В ожидании Мамонтова
Оригинал взят у vaysburd в В ожидании Мамонтова
Сегодня был необычный день. Ко мне приезжали с "России-1", говорили долго - больше трех часов, вернулась, а ощущение чего-то неприятного, едкого и жуткого. Я жалею, что дала согласие... Пока они не смонтировали очередного Мамонтова, хотела бы сказать о характере нашей беседы и о том, чего я ожидаю от нее.
Всякий раз, когда я говорю с человеком, то хватает и часа, чтобы я поставила его выше его функции, какой бы она ни была. Пусть это следователь или опер ЦИЭ, пусть это доносчик или журналист с "России-1" - я говорю с ним, как говорила бы с другом. Как все-таки странно и парадоксально, что я сижу в тюрьме за ненависть, ведь именно ею я зачастую желала бы обладать, но нет. Нет ее. Именно ненависти. Но, увы, невозможно (и все больше) не испытывать холодного отчуждения к подобным людям. Сколько их будет вокруг, когда откроются эти ворота? Сколько будет сцен и гнилых псевдодискуссий, с нагнетанием, с драматизированием и прочим пропагандистским барахлом? Изживем ли мы это? Мне стыдно за нашу журналистику. Честное слово, стыдно. Для общения с такими журналистами нужно обрасти чешуей, чтобы их вопросы стекали вниз, не проникая внутрь, не оставаясь зудом на коже и болью в голове. Мои любимые строчки Галича всякий раз не выходят из головы, после того как приезжает подобный последнему гость:
А что же я вспомню?
Усмешку
На гладком чиновном лице,
Мою неуклюжую спешку
И жалкую ярость в конце.
Есть во всех них черта, почти незаметная линия, которая просвечивает в паузах, взглядах, - претензия. Или, не знаю, гордыня. Впрочем, последнее несколько преувеличено, так как гордыня представляется чем-то более высоким, чем то, что вижу я. Претензия говорить от лица "большинства", "народа", "знания". Всякий раз я хочу спросить: с каких пор скользкие клише стали знанием? Видимо, с тех пор как они повисли на губах должностных лиц.
Мария Алехина
Сегодня был необычный день. Ко мне приезжали с "России-1", говорили долго - больше трех часов, вернулась, а ощущение чего-то неприятного, едкого и жуткого. Я жалею, что дала согласие... Пока они не смонтировали очередного Мамонтова, хотела бы сказать о характере нашей беседы и о том, чего я ожидаю от нее.
Всякий раз, когда я говорю с человеком, то хватает и часа, чтобы я поставила его выше его функции, какой бы она ни была. Пусть это следователь или опер ЦИЭ, пусть это доносчик или журналист с "России-1" - я говорю с ним, как говорила бы с другом. Как все-таки странно и парадоксально, что я сижу в тюрьме за ненависть, ведь именно ею я зачастую желала бы обладать, но нет. Нет ее. Именно ненависти. Но, увы, невозможно (и все больше) не испытывать холодного отчуждения к подобным людям. Сколько их будет вокруг, когда откроются эти ворота? Сколько будет сцен и гнилых псевдодискуссий, с нагнетанием, с драматизированием и прочим пропагандистским барахлом? Изживем ли мы это? Мне стыдно за нашу журналистику. Честное слово, стыдно. Для общения с такими журналистами нужно обрасти чешуей, чтобы их вопросы стекали вниз, не проникая внутрь, не оставаясь зудом на коже и болью в голове. Мои любимые строчки Галича всякий раз не выходят из головы, после того как приезжает подобный последнему гость:
А что же я вспомню?
Усмешку
На гладком чиновном лице,
Мою неуклюжую спешку
И жалкую ярость в конце.
Есть во всех них черта, почти незаметная линия, которая просвечивает в паузах, взглядах, - претензия. Или, не знаю, гордыня. Впрочем, последнее несколько преувеличено, так как гордыня представляется чем-то более высоким, чем то, что вижу я. Претензия говорить от лица "большинства", "народа", "знания". Всякий раз я хочу спросить: с каких пор скользкие клише стали знанием? Видимо, с тех пор как они повисли на губах должностных лиц.
Мария Алехина