Почему национализм несовместим с "шоковой терапией" и ликвидацией "неэффективной" промышленности?
Недавно на странице "Спутника и погрома" в Фейсбуке разгорелась дискуссия о том, как быть с убыточными предприятиями. Оказывается некоторые молодые националисты не понимают, что тезисы типа "устроим шоковую терапию", "сократим дотационный Автоваз", убьем все неэффективные производства и выгоним всех неэффективных дармоедов на мороз и всё это людоедство в духе Бабы Леры-1992 - попросту НЕСОВМЕСТИМЫ с национализмом в минимально индустриально развитой стране.
Возможно это применимо к Латвии или Польше - полуколониальным странам, убийство промышленности которых было условием на пути их приема в Рай на правах санитарного кордона против России. Простите, но России никто таких условий не предлагает, хотя бы потому, что она не может быть санитарным кордоном против России.
В стране претендующей на минимальную самостоятельность (Новороссия наприме) ни о какой шоковой терапии и "закрытии неэффективных предприятий" речь со стороны националиста идти не может. Тут либо крестик, либо трусы, как говорится.
Национализм - это довольно стройная доктрина и система взглядов, предполагающая, в частности, национальную систему политической экономии противостоящую космополитической.
Суть космополитической системы в том, что у англичанина хорошо получаются машины, а у тебя, русского (боша, япошки, негритоса) хорошо получается картошка. Честный обмен это ты по дешевке продаешь англичанину картошку, а он тебе втридорога машины. Это называется принципом сравнительного преимущества, классическим примером которого является договор Англии и Португалии о взаимном снятии пошлин на сукно и вино - в результате чего англичане продавали португальцам промышленный продукт, который португальцы могли производить и сами, а португальцы предоставляли англичанам аграрный продукт, который англичане все равно должны были бы покупать, так как у них виноград не растет.
Национальная система разработанная в 19 веке Фридрихом Листом, экономическим мыслителем равновеликим Смиту и превосходящим Маркса (Маркс был смитианцем, типичным лоббистом, натравливавшим промышленных рабочих европейских стран против промышленных же капиталистов этих стран в интересах британского бизнеса) состоит в том, что каждая нация должна развивать свои производительные силы, производя все что только физически может производить, закрывая слабые отрасли тарифами от конкуренции и выходя на мировой рынок с сильными отраслями. Никакая специализация в рамках сравнительного преимущества неприемлема - это гетто.
Космополитическая политэкономия - смитианство, ставит на первое место денежную прибыльность, "эффективность". Националистическая - листианство - свою способность производить и общий уровень развития.
Соответственно вы не говорите о неэффективности Атоваза, а поддерживаете свое производство автомобилей даже в том случае если их кто-то делает лучше. Во-первых, потому что он может однажды отказаться их вам продать - санкции. Во-вторых, потому что на основе автомобиля можно создать к примеру броневик. Или просто поставить на него пулемет. В-третьих, потому что однажды вы можете научиться делать автомобили лучше лидера и его потеснить.
В мире есть два типа стран - Германия, Япония, Южная Корея, Китай, которые с фанатизмом пошли по пути листианства.
А есть страны пошедшие по пути смитианства и отказа от защиты своего производства: Португалия, Перу, Монголия, Габон, Эквадор, Украина, Российская Федерация.
Результаты говорят сами за себя.
Националисты не убивают национальную промышленность. Те кто убивают национальную промышленность не националисты. Если нам говорят, что денег поддерживать неэффективный автопром у бюджета нет, то националистический ответ очевиден: 100% пошлины на импортные автомобили. 300% на luxury-class. Полный запрет ввоза подержаных. Исключение для локальных моделей концернов полностью локализовавших производство - Рено, Фольксваген. И никакой стабфонд не нужен.
Нам скажут на это, что подобные протекционистские меры вызовут общий дефицит автомобилей. И тут мы видим типичное для смитианского дискурса лукавство. У этих милых господ свободный рынок и конкуренция обещают все расставить по своим местам и спрос выровняется с предложением. Поскольку спрос на автомобили будет стабильно высоким, то рынок, в конечном счете, сформирует и их предложение, дефицита не будет. Дефицит он характерен для плановой экономики, где запрещено производить больше определенного числа востребованных товаров. То есть логика свободного национального рынка огражденного барьерами от внешней конкуренции, должна привести к равновесию по всем группам товаров, которые можно произвести внутри страны. Но рыночное мышление тут, почему-то, смитианцам отказывает - они верят в международное разделение труда, но не в национальное.
Ошибочен и тезис, что только свободная конкуренция гарантирует технологические рывки и качество. Реальность прямо противоположна. Лидер учится делать лучшие автомобили только потому что нечестно конкурирует. Все ведущие мировые компании, все прибыли делаются только на несовершенной конкуренции, на обеспечении себе квазимонополии и нерыночных преимуществ.
Почитайте об этом экономиста №1 в ХХ веке Йозефа Шумпетера именно по этой причине всегда выступавшего в защиту монополий. Только монополия или государство могут инвестировать достаточно средств в масштабный технологический прорыв. Свободно конкурирующий мелкий и средний предприниматель в своих инвестиционных возможностях ограничен. Концентрация капитала для технологического рывка возможна только при "нечестной" конкуренции. Как только конкуренция становится совершенной и преимуществ ни у кого нет - рынок умирает. Совершенная конкуренция существует только на рынке прищепок для одежды и леденцов на палочке и прибыли там копеечные.
Для технологически догоняющей экономики как германская в 19 веке или наша в ХХ государство является важным конкурентным преимуществом, которое следует использовать на все 100 и тогда можно оказаться даже впереди догоняемого что показал пример Германии и Японии. Об этом прекрасно написал Гершенкрон в "Экономической отсталости в исторической перспективе".
Ну а если вы, вооруженный луком, решите "честно конкурировать" с человеком с пулеметом - он вас просто убьет и правильно сделает.
Остается только прибавить, что:
1. У нас нет никакого госкапитализма. Был бы госкапитализм - у нас бы Минстрой с чиновниками, живущими на свою зарплату, нанимал работников на постройку Керченского моста, а не создавались бы бесконечные фирмы и оффшоры прокладки с цепочками подрядчиков-ротенбергов. У нас не госкапитализм, а чистейший тэтчеризм, где роль брокера играет чиновник. Чиновник выступает именно в качестве бизнесмена, а "чистый" тэтчеризм ему просто не нужен и невыгоден.
2. Госкапитализм абсолютно не противоречит демократии. Америка Рузвельта и Англия лейбористов, Скандинавия социалистов и Израиль сионистов не были замечены в недемократичности.
В добавление процитирую свой неоконченный текст о Фридрихе Листе (для СиП, между прочим, писал).
Положение Фридриха Листа (1789-1846) в мировой экономической мысли парадоксально.
Его практическое влияние на развитие национальной экономики самых разных стран огромно. Причем все страны, избиравшие для себя «путь Листа» - будь то Германия, США, Россия в XIX веке или Китай в ХХ, достигли впечатляющих результатов, сумели вырваться из нищеты и зависимости от мирового экономического гегемона. Все страны, пошедшие по пути, который Лист осуждал, то есть открывшие свою экономику для свободной торговли с мировым экономическим гегемоном пережили экономический крах или упадок, оказались по уши в долгах и утратили свою финансовую самостоятельность.
Другими словами, 170 лет, прошедшие с трагического самоубийства уставшего объяснять всем очевидные вещи Листа, доказали, его безусловную правоту. Правоту как аналитика, экономиста, политика, философа и пророка. По сравнению с Листом и Адам Смит, и Карл Маркс, и даже величайший из экономических мыслителей ХХ века Йозеф Шумпетер, кажутся слепыми котятами, чьи прогнозы устарели через двадцать-тридцать лет после их смерти, если не раньше. Не случилось ни всеобщего блаженства свободной торговли, ни коммунизма, ни предсказанного Шумпетером краха свободного предпринимательства.
Напротив, экономическое развитие каждой страны в нашем мире и сегодня, как и в середине XIX века развивается строго «по Листу» - ей либо удается развить самостоятельную промышленность, защитив её от подавляющего влияния экономики-гегемона, либо она навсегда остается в экономическом рабстве, которое может лишь усугубляться, что мы наблюдаем на наших глазах, к примеру, в Греции. Если страна сама вырвалась в число экономических лидеров мира, тогда она может практиковать свободу торговли, так как это улучшает ее положение на мировом рынке, где уже она может порабощать и подчинять более слабые экономики, но и здесь она должна строго следить, чтобы не сделать вреда своей промышленности и не «заторговаться» до разорения её отраслей.
Практическая проверка экономической историей показала, что Лист работает всегда, Шумпетер - там, где работает Лист, Смит и Рикардо работают там, где сильный использует их против слабого, Маркс работает там, где слабых нужно обмануть насчет подлинных причин их слабости и разорения.
В странах развивавшихся «по Листу» - это отлично понимали. Для Германии он был культовой фигурой, архитектором вызывающей зависть у всего мира германской промышленности. Немецкая экономическая традиция - историческая школа во главе с Густавом Шмоллером, вся выросла из Листа. Позднее германская экономическая традиция была практически упразднена, как следствие поражений страны в двух мировых войнах, но послевоенное «экономическое чудо» вновь шло «по Листу» - четверть своего бюджета государство вкладывало в создание и обновление промышленности.
Стопроцентная работоспособность простой и понятной теории Листа и сыграла против него в экономической теории, где Лист, как правило, рассматривается как злой демон, который нарушил красивую стройность «политической экономии», идущей от французских физиократов, через Смита и Рикардо к английским марджиналистам и либеральной «венской школе», и вплоть до сегодняшнего «вашингтонского консенсуса».
В противоположность теориям «свободной торговли» и всему, что из неё вытекало (а вытекали из неё странные вещи, например - «шоковая терапия»), Лист взял под защиту теорию и практику европейских меркантилистов, которые проводили политику на развитие национальной промышленности своих стран и на защиту этой промышленности при помощи таможенных пошлин. Поскольку человек обладает большей частью своих прав и возможностей не как индивид, а как представитель определенной нации и гражданин сильного и успешного государства, Лист поставил в центр своей политэкономии не индивида, а нацию. Он первым начал широко использовать экономическую историю, понятую как историю успеха или неуспеха тех или иных наций,
Главным теоретическим достижением Листа стало понятие «производительных сил». Лист отказался рассматривать экономику сквозь призму ценностей, то есть выгод, которые могут быть получены при обмене. Он взглянул на экономику как на производство благ, которые могут быть и потреблены, и обменены, и преобразованы в другие блага. Чем больше возможности нации по производству благ, чем выше её производительные силы, тем она богаче и тем прочнее её исторический успех. Напротив, даже огромные меновые ценности (как золото и серебро Испании после открытия Америки) - бесплодны, если производительные силы нации ничтожны. Задача национальной политической экономии по Листу не в том, чтобы скопить побольше денег, а в том, чтобы максимально расширить свои возможности по созданию благ.
Теория производительных сил была бессовестно украдена у Листа Марксом. Основатель «научного коммунизма», будучи последователем Рикардо, выдавал Листу откровенно хамские характеристики, не забыв обчистить ему карманы. Так сказать «экспроприация экспроприаторов».
В развитых западных странах марксизм быстро сдал позиции как только обанкротилась марксова теория об прогрессирующем обнищании рабочих по мере развития капитализма. Фордовский рабочий, садясь в новенькую «модель Т» совершенно не нуждался в Марксе. Совсем иначе сложилась судьба марксизма в странах третьего мира, где происходили социалистические революции. Притягательность марксизма в ХХ веке для отсталых стран состояла именно в его индустриализме, в то, что всюду, куда приходили марксисты, они начинали строить заводы и фабрики - хотя использовали они их, конечно, неэффективно, и творили массу нехороших дел. Движение к коммунизму зависело от развития производительных сил, революционный пролетариат мог возникнуть лишь там, где есть завод и фабрика.
Именно этот индустриализм марксизма, внимание к развитию производительных сил, стремление к развитию промышленности, и составлял его силу. И поэтому марксистский Китай, марксистский Вьетнам добились определенных экономических результатов, так же как и листовские Япония и Южная Корея. А вот полностью проигравшими оказались страны, которые либо пошли на поводу у анлосаксонских советчиков и превратились в аграрные придатки Запада, либо откатились от марксизма, допустив у себя деиндустриализацию, как, к примеру, Монголия. Дело было не в их отказе от коммунизма, конечно, а в отказе от упакованного в коммунизм листовского индустриализма.
Марксизм вдохновлял неразвитые народы, учил и звал к борьбе… именно на ренту с украденной у Листа модели народного хозяйства. Именно присвоение листовской идеи «производительных сил» придавало марксизму ту прибавочную стоимость с которой он жил все эти столетия.
Поэтому особенно трагично положение России, которая в конце XIX начале XX века развивалась непосредственно по Листу, чьим поклонником был работавший над развитием протекционистской программы Д.И. Менделеев. С развития по Листу Россия, к сожалению, была насильственно переведена на развитие по Марксу. Всё тот же индустриализм, но только путем чудовищного «обострения классовой борьбы» и ценой уничтожения предпринимательского класса, возложения на государство функций предпринимателя, научной лаборатории, маркетолога и т.д. В нашем случае это был очевидный шаг назад - вместо органичной национальной индустриализации, которая начинала раскручиваться перед Первой мировой войной, наш народ получил индустриализацию насильственную, перекошенную в сторону ВПК, с массовым голодом в селе и системой принудительного труда.
Для всей либеральной экономической традиции Лист - это абсолютное зло. О нем предпочитают умалчивать, либо упоминают о нем как о малозначительном критике Адама Смита, который, к тому же «плохо понимал» шотландского классика. Иногда Листа цитируют, чтобы сказать, что «на самом деле Смит говорит то же самое» и чтобы подчеркнуть, что «в конечном счете» и сам Лист не выступал против свободы торговли если ее ведет развитая страна. Другими словами, с Листом не спорят, поскольку это попросту невозможно. На него стараются не обращать внимания.
Это связано с весьма специфической ролью «классической» либеральной экономической науки. Она не ставит целью поддержку экономического развития новых стран. Она, прежде всего, обеспечивает сохранение экономической гегемонии тех, кто уже богат.
Для Листа естественным субъектом экономической деятельности является нация, которая развивает свои производительные силы. Не та нация, которая накапливает больше меновых ценностей становится богаче, а та, которая совершенствует свои производительные силы, свою способность создавать богатство. Для этого Лист рекомендует нациям, в частности Германии, развивать свою промышленность, ограждая её от конкуренции высокими таможенными тарифами. Лист выступил главным теоретиком протекционизма. При этом, впрочем, Лист не являлся фанатиком таможенных пошлин любой ценой, напротив, он считал, что они нужны для того, чтобы растущая отрасль не была задавлена внешними конкурентами, напротив, для выросшей отрасли протекционизм вреден, так как её питает энергия конкуренции.
Лист подверг беспощадной критике центральный принцип «классической» теории свободной торговли - принцип сравнительного преимущества. Этот принцип был выведен в ходе обсуждений знаменитого договора Метуэна, заключенного английским посланником лордом Метуэном в 1703 году в Лиссабоне. По этому договору Англия предоставляла Португалии скидку на пошлины при ввозе её вин, а англичане получали возможность беспошлинно ввозить в Португалию свои сукна. Это было самое блестящее экономическое убийство в истории - Португалия полностью потеряла свою шерстяную промышленность, убитую английской конкуренцией, лишь незначительно выиграв на поставках вин, так как в целом английский потребитель продолжал предпочитать французское вино.
Обосновывая справедливость такой «свободы торговли» английские «классики», прежде всего Рикардо сформулировали принцип «сравнительного преимущества», который и по сей день является краеугольным камнем учения о свободной торговле. У каждой страны есть естественная специализация - в Португалии растет виноград и делается прекрасное вино, в Англии есть овцы и выделывается прекрасная шерсть. Следовательно, для создания максимально эффективной экономической системы Португалии следует сосредоточиться на выработке вина, а Англии на выработке шерсти, и они будут обеспечивать друг друга обменом этих товаров. На этом принципе базируется вся современная система международной торговли и философия «Всемирной торговой организации» - пусть каждый специализируется на чем-то своем и тогда все будут обеспечивать друг друга тем, в чем нуждаются.
Речь идет об очевидном экономическом софизме, причем довольно нечистоплотном. Никакого равенства между участниками соглашения нет - Португалия может вырабатывать и вино и сукно из шерсти, в то время как Англия может вырабатывать только шерсть и сукно, а вино не может. Следовательно, даже при равноправном обмене выгоду от него получает только Англия - она получает то в чем нуждается в обмен на то, что производит в избытке сама. Португалия же получает то, что могла бы произвести и сама при надлежащем развитии производительных сил. При этом Португалия продает продукт сельского хозяйства, характеризующийся убывающей отдачей - больше определенного количества вина Португалия произвести не может. В то время как Англия продает продукт промышленности, который может производить в неограниченном количестве - даже если кончится шерсть английских овец, Англия может закупить шерсть зарубежную. Англия может создавать всё более совершенные станки, повышая эффективность выпуска своей продукции. Такой возможности неограниченно наращивать производство у Португалии с винами нет, как нет и скачкообразного прогресса в виноделии.
Еще хуже обстоит положение, если вспомнить, что никакой замкнутой системы «английское сукно-португальское вино» в реальном мире не существует. У Португалии есть конкурент на винном рынке - Франция, богатая развитая страна, которая производит много вина, пользующегося спросом на английском рынке. Однако Франция находится в конфликте с Англией. Снижение пошлин для Португалии является платой за политическую лояльность к Англии. Это исключает для Португалии независимую внешнюю политику - она обречена быть лояльна к Англии, или потеряет её рынок вин. Если же Англия с Францией помирятся, то привилегии Португалии могут быть Англией отброшены.
Теперь представим, что будет, если Англия наряду с сукном начала производить какой-то третий товар. Например - высококачественную и невероятно модную одежду из такого сукна - тонко скроенную и крепко сшитую. Разумеется, в Португалии возникнет потребность в такой одежде и она начнет её покупать наряду с просто сукном и тратить на неё деньги, вырученные за продажу вина. Что делать Португалии, чтобы покупать и сукно и одежду? Либо производить и продавать больше вина, а это невозможно, поскольку и производительность виноградников и рынок Англии ограничены, либо снижать закупки сукна и приобретать больше готовой одежды. Покупая готовую одежду Португалия переплачивает за кройку, шитье, а возможно и бренд. То есть она покупает меньше одежды, чем могло бы быть сшито её портными из английского сукна, закупленного за ту же сумму. Представим, что английскую одежду покупают богатые классы португальского общества, а сукно - средние классы, шьющие из него одежду сами. Снижение количества сукна на рынке Португалии приведет к его удорожанию, то есть средний класс станет беднее, при этом покупка одежды богатыми классами потребует от них больших затрат, которые они постараются получить с бедных и средних классов, то есть те, опять таки, станут беднее.
Как видим, никакого равенства в обмене товарами и услугами между двумя специализациями не получается. Напротив, Англия, используя своё промышленное и торговое превосходство делает себя богаче, а Португалию беднее. Разумеется, Португалия могла бы решить свои проблемы, если бы ограничила ввоз английского сукна, построила свои собственные мануфактуры и продала их в третью страну, составив конкуренцию английской шерсти если не качеством, то дешевизной. Но чтобы этого не произошло и приходят господа Смит и Рикардо и объясняют, что поступать так - неправильно и это противоречит экономической науке, здравому смыслу и оптимальному использованию ресурсов. Если господа Смит и Рикардо оказываются недостаточно убедительны, то приплывает английский флот и палит из всех пушек по Лиссабону. С таким аргументом уже невозможно поспорить.
Лист показал, что вся система свободной торговли - это система охраны преимуществ страны уже развившей свою промышленность и торговлю - Англии, против догоняющих её стран. А принцип «сравнительного преимущества» чистой воды обман, который вынуждает другие страны поставлять Англии задешево сырье и пищевые продукты в обмен на дорогие промышленные товары. Разумеется, Германии нужно производить самой промышленные товары и только тогда её торговые отношения с Англией будут идти ко взаимной выгоде.
По рецептам Листа была проведена индустриализация и протекционистская защита германской промышленности. В результате к началу ХХ века германская экономика уже превосходила британскую и превосходит её и по сей день, несмотря на то, что Англии и Америке удалось создать открытый военный конфликт с Германией, её победить и полностью политически уничтожить. Однако всё равно фридрихлистовская промышленная модель оказала свою подавляющую конкурентоспособность. Впрочем, и в США экономика развивалась именно по рецептам Листа.
Эрик Райнерт так формулирует противоположность принципов Листа и доминирующей сегодня экономической неоклассики.
«ПРИНЦИП ЛИСТА: вначале страна должна индустриализироваться, а затем экономически интегрироваться со странами, находящимися на том же уровне развития.
НЕОКЛАССИЧЕСКИЙ ПРИНЦИП: свободная торговля является целью сама по себе; не надо ждать, когда отдельные страны достигнут определенного уровня индустриализации…
ПРИНЦИП ЛИСТА: для богатства необходимо одно условие - диверсифицированный сектор обрабатывающей промышленности для которого характерна возрастающая отдача…
НЕОКЛАССИЧЕСКИЙ ПРИНЦИП: все виды экономической деятельности качественно одинаковы, поэтому не важно, что производить. Эта теория основана на принципе сравнительного преимущества и не признает, что страна может специализироваться на бедности и невежестве, заниматься экономической деятельностью, не требующей новых знаний, работать в условиях совершенной конкуренции и убывающей отдачи и/или быть лишенной экономии на масштабах производства и технологического прогресса».
Лист, также, сформулировал принципы исторического метода в экономике - нужно не строить абстрактную модель хозяйства, а изучать конкретный опыт успешной и неуспешной экономической политики наций.
Е. Холмогоров