Александр Барановский РЕКОНСТРУИРУЯ ПРОШЛОЕ
Популяризация общественно-научного и в частности исторического знания в современной России - дело весьма актуальное, особенно в контексте просвещения молодежи. В эпоху беспрецедентной информационной насыщенности значительная часть молодых людей подтверждает знаменитое высказывание Генри Форда «история - это чушь». Одна девушка закончила школу с золотой медалью и исторический факультет университета с красным дипломом, не зная кто такой Робеспьер. С другой стороны, информационного мусора несравненно больше, чем ценных сведений, особенно в любимом всеми интернете, да и в традиционной печатной продукции этого мусора хватает. На страницах данного журнала не так уж и редко можно встретить интересные публикации, некоторые из них даже имеют потенциальное просветительское значение в контексте популяризации знаний. Особый интерес представляют публикации, содержащие оригинальные концепции и приглашающие к дискуссии. Например, статья Рустема Вахитова «Неизвестная революция», опубликованная в №2. Итак, перехожу непосредсвенно к данной статье.
Во-первых эта статья представляет интерес для дискуссии не сколько из-за оригинальности концептуального содержания, сколько из-за того, что автор претендует на эту самую оригинальность не вполне обоснованно. Синтез историко-материалистического и цивилизационно-культурологического подходов является своего рода мейнстримом в нынешнем осмыслении истории. Фактологическая сторона излагаемого материала в общем и целом хорошо известна всем, кто в свое время читал советские учебники. А вот подавать неверные частные факты - это уже не совсем простительно для человека, считающегося высокообразованным. Не поленюсь перечислить эти «ляпы». Первая некорректность присутствует уже в первом предложении, впрочем, она носит скорее концептуальный характер. Событие, произошедшее в октябре - ноябре 1917 г. не являлось ни началом революции, ни государственным переворотом в привычном понимании. Захват власти большевиками следует понимать как переворот, случившийся по ходу революции, начавшейся в феврале - марте 1917 г., образно говоря - как точечное событие внутри временного отрезка.
Далее. Для интересующегося историей человека было бы неплохо знать более определенные цифры относительно численности населения Российской империи, чем «почти 200 миллионов человек». К 1914 г. было 175 миллионов в империи, включая Польшу и Финляндию, но без Хивинского ханства и Бухарского эмирата, которые были вассальными государствами Российской империи, но не ее составными частями. К 1917 г. во всей империи вместе с ее вассалами проживало 182 миллиона человек. Это все конечно приблизительные цифры, допускающие расхождения в 3 - 4 млн. чел.
Совсем не лишним было бы уточнить, что в пятнадцатимиллионной массе людей наемного труда сельскохозяйственных рабочих насчитывалось вдвое больше, чем фабрично-заводских вместе с шахтерами (3 и 6 млн. человек). Теперь по поводу численности крестьянства. Автор статьи толком не определил, что он понимает под крестьянством - сословие сельских обывателей, как юридическую категорию подданных Российской империи, или же массу сельскохозяйственных тружеников. Однако в любом случае во втором десятилетии ХХ века крестьянство не составляло более 85 % населения, впрочем, можно допустить, что автор суммировал обе категории. Для сведения - сословие сельских обывателей составляло в 1897 г. 77,1 % населения империи (для более поздних времен нет точных данных). Сельское хозяйство являлось единственным или главным занятием для 70 - 75 % населения, еще несколько процентов совмещало сельскохозяйственный труд с другими видами деятельности. Крестьянское хозяйство было преимущественно натуральным - лишь 22 % продукции шло на продажу и только 2 % крестьянских хозяйств являлись полностью товарными. А вот помещики уже в 18 веке вели вполне рыночно-ориентированное хозяйство и расцвет крепостничества в России, так же как и рабство негров в обеих Америках, было связано с развитием мировой капиталистической системы.
Временнообязанное положение крестьян в Европейской России исчезло с переходом на выкуп в 1880-е гг., правда, крестьян Закавказья было решено освободить от этого состояния только в 1912 г. Экономическая зависимость крестьян от помещиков действительно являлась довольно острой проблемой, но далеко не во всех губерниях, к тому же она имела тенденцию к ослаблению по мере продажи помещиками своих земельных владений (за полвека после отмены крепостного права площадь дворянских земель сократилась с 87 до 43 млн. десятин).
И вот еще: автор пишет о том, что 3 - 4 тыс. уничтоженных за 1905 - 1907 гг. дворянских усадеб составляли 7 - 10 % их общего количества. Это существенная погрешность - дворянских имений было около ста тысяч.
Но, несмотря на содержательные недостатки и частные погрешности, сам факт публикации данной статьи я приветствую, хотя бы потому, что она может стать поводом для дискуссии. Со своей же стороны я могу предложить читателю определенный исторический экскурс с минимумом идеологии. О крестьянстве дореволюционной России написаны тысячи научно-исследовательских работ, о жизни сельских обывателей можно много узнать из произведений художественной классики, но в то же время многие факты и обстоятельства остаются малоизвестными, некоторые в силу недостаточной изученности. Например, вопрос о том, как часто крестьяне матерились в повседневной жизни. Но я не о подобных мелочах, хотя изучение психологических структур повседневности тоже представляет важность для реконструкции прошлой социальной реальности. Мне хочется рассказать о юридической стороне жизни российского крестьянства. Тема в общем-то хорошо известная историкам, но недостаточно освещенная в популярной литературе.
Итак, абсолютное большинство подданных Российской империи относилось к сословию сельских обывателей. Надо сказать, что в сословной структуре российского общества именно это сословие оформилось чуть ли не в последнюю очередь. До отмены крепостного права было несколько десятков юридических категорий крестьян. Немецкие колонисты были отдельной категорией до 1871 г. В общем, как единое сословие, крестьянство просуществовало не так уж и долго - с конца XIX в. до 1917 г. Все знают, что большинство крестьян жило в общинах. Вот этот вопрос следует прояснить особо. С одной стороны, в большинстве доиндустриальных обществ большинство (ну или значительная часть) крестьян жило общинами в аспекте того, что земля, с которой они кормились, не являлась их частной собственностью в полном смысле слова. Она была скорее общинной, чем частной с точки зрения юридического подхода, хотя во многих случаях крестьяне пользовались земельными участками, как частными владениями, только продать их не могли чужакам. С другой стороны, во многих странах государство осуществляло административную власть над крестьянами и взимало с них налоги именно через общины, потому что так было проще. В Российской империи социально-административной единицей крестьянского сословия являлось так называемое сельское общество во главе с сельским старостой, который являлся посредником между государственным аппаратом и крестьянской массой, не считаясь при этом даже самым низшим чиновником (подобно тому, как староста студенческой группы является посредником между деканатом и студенческой массой). В большинстве случаев это самое сельское общество одновременно являлось и поземельной общиной, т. е. говоря юридическим языком, было субъектом и публичного, и частного права. В территориальном аспекте сельское общество могло быть частью населенного пункта, могло совпадать с ним, а чаще состояло из нескольких селений. В начале 1914 года в Уфимской губернии было 3176 сельских обществ, состоящих из 4181 селений, а 1004 селения не были включены в сельские общества (это были переселенческие населенные пункты). По закону каждый российский подданный сельского сословия должен был числиться в сельском обществе, соответственно местом его жительства считался населенный пункт, соответствующий этому обществу. Даже после отмены крепостного права крестьяне продолжали оставаться крепостными в плане свободы передвижения и выбора места жительства. До 1906 г. сельским обывателям вообще не полагалось иметь постоянных паспортов (бессрочных паспортных книжек, как у представителей высших сословий), а временный паспорт для отлучки из сельского общества крестьянин мог получить только в волостном правлении с согласия сельского схода и при отсутствии недоимок. Многие сельские обыватели переселялись из деревень в города, становились промышленными рабочими, извозчиками, а то и предпринимателями, но при этом продолжали быть приписанными к своему сельскому обществу и, живя много лет в городе, были вынуждены время от времени приезжать в родную волость и выправлять новый временный паспорт. Конечно же, в городах проживало много и «нелегалов», но при поимке беспаспортных бродяг этапировали на малую родину, а то и ссылали в Сибирь, если не удавалось определить место приписки. Кроме того, сельского обывателя могли сослать в Сибирь, если сельское общество исключало его за порочный образ жизни. Отсюда и пошло выражение «волчий билет» - изначально так назывался документ, выдаваемый такому крестьянину для поселения в Сибири. Стать же полноправным городским жителем сельский обыватель мог, если его принимало в свои ряды мещанское общество конкретного города (через мещанскую управу) и подданный Российской империи переходил из крестьянского сословия в мещанское. Если крестьянин умудрялся получить высшее образование, то он переходил в сословие разночинцев, а разночинцы имели такую же свободу передвижения, как и представители высших сословий. Крестьянским девкам было в некотором смысле проще - они могли удачно выйти замуж и «автоматом» перейти в сословие своего мужа (теоретически - вплоть до титулованного дворянства).
Жесткая система приписки сельских обывателей к сельским обществам имела смысл до тех пор, пока крестьяне платили подушную подать и выкупные платежи за землю в порядке круговой поруки. Подушная подать на основной части России была отменена в 1880-е гг., выкупные платежи - в 1907 г., хотя недоимки по прежним годам продолжали взиматься до 1913 года. После 1906 г. паспортный режим для бывших податных сословий стал либеральнее - крестьяне могли получать бессрочные паспортные книжки, причем не только по месту приписки к обществу, но и по месту реального проживания. Впрочем, на практике положение не так уж сильно изменилось. Паспортная система Российской империи так и не стала системой всеобщего документирования физических лиц (таковой она стала только в СССР, да и то во второй половине ХХ века).
Как было сказано выше, сельское общество в большинстве случаев одновременно являлось поземельной общиной. Но в Польше и Остзейском крае общинного землевладения не было, а институт сельских обществ был во всех губерниях, кроме Эстляндской (Финляндию в расчет можно не брать - там вообще были другие законы и другая сословная структура). Таким образом, во многих сельских обществах изначально было подворовое землевладение (не общинное, но и не вполне частное с юридической точки зрения). В ряде губерний Европейской России, где водворялись переселенцы, картина была пестрой. По закону переселенцы были обязаны либо приписаться к уже существующим сельским обществам коренных крестьян, либо образовывать свои общества. При этом общинная земля продолжала оставаться в руках коренных сельских обывателей, а переселенцы становились либо арендаторами земли, либо мелкими частными собственниками, либо покупали землю вскладчину, образовывая крестьянские товарищества. Чаще всего переселенцы создавали новые населенные пункты, многие из которых входили в состав коренных сельских обществ. Латышские переселенцы в Уфимской губернии образовали достаточно оригинальное для данного края сельское общество, состоящее исключительно из разбросанных частнособственнических хуторских хозяйств. Кстати, при укреплении общинного надела во время столыпинской реформы крестьяне не выходили из сельского общества.
Низшей административно-территориальной единицей на основной части Российской империи была волость. Однако и здесь имеется существенный нюанс. Волость являлась крестьянским административным образованием, т. е. проживавшие в сельской местности помещики, священники, купцы, разночинные интеллигенты, находились вне юрисдикции волостных органов власти, к коим относились волостное правление и волостной суд. Волостное правление состояло из старшины, писаря, сборщиков податей на волостные нужды, там велась документация, связанная с жизнью сельских обывателей (в среднем одна волость включала в себя 6 - 10 сельских обществ). В ряде случаев волостное правление выполняло нотариальные функции для местных крестьян, а иногда и функции ЗАГСа для язычников, старообрядцев и сектантов, не признававших лиц духовного звания (для всех остальных функции ЗАГСа выполняли христианские и магометанские приходы).
Теперь о подсудности сельских обывателей. Судебная реформа 1864 года была довольно прогрессивной и последовательной, однако декларируемый принцип всесословности суда оказался ограниченным. Крестьяне могли становиться присяжными заседателями в суде над представителями высших сословий, но сами за мелкие преступления и проступки чаще всего судились волостными судами. Кроме того, в 1880-е годы была введена должность так называемых земских начальников (в ряде губерний - крестьянские начальники или даже крестьянские комиссары). Они были наделены административной и судебной властью над сельскими обывателями, что не соответствовало принципу разделения суда и администрации, провозглашенному судебной реформой. Часто на эту должность назначались местные помещики, которые злоупотребляли властью, заставляя проштрафившихся крестьян работать в своем хозяйстве. От телесных наказаний крестьяне были освобождены позже, чем все другие сословия - в 1904 г. Надо сказать, сельские обыватели часто сами предпочитали, чтобы волостной суд приговаривал их к порке, а не к денежному штрафу, ведь чувство собственного достоинства приходило к ним постепенно.
Общеуголовным судом крестьяне судились, если они совершали противозаконные деяния за пределами своей малой родины, либо за серьезные преступления. На самом же деле, если крестьянин совершал преступление по отношению к своим односельчанам, то чаще всего его судили вообще вне правового поля. Случаи линчевания конокрадов всей деревней являются хрестоматийными. Кстати, в России 1913 года было менее 200 тыс. заключенных, в том числе и подследственных, из них в каторжных тюрьмах Сибири отбывало наказание 32 тыс. осужденных. Штатных работников МВД было 83 тысячи (в состав МВД входило еще и почтово-телеграфное ведомство), однако в сельской местности полицейские функции несли не только становые приставы и урядники, но и так называемые десятские и сотские из простых крестьян, которые работниками МВД не считались (отдаленное сходство с народными дружинниками времен СССР).
Было много и других нюансов, подчеркивающих ущербный правовой статус крестьянского сословия. Например, достигший совершеннолетнего возраста молодой крестьянин (а по законам Российской империи совершеннолетие наступало в 21 год) не обладал всей полнотой общегражданских прав, если он не был женат и продолжал жить в родительском доме. Можно приводить и другие примеры. Ни в какой другой европейской стране не было столь ущемленной в правах категории собственных подданных. Неудивительно, что в самом западном регионе Российской империи - Царстве Польском, сельские обыватели находились в несколько лучшем положении, чем на основной территории огромной державы (например, паспорта они получали на общих с другими сословиями основаниях).
Возможно, уместны сравнения крестьянского сословия России с низшими сословиями некоторых отсталых стран Азии, правда, мне представляется более интересным сравнение с правовым положением туземного населения европейских колоний. Более интересным, поскольку среди историков есть взгляд на дореволюционную Россию, как на державу, сочетавшую в себе черты и национального государства, и колониальной империи. Дело здесь не только в огромных размерах государства, но и в контрастах между высшими слоями общества и основным, крестьянским населением страны. Контрастах правовых, социально-экономических, культурологических. Некоторые историки рассуждают о том, что население России делилось на «российских европейцев» и «российских туземцев». Кстати, Рустем Вахитов по сути дела излагает именно эту концепцию, которая далеко не бесспорная, но очень даже имеет право на существование
Во-первых эта статья представляет интерес для дискуссии не сколько из-за оригинальности концептуального содержания, сколько из-за того, что автор претендует на эту самую оригинальность не вполне обоснованно. Синтез историко-материалистического и цивилизационно-культурологического подходов является своего рода мейнстримом в нынешнем осмыслении истории. Фактологическая сторона излагаемого материала в общем и целом хорошо известна всем, кто в свое время читал советские учебники. А вот подавать неверные частные факты - это уже не совсем простительно для человека, считающегося высокообразованным. Не поленюсь перечислить эти «ляпы». Первая некорректность присутствует уже в первом предложении, впрочем, она носит скорее концептуальный характер. Событие, произошедшее в октябре - ноябре 1917 г. не являлось ни началом революции, ни государственным переворотом в привычном понимании. Захват власти большевиками следует понимать как переворот, случившийся по ходу революции, начавшейся в феврале - марте 1917 г., образно говоря - как точечное событие внутри временного отрезка.
Далее. Для интересующегося историей человека было бы неплохо знать более определенные цифры относительно численности населения Российской империи, чем «почти 200 миллионов человек». К 1914 г. было 175 миллионов в империи, включая Польшу и Финляндию, но без Хивинского ханства и Бухарского эмирата, которые были вассальными государствами Российской империи, но не ее составными частями. К 1917 г. во всей империи вместе с ее вассалами проживало 182 миллиона человек. Это все конечно приблизительные цифры, допускающие расхождения в 3 - 4 млн. чел.
Совсем не лишним было бы уточнить, что в пятнадцатимиллионной массе людей наемного труда сельскохозяйственных рабочих насчитывалось вдвое больше, чем фабрично-заводских вместе с шахтерами (3 и 6 млн. человек). Теперь по поводу численности крестьянства. Автор статьи толком не определил, что он понимает под крестьянством - сословие сельских обывателей, как юридическую категорию подданных Российской империи, или же массу сельскохозяйственных тружеников. Однако в любом случае во втором десятилетии ХХ века крестьянство не составляло более 85 % населения, впрочем, можно допустить, что автор суммировал обе категории. Для сведения - сословие сельских обывателей составляло в 1897 г. 77,1 % населения империи (для более поздних времен нет точных данных). Сельское хозяйство являлось единственным или главным занятием для 70 - 75 % населения, еще несколько процентов совмещало сельскохозяйственный труд с другими видами деятельности. Крестьянское хозяйство было преимущественно натуральным - лишь 22 % продукции шло на продажу и только 2 % крестьянских хозяйств являлись полностью товарными. А вот помещики уже в 18 веке вели вполне рыночно-ориентированное хозяйство и расцвет крепостничества в России, так же как и рабство негров в обеих Америках, было связано с развитием мировой капиталистической системы.
Временнообязанное положение крестьян в Европейской России исчезло с переходом на выкуп в 1880-е гг., правда, крестьян Закавказья было решено освободить от этого состояния только в 1912 г. Экономическая зависимость крестьян от помещиков действительно являлась довольно острой проблемой, но далеко не во всех губерниях, к тому же она имела тенденцию к ослаблению по мере продажи помещиками своих земельных владений (за полвека после отмены крепостного права площадь дворянских земель сократилась с 87 до 43 млн. десятин).
И вот еще: автор пишет о том, что 3 - 4 тыс. уничтоженных за 1905 - 1907 гг. дворянских усадеб составляли 7 - 10 % их общего количества. Это существенная погрешность - дворянских имений было около ста тысяч.
Но, несмотря на содержательные недостатки и частные погрешности, сам факт публикации данной статьи я приветствую, хотя бы потому, что она может стать поводом для дискуссии. Со своей же стороны я могу предложить читателю определенный исторический экскурс с минимумом идеологии. О крестьянстве дореволюционной России написаны тысячи научно-исследовательских работ, о жизни сельских обывателей можно много узнать из произведений художественной классики, но в то же время многие факты и обстоятельства остаются малоизвестными, некоторые в силу недостаточной изученности. Например, вопрос о том, как часто крестьяне матерились в повседневной жизни. Но я не о подобных мелочах, хотя изучение психологических структур повседневности тоже представляет важность для реконструкции прошлой социальной реальности. Мне хочется рассказать о юридической стороне жизни российского крестьянства. Тема в общем-то хорошо известная историкам, но недостаточно освещенная в популярной литературе.
Итак, абсолютное большинство подданных Российской империи относилось к сословию сельских обывателей. Надо сказать, что в сословной структуре российского общества именно это сословие оформилось чуть ли не в последнюю очередь. До отмены крепостного права было несколько десятков юридических категорий крестьян. Немецкие колонисты были отдельной категорией до 1871 г. В общем, как единое сословие, крестьянство просуществовало не так уж и долго - с конца XIX в. до 1917 г. Все знают, что большинство крестьян жило в общинах. Вот этот вопрос следует прояснить особо. С одной стороны, в большинстве доиндустриальных обществ большинство (ну или значительная часть) крестьян жило общинами в аспекте того, что земля, с которой они кормились, не являлась их частной собственностью в полном смысле слова. Она была скорее общинной, чем частной с точки зрения юридического подхода, хотя во многих случаях крестьяне пользовались земельными участками, как частными владениями, только продать их не могли чужакам. С другой стороны, во многих странах государство осуществляло административную власть над крестьянами и взимало с них налоги именно через общины, потому что так было проще. В Российской империи социально-административной единицей крестьянского сословия являлось так называемое сельское общество во главе с сельским старостой, который являлся посредником между государственным аппаратом и крестьянской массой, не считаясь при этом даже самым низшим чиновником (подобно тому, как староста студенческой группы является посредником между деканатом и студенческой массой). В большинстве случаев это самое сельское общество одновременно являлось и поземельной общиной, т. е. говоря юридическим языком, было субъектом и публичного, и частного права. В территориальном аспекте сельское общество могло быть частью населенного пункта, могло совпадать с ним, а чаще состояло из нескольких селений. В начале 1914 года в Уфимской губернии было 3176 сельских обществ, состоящих из 4181 селений, а 1004 селения не были включены в сельские общества (это были переселенческие населенные пункты). По закону каждый российский подданный сельского сословия должен был числиться в сельском обществе, соответственно местом его жительства считался населенный пункт, соответствующий этому обществу. Даже после отмены крепостного права крестьяне продолжали оставаться крепостными в плане свободы передвижения и выбора места жительства. До 1906 г. сельским обывателям вообще не полагалось иметь постоянных паспортов (бессрочных паспортных книжек, как у представителей высших сословий), а временный паспорт для отлучки из сельского общества крестьянин мог получить только в волостном правлении с согласия сельского схода и при отсутствии недоимок. Многие сельские обыватели переселялись из деревень в города, становились промышленными рабочими, извозчиками, а то и предпринимателями, но при этом продолжали быть приписанными к своему сельскому обществу и, живя много лет в городе, были вынуждены время от времени приезжать в родную волость и выправлять новый временный паспорт. Конечно же, в городах проживало много и «нелегалов», но при поимке беспаспортных бродяг этапировали на малую родину, а то и ссылали в Сибирь, если не удавалось определить место приписки. Кроме того, сельского обывателя могли сослать в Сибирь, если сельское общество исключало его за порочный образ жизни. Отсюда и пошло выражение «волчий билет» - изначально так назывался документ, выдаваемый такому крестьянину для поселения в Сибири. Стать же полноправным городским жителем сельский обыватель мог, если его принимало в свои ряды мещанское общество конкретного города (через мещанскую управу) и подданный Российской империи переходил из крестьянского сословия в мещанское. Если крестьянин умудрялся получить высшее образование, то он переходил в сословие разночинцев, а разночинцы имели такую же свободу передвижения, как и представители высших сословий. Крестьянским девкам было в некотором смысле проще - они могли удачно выйти замуж и «автоматом» перейти в сословие своего мужа (теоретически - вплоть до титулованного дворянства).
Жесткая система приписки сельских обывателей к сельским обществам имела смысл до тех пор, пока крестьяне платили подушную подать и выкупные платежи за землю в порядке круговой поруки. Подушная подать на основной части России была отменена в 1880-е гг., выкупные платежи - в 1907 г., хотя недоимки по прежним годам продолжали взиматься до 1913 года. После 1906 г. паспортный режим для бывших податных сословий стал либеральнее - крестьяне могли получать бессрочные паспортные книжки, причем не только по месту приписки к обществу, но и по месту реального проживания. Впрочем, на практике положение не так уж сильно изменилось. Паспортная система Российской империи так и не стала системой всеобщего документирования физических лиц (таковой она стала только в СССР, да и то во второй половине ХХ века).
Как было сказано выше, сельское общество в большинстве случаев одновременно являлось поземельной общиной. Но в Польше и Остзейском крае общинного землевладения не было, а институт сельских обществ был во всех губерниях, кроме Эстляндской (Финляндию в расчет можно не брать - там вообще были другие законы и другая сословная структура). Таким образом, во многих сельских обществах изначально было подворовое землевладение (не общинное, но и не вполне частное с юридической точки зрения). В ряде губерний Европейской России, где водворялись переселенцы, картина была пестрой. По закону переселенцы были обязаны либо приписаться к уже существующим сельским обществам коренных крестьян, либо образовывать свои общества. При этом общинная земля продолжала оставаться в руках коренных сельских обывателей, а переселенцы становились либо арендаторами земли, либо мелкими частными собственниками, либо покупали землю вскладчину, образовывая крестьянские товарищества. Чаще всего переселенцы создавали новые населенные пункты, многие из которых входили в состав коренных сельских обществ. Латышские переселенцы в Уфимской губернии образовали достаточно оригинальное для данного края сельское общество, состоящее исключительно из разбросанных частнособственнических хуторских хозяйств. Кстати, при укреплении общинного надела во время столыпинской реформы крестьяне не выходили из сельского общества.
Низшей административно-территориальной единицей на основной части Российской империи была волость. Однако и здесь имеется существенный нюанс. Волость являлась крестьянским административным образованием, т. е. проживавшие в сельской местности помещики, священники, купцы, разночинные интеллигенты, находились вне юрисдикции волостных органов власти, к коим относились волостное правление и волостной суд. Волостное правление состояло из старшины, писаря, сборщиков податей на волостные нужды, там велась документация, связанная с жизнью сельских обывателей (в среднем одна волость включала в себя 6 - 10 сельских обществ). В ряде случаев волостное правление выполняло нотариальные функции для местных крестьян, а иногда и функции ЗАГСа для язычников, старообрядцев и сектантов, не признававших лиц духовного звания (для всех остальных функции ЗАГСа выполняли христианские и магометанские приходы).
Теперь о подсудности сельских обывателей. Судебная реформа 1864 года была довольно прогрессивной и последовательной, однако декларируемый принцип всесословности суда оказался ограниченным. Крестьяне могли становиться присяжными заседателями в суде над представителями высших сословий, но сами за мелкие преступления и проступки чаще всего судились волостными судами. Кроме того, в 1880-е годы была введена должность так называемых земских начальников (в ряде губерний - крестьянские начальники или даже крестьянские комиссары). Они были наделены административной и судебной властью над сельскими обывателями, что не соответствовало принципу разделения суда и администрации, провозглашенному судебной реформой. Часто на эту должность назначались местные помещики, которые злоупотребляли властью, заставляя проштрафившихся крестьян работать в своем хозяйстве. От телесных наказаний крестьяне были освобождены позже, чем все другие сословия - в 1904 г. Надо сказать, сельские обыватели часто сами предпочитали, чтобы волостной суд приговаривал их к порке, а не к денежному штрафу, ведь чувство собственного достоинства приходило к ним постепенно.
Общеуголовным судом крестьяне судились, если они совершали противозаконные деяния за пределами своей малой родины, либо за серьезные преступления. На самом же деле, если крестьянин совершал преступление по отношению к своим односельчанам, то чаще всего его судили вообще вне правового поля. Случаи линчевания конокрадов всей деревней являются хрестоматийными. Кстати, в России 1913 года было менее 200 тыс. заключенных, в том числе и подследственных, из них в каторжных тюрьмах Сибири отбывало наказание 32 тыс. осужденных. Штатных работников МВД было 83 тысячи (в состав МВД входило еще и почтово-телеграфное ведомство), однако в сельской местности полицейские функции несли не только становые приставы и урядники, но и так называемые десятские и сотские из простых крестьян, которые работниками МВД не считались (отдаленное сходство с народными дружинниками времен СССР).
Было много и других нюансов, подчеркивающих ущербный правовой статус крестьянского сословия. Например, достигший совершеннолетнего возраста молодой крестьянин (а по законам Российской империи совершеннолетие наступало в 21 год) не обладал всей полнотой общегражданских прав, если он не был женат и продолжал жить в родительском доме. Можно приводить и другие примеры. Ни в какой другой европейской стране не было столь ущемленной в правах категории собственных подданных. Неудивительно, что в самом западном регионе Российской империи - Царстве Польском, сельские обыватели находились в несколько лучшем положении, чем на основной территории огромной державы (например, паспорта они получали на общих с другими сословиями основаниях).
Возможно, уместны сравнения крестьянского сословия России с низшими сословиями некоторых отсталых стран Азии, правда, мне представляется более интересным сравнение с правовым положением туземного населения европейских колоний. Более интересным, поскольку среди историков есть взгляд на дореволюционную Россию, как на державу, сочетавшую в себе черты и национального государства, и колониальной империи. Дело здесь не только в огромных размерах государства, но и в контрастах между высшими слоями общества и основным, крестьянским населением страны. Контрастах правовых, социально-экономических, культурологических. Некоторые историки рассуждают о том, что население России делилось на «российских европейцев» и «российских туземцев». Кстати, Рустем Вахитов по сути дела излагает именно эту концепцию, которая далеко не бесспорная, но очень даже имеет право на существование