о библиолатрии
Sola litteratura!
Лягушачий хор уже завел, по Аристофану, свое бре-ке-ке-кекс, коакс, коакс!
Нигилистически, едва ли не номиналистски рассуждая, сознанию доступно только то, за чем оно распознает словесную природу, как то: вот этот ясень, вот тот месяц; и, подобно слову - единому и внутреннему, засевшему пожизненно, мне кажется, между ключиц, которое приходит в беспокойство и хочет изложить себя, отыскивая форму в тексте, но не остается в нем, - словесная природа, данная в вещах, указывает на единство слова, которое бы создавало эти вещи.
Меня, книгопоклонника, пленяет мысль, что это слово стало вот той книгой, а стало быть, и буквой, по-видимому, нематериальной, как цифирь, и средоточием для преклонения, направленного к книжности, становится единственная книга, как икона, - ноша, достойная св. Христофора.
Между тем коллега, соремеслен нашему ничтожеству, припоминая право, различает (и актуально, и академично) дух и букву законодательного акта: второе коринфянам, третья, стих шестой. Как буквой ветхого закона были две таблицы в ящике, а духом - персонификация, законодатель, а по сути имя, над крышкой между шеду, что символически являет меркава, так букву нового закона, украшенного образами четырех животных, сопровождал бы дух, законодатель, а по сути имя.
Теперь дрозды цитируют учебные пособия для орнитологов: Филипп! Филипп!..