островов
все что есть живого родного - голым на стол мечи
пусть выпадает из малахитовой пыли чужеземная «двойка»
но остановкой для нас пусть будет станет старая Башня
пусть янтарь - один раз
снег и камень
этот мир придуман стоящим на четырех собачьих лапах
в переплетениях венчального лавра - на путях перевода
за два пятака на тот берег в уютной долбленке
и для кого-то память - как финский нож
она на автореверсе воспроизводит
мордобой двух теней двух ковбоев
бьющихся в каменном створе открытых ворот
на поминках той чье имя нельзя говорить
без сломанных пальцев
ох Ваня Ваня...
я растворю материнский брусничный сок
в слезах вчерашнего гренадера Алеши
из леса явившегося кровосмесительной связью девочке Маше
чтобы выписать на шершавой кальке своим красным бисером
на просвет . в сполохах искр по краям кремня памяти
на ее голых стелах выше всех непокорных голов
те же кофейные пятна - водяным знаком ее качества
как водится тяжелыми вилами
-
ночью все кошки спасаются морфием
превращаясь в мраморный символ Египта
с тенью пальмовой ветви на стенах поющих пещер -
каким медным зеркалом
ты направляешь свет вглубь гробниц звероящеров?
.
мне тепло
милый дедушка -
я родился в крещенской луже.
15-20 ноября 2018 г.
Это стихотворение я написал рано ночью 17 ноября и хотел опубликовать его совсем уже утром. Но утром я обнаружил в своей ленте стихотворение (хорошее стихотворение), написанное другим человеком (прекрасным человеком) той же ночью и оканчивающееся на то же слово, что и у меня. Правда, в другом падеже.
Я, потрясенный этим невероятным совпадением, тут же бросился что-то там править, перекладывать, зачищать (как же мы всё-таки любим не быть похожими)... Но потом просто умолк и прибрал своё до неизвестно какого времени.
И вот я увидел в маршрутке голову Медузы и понял, что пора его всё-таки опубликовать. Пока это стихотворение отлеживалось, оно трансформировалось, дополнялось и сокращалось, даже сменило свой жанр. Но последние строки остались такими, какими были с самого начала.
Теперь я не знаю, когда я его написал... И был ли это я. Надо ли говорить, что смысл словосочетания «вечности покоя» до меня доходил примерно 20 или 25 лет? - пока я не понял, что у покоя есть вечность.