«"Конечно, вы, буржуи, хотели бы это позорище выдать за социализм!"
- сказал мне с горечью в декабре 1917 г. в Москве старый подпольный деятель, один из создателей еврейского Бунда».
(Б. Бруцкус, "Советская Россия и социализм")
**********
«Марксисты, следуя завету своего учителя, усиленно занимались исследованием капиталистического хозяйства, но никогда они не задумались серьезно над тем, чем они заменят тонкий механизм рыночного хозяйства. Социалист обычно многое знает о капиталистическом хозяйстве, но он ничего не может сказать о социализме.
Вероятно, большинству читателей известны те наивные суждения, которые высказал Ленин об организации хозяйства после социальной революции в своей брошюре «Государство и революция», написанной накануне октябрьского переворота. Дело организации социалистического хозяйства сводится, по его мнению, к регистрации работы и продукции и к выдаче соответствующих расписок, так что каждый рабочий, знающий четыре арифметических действия, сумеет великолепно справиться с задачей организации социалистического хозяйства.
Впрочем, Ленин мог бы в свое оправдание сказать, что и его ученейший оппонент Каутский в своей известной брошюре «Назавтра после революции» ничего с научной точки зрения ценного не мог сказать об организации социалистического хозяйства.
Заслуга постановки проблемы социалистического хозяйства в науке принадлежит не социалистам, а их противнику, венскому профессору Людвигу Мизесу; он ее формулировал в связи с новой апологией либерализма в вышедшей в 1922 г. книге «Die Gemeinwirtschaft», и с тех пор она действительно стала темой плодотворной научной дискуссии. Если, таким образом, марксисты никогда не задумывались над вопросом организации социалистического хозяйства, то все же communis opimo в их среде была мысль, что социалистическое хозяйство безрыночное и безденежное. Эта и была руководящая идея большевиков в период, который они задним числом окрестили именем «военного коммунизма», хотя их экономическая политика в этот период была продиктована не одними лишь военными соображениями.
Эта политика, как известно, привела к величайшей катастрофе, которая обескуражила даже большевиков несмотря на то, что у них чего-чего, а самоуверенности достаточно. За границей обычно полагают, что причина неудачи была в «незрелости» русского хозяйства для социализации. Мнение это совершенно ошибочно. Наименее зрелое для социализации русское сельское хозяйство даже в момент своей наивысшей деградации сохранило 2/3 своих посевных площадей и 2/3 своего скота. Напротив, наиболее зрелая для социализации русская крупная промышленность сократила к 1921 г. свое производство до 13%.
Причиной крушения хозяйства была принципиальная несостоятельность самой идеи натурально-хозяйственного социализма. Для Главков и Центров, распоряжавшихся распределением средств производства, при отсутствии цен не было никаких рациональных критериев для исполнения этой задачи. А так как средства производства комплементарны (т.е. производство может идти лишь при наличии многоразличных средств производства в определенной количественной комбинации), то работа социализированной промышленности должна была неизбежно приостановиться. Кроме того, как уже усмотрел Бухарин в своей «Экономике переходного времени», в производстве, в котором нельзя найти общего мерила для расходов и доходов, хозяйственный принцип проведен быть не может. Большевики надеялись, что все эти дефекты будут покрыты интегральным социалистическим планом. Однако оказалось, что на натуральной основе и никакого плана невозможно разработать.
Скажут, что, конечно, без мерила ценности обойтись невозможно, но его незачем искать на рынке, его можно найти в самом производстве измерением трудовой стоимости хозяйственных благ. Советская власть действительно сделала в 1920 г. опыт в этом направлении и предписала своим предприятиям произвести исчисление трудовой стоимости продукции. Опыт был безрезультатен, и советская власть уже его не повторяла. Да и нетрудно видеть, что этот опыт, основывающийся на давным-давно преодоленной в науке теории, не мог дать никаких результатов. Вычисление трудовых стоимостей есть задача едва ли исполнимая, ибо ведь в каждом производстве мы пользуемся предметами предшествующих производственных процессов. Но если бы эта задача была исполнима, то эта работа была бы все же бесплодной. У нас нет никаких критериев для сведения труда разной квалификации к единице, и если говорят, что для этого следует воспользоваться известными коэффициентами, то эти коэффициенты все-таки останутся неизвестными, даже если мы их назовем известными. И разве могут иметь какое-либо реальное значение цены, при определении коих считаются только с количеством затраченного труда, но не считаются с количеством использованного капитала и использованных естественных богатств? И в конце концов цена, не выражающая напряженности спроса, никогда не приведет производство в согласие с его требованиями.
После катастрофы 1921-22 гг. большевики оставили идею натурально-хозяйственного социализма.
Теперь большевики искали спасения из хаоса в восстановлении рынка. И в этом они не ошиблись: процесс восстановления хозяйства пошел под НЭПом в гораздо более быстром темпе, чем после ужасного разрушения можно было ожидать. Но скоро обнаружилось, что если рынок является весьма совершенным регулятором частного хозяйства, то его регулирующее влияние на монополизированное государственное хозяйство недостаточно. Отсюда попытки его регулирования в плановом порядке.
Только теперь, когда рынок был восстановлен и денежная система упорядочена, выработка общего народнохозяйственного плана стала возможной. И в августе 1925 г. появился первый такой план под названием «Контрольные цифры Госплана на 1925-26 гг.» Спецы, разрабатывающие контрольные цифры в Госплане, считали основой плана систему цен. Но все же они хотели бы быть осторожными, они не хотели бы разрушить системы НЭПа, при которой хозяйство так скоро оправлялось. Поэтому они вычисленные ими цены считали не более, как директивами; они не хотели насиловать рынка окончательной фиксацией цен. На этих основаниях составлялись контрольные цифры в течение ряда лет. И даже пятилетний план, который составлялся спецами под сильнейшим давлением советской власти, обуреваемой максималистскими тенденциями, еще рассчитывал что его цены будут свободно подтверждены рынком, который совсем не предполагалось разрушить, - напротив, если бы рынок не подтвердил некоторых цен, то следовало бы соответствующим образом изменить планы.
Так думали спецы, но не так думали обретшие свою обычную самоуверенность большевики. Они ни в коем случае не хотели корректировать плановой системы цен согласно указаниям рынка, и таким образом они разрушили рынок еще до вступления в силу пятилетнего плана. В годы первой пятилетки мы уже имели перед собой такую картину, что у населения все забирается государством по фиксированным ценам; все продукты потребления распределяются кооперативами в пайках, а средства производства распределяются производственными объединениями между трестами согласно генеральным договорам. При всем том хозяйство под пятилеткой было организовано совершеннее, чем в эпоху «военного коммунизма». Его главное преимущество заключалось в том, что оно все же принципиально осталось денежным и в определении цен могло в известной мере исходить из системы цен, определившихся в период НЭПа. Это создавало кое-какие возможности для рационального передвижения хозяйственных благ, для минимального контроля за ходом производства в порядке «хозрасчета», для более или менее точного выполнения бюджета и для составления минимально обоснованных планов. Однако, чем больше НЭП уходил в прошлое, чем больше росло денежное обращение, тем больше реальное значение плановых цен падало.
Советская власть стала все более ощущать вырождение хозяйства, и зто заставило ее в последние годы сделать новую попытку восстановить рынок. Но вопрос с совместимости интегрального социалистического хозяйства с рынком остается нерешенным. Во всяком случае первой предпосылкой такого согласования явился бы отказ от грандиозных строительных планов, составляющих гордость коммунизма.
Если мы теперь себя спросим, что дали две пятилетки России, то наша оценка будет связана с нашим пониманием существа хозяйства. Если хозяйство есть нечто совершенно объективное, совокупность «производительных сил», как говорят марксисты, т. е. фабрики, рудники, электрические станции и т. д., то мы очень высоко оценим результаты пятилеток. По сравнению в довоенным временем количество добываемого угля возросло в 4 раза, количество добываемой нефти возросло в 4 раза, выплавка чугуна возросла в 4 раза и передвижение грузов тоже возросло в 4 раза. Это ли не успех?
Но тех, для которых хозяйство не есть нечто объективное и не самоцель, для которых оно лишь средство для удовлетворения потребностей народных масс, эти факты не обольстят. Всем известно, что первая пятилетка вызвала резкое понижение уровня жизни как рабочих, так и крестьянских масс, и что она закончилась двумя голодными катастрофами 1932 и 1933 гг. , стоившими жизни неисчислимому количеству людей. И на обеих пятилетках лежит Каинова печать принудительного труда. Предвидение Троцкого оправдалось: строительство социализма без многих сотен тысяч, а может быть даже миллионов принудительных рабочих оказалось невозможным. На «раскулачивание» сотен тысяч крестьянских семейств, на ссылку тысяч и тысяч интеллигентов мы слишком односторонне смотрим как на проявление бескрайнего большевистского террора. При этом совершенно упускается из виду, что главным мотивом для этих ужасающих мероприятий было благополучное завершение планов социалистического строительства. Достаточно внимательно вчитаться в грандиозные планы использования природных богатств далеких и пустынных русских окраин, начертанные в пятилетках, чтобы убедиться в том, что планы эти без сотен тысяч принудительных рабочих и без тысяч ссыльных интеллигентов неисполнимы. Те, кто любуются величием Днепрогэса и Магнитогорска, не должны забывать про те сотни тысяч ни в чем неповинных людей, которые под охраной чекистов рубят северные леса, и добывают руды в заброшенных за тридевять земель рудниках или прокладывают каналы «средь топи блат».
Скажут, что все это так, все это было, но теперь, когда фабрики построены, машины поставлены, рудники вырыты и дамбы проложены, все должно измениться к лучшему и уровень благосостояния масс должен подняться. До сих пор улучшение идет весьма медленно, ибо все эти громадные сооружения воздвигнуты без хозяйственного расчета и работают они нехозяйственно. Отсюда и получается та странная картина: кипучая хозяйственная деятельность, титанические фабрики непрерывно работают, громадное, небывалое в довоенной России передвижение грузов, а жизнь масс населения все так же бедна и сера. Дело совсем не обстоит так, что каждая работающая фабрика, каждый действующий рудник обогащают население - они могут его разорять.
Мой скептицизм не идет так далеко, чтобы считать все жертвы, принесенные населением под пятилетками, бесплодными; многие осуществленные планы были целесообразны и в свое время благоприятно повлияют на экономическое благосостояние населения. Но только контроль рынка может дать оценку грандиозным предприятиям пятилеток, и нельзя сомневаться, что согласно указаниям рынка немало грандиозных предприятий надо будет ликвидировать.
И имеется еще причина, почему советское хозяйстве так плохо обслуживает нужды населения. Я уже выше указал, что противопоставление социалистического хозяйства как повернутого целиком к обслуживанию нужд населения капиталистическому неправильно. В капиталистическом обществе даже абсолютная власть не может свободно распоряжаться в хозяйстве. Последнее всегда противостоит власти, как нечто, развивающееся по своим имманентным законам. А эти законы ставят хозяйство на службу потребителям. Напротив, при социализме хозяйство находится целиком во власти государства. И вот перед властвующей группой стоит великий соблазн использовать силы хозяйства для укрепления своего могущества. Против этого соблазна она устоять не может и в оправдание она всегда сумеет отождествить свое благополучие с интересами... мирового пролетариата, мировой революции и тому подобных великих идей.
Таким образом интегральный социализм совсем не является хозяйством, призванным служить нуждам населения (Bedarfsdeckungswirtschaft), это хозяйство насквозь политизированное, и потому, между прочим, во главе его не могут стоять спецы, а должны стоять политики - члены правящей партии.
В своей речи от 7 января 1933 г., в которой Сталин резюмировал результаты первой пятилетки, он совершенно открыто заявил, что собственно хозяйству можно было бы дать другое направление, которое гораздо лучше удовлетворило бы потребностям народных масс. Но в таком случае, сказал он, не были бы достигнуты другие цели, которые он считает более важными, чем удовлетворение потребностей народных масс. Какие же это цели? Сталин назвал их три: 1. вооружение; 2. независимость от капиталистического окружения (автаркия) и 3. завершение социалистического строительства.
Ни одна из этих целей не является экономической, и Сталин констатировал лишь факт господства политики над экономикой в советском хозяйстве».
(Б. Бруцкус, "Советская Россия и социализм")
**********
«Марксисты, следуя завету своего учителя, усиленно занимались исследованием капиталистического хозяйства, но никогда они не задумались серьезно над тем, чем они заменят тонкий механизм рыночного хозяйства. Социалист обычно многое знает о капиталистическом хозяйстве, но он ничего не может сказать о социализме.
Вероятно, большинству читателей известны те наивные суждения, которые высказал Ленин об организации хозяйства после социальной революции в своей брошюре «Государство и революция», написанной накануне октябрьского переворота. Дело организации социалистического хозяйства сводится, по его мнению, к регистрации работы и продукции и к выдаче соответствующих расписок, так что каждый рабочий, знающий четыре арифметических действия, сумеет великолепно справиться с задачей организации социалистического хозяйства.
Впрочем, Ленин мог бы в свое оправдание сказать, что и его ученейший оппонент Каутский в своей известной брошюре «Назавтра после революции» ничего с научной точки зрения ценного не мог сказать об организации социалистического хозяйства.
Заслуга постановки проблемы социалистического хозяйства в науке принадлежит не социалистам, а их противнику, венскому профессору Людвигу Мизесу; он ее формулировал в связи с новой апологией либерализма в вышедшей в 1922 г. книге «Die Gemeinwirtschaft», и с тех пор она действительно стала темой плодотворной научной дискуссии. Если, таким образом, марксисты никогда не задумывались над вопросом организации социалистического хозяйства, то все же communis opimo в их среде была мысль, что социалистическое хозяйство безрыночное и безденежное. Эта и была руководящая идея большевиков в период, который они задним числом окрестили именем «военного коммунизма», хотя их экономическая политика в этот период была продиктована не одними лишь военными соображениями.
Эта политика, как известно, привела к величайшей катастрофе, которая обескуражила даже большевиков несмотря на то, что у них чего-чего, а самоуверенности достаточно. За границей обычно полагают, что причина неудачи была в «незрелости» русского хозяйства для социализации. Мнение это совершенно ошибочно. Наименее зрелое для социализации русское сельское хозяйство даже в момент своей наивысшей деградации сохранило 2/3 своих посевных площадей и 2/3 своего скота. Напротив, наиболее зрелая для социализации русская крупная промышленность сократила к 1921 г. свое производство до 13%.
Причиной крушения хозяйства была принципиальная несостоятельность самой идеи натурально-хозяйственного социализма. Для Главков и Центров, распоряжавшихся распределением средств производства, при отсутствии цен не было никаких рациональных критериев для исполнения этой задачи. А так как средства производства комплементарны (т.е. производство может идти лишь при наличии многоразличных средств производства в определенной количественной комбинации), то работа социализированной промышленности должна была неизбежно приостановиться. Кроме того, как уже усмотрел Бухарин в своей «Экономике переходного времени», в производстве, в котором нельзя найти общего мерила для расходов и доходов, хозяйственный принцип проведен быть не может. Большевики надеялись, что все эти дефекты будут покрыты интегральным социалистическим планом. Однако оказалось, что на натуральной основе и никакого плана невозможно разработать.
Скажут, что, конечно, без мерила ценности обойтись невозможно, но его незачем искать на рынке, его можно найти в самом производстве измерением трудовой стоимости хозяйственных благ. Советская власть действительно сделала в 1920 г. опыт в этом направлении и предписала своим предприятиям произвести исчисление трудовой стоимости продукции. Опыт был безрезультатен, и советская власть уже его не повторяла. Да и нетрудно видеть, что этот опыт, основывающийся на давным-давно преодоленной в науке теории, не мог дать никаких результатов. Вычисление трудовых стоимостей есть задача едва ли исполнимая, ибо ведь в каждом производстве мы пользуемся предметами предшествующих производственных процессов. Но если бы эта задача была исполнима, то эта работа была бы все же бесплодной. У нас нет никаких критериев для сведения труда разной квалификации к единице, и если говорят, что для этого следует воспользоваться известными коэффициентами, то эти коэффициенты все-таки останутся неизвестными, даже если мы их назовем известными. И разве могут иметь какое-либо реальное значение цены, при определении коих считаются только с количеством затраченного труда, но не считаются с количеством использованного капитала и использованных естественных богатств? И в конце концов цена, не выражающая напряженности спроса, никогда не приведет производство в согласие с его требованиями.
После катастрофы 1921-22 гг. большевики оставили идею натурально-хозяйственного социализма.
Теперь большевики искали спасения из хаоса в восстановлении рынка. И в этом они не ошиблись: процесс восстановления хозяйства пошел под НЭПом в гораздо более быстром темпе, чем после ужасного разрушения можно было ожидать. Но скоро обнаружилось, что если рынок является весьма совершенным регулятором частного хозяйства, то его регулирующее влияние на монополизированное государственное хозяйство недостаточно. Отсюда попытки его регулирования в плановом порядке.
Только теперь, когда рынок был восстановлен и денежная система упорядочена, выработка общего народнохозяйственного плана стала возможной. И в августе 1925 г. появился первый такой план под названием «Контрольные цифры Госплана на 1925-26 гг.» Спецы, разрабатывающие контрольные цифры в Госплане, считали основой плана систему цен. Но все же они хотели бы быть осторожными, они не хотели бы разрушить системы НЭПа, при которой хозяйство так скоро оправлялось. Поэтому они вычисленные ими цены считали не более, как директивами; они не хотели насиловать рынка окончательной фиксацией цен. На этих основаниях составлялись контрольные цифры в течение ряда лет. И даже пятилетний план, который составлялся спецами под сильнейшим давлением советской власти, обуреваемой максималистскими тенденциями, еще рассчитывал что его цены будут свободно подтверждены рынком, который совсем не предполагалось разрушить, - напротив, если бы рынок не подтвердил некоторых цен, то следовало бы соответствующим образом изменить планы.
Так думали спецы, но не так думали обретшие свою обычную самоуверенность большевики. Они ни в коем случае не хотели корректировать плановой системы цен согласно указаниям рынка, и таким образом они разрушили рынок еще до вступления в силу пятилетнего плана. В годы первой пятилетки мы уже имели перед собой такую картину, что у населения все забирается государством по фиксированным ценам; все продукты потребления распределяются кооперативами в пайках, а средства производства распределяются производственными объединениями между трестами согласно генеральным договорам. При всем том хозяйство под пятилеткой было организовано совершеннее, чем в эпоху «военного коммунизма». Его главное преимущество заключалось в том, что оно все же принципиально осталось денежным и в определении цен могло в известной мере исходить из системы цен, определившихся в период НЭПа. Это создавало кое-какие возможности для рационального передвижения хозяйственных благ, для минимального контроля за ходом производства в порядке «хозрасчета», для более или менее точного выполнения бюджета и для составления минимально обоснованных планов. Однако, чем больше НЭП уходил в прошлое, чем больше росло денежное обращение, тем больше реальное значение плановых цен падало.
Советская власть стала все более ощущать вырождение хозяйства, и зто заставило ее в последние годы сделать новую попытку восстановить рынок. Но вопрос с совместимости интегрального социалистического хозяйства с рынком остается нерешенным. Во всяком случае первой предпосылкой такого согласования явился бы отказ от грандиозных строительных планов, составляющих гордость коммунизма.
Если мы теперь себя спросим, что дали две пятилетки России, то наша оценка будет связана с нашим пониманием существа хозяйства. Если хозяйство есть нечто совершенно объективное, совокупность «производительных сил», как говорят марксисты, т. е. фабрики, рудники, электрические станции и т. д., то мы очень высоко оценим результаты пятилеток. По сравнению в довоенным временем количество добываемого угля возросло в 4 раза, количество добываемой нефти возросло в 4 раза, выплавка чугуна возросла в 4 раза и передвижение грузов тоже возросло в 4 раза. Это ли не успех?
Но тех, для которых хозяйство не есть нечто объективное и не самоцель, для которых оно лишь средство для удовлетворения потребностей народных масс, эти факты не обольстят. Всем известно, что первая пятилетка вызвала резкое понижение уровня жизни как рабочих, так и крестьянских масс, и что она закончилась двумя голодными катастрофами 1932 и 1933 гг. , стоившими жизни неисчислимому количеству людей. И на обеих пятилетках лежит Каинова печать принудительного труда. Предвидение Троцкого оправдалось: строительство социализма без многих сотен тысяч, а может быть даже миллионов принудительных рабочих оказалось невозможным. На «раскулачивание» сотен тысяч крестьянских семейств, на ссылку тысяч и тысяч интеллигентов мы слишком односторонне смотрим как на проявление бескрайнего большевистского террора. При этом совершенно упускается из виду, что главным мотивом для этих ужасающих мероприятий было благополучное завершение планов социалистического строительства. Достаточно внимательно вчитаться в грандиозные планы использования природных богатств далеких и пустынных русских окраин, начертанные в пятилетках, чтобы убедиться в том, что планы эти без сотен тысяч принудительных рабочих и без тысяч ссыльных интеллигентов неисполнимы. Те, кто любуются величием Днепрогэса и Магнитогорска, не должны забывать про те сотни тысяч ни в чем неповинных людей, которые под охраной чекистов рубят северные леса, и добывают руды в заброшенных за тридевять земель рудниках или прокладывают каналы «средь топи блат».
Скажут, что все это так, все это было, но теперь, когда фабрики построены, машины поставлены, рудники вырыты и дамбы проложены, все должно измениться к лучшему и уровень благосостояния масс должен подняться. До сих пор улучшение идет весьма медленно, ибо все эти громадные сооружения воздвигнуты без хозяйственного расчета и работают они нехозяйственно. Отсюда и получается та странная картина: кипучая хозяйственная деятельность, титанические фабрики непрерывно работают, громадное, небывалое в довоенной России передвижение грузов, а жизнь масс населения все так же бедна и сера. Дело совсем не обстоит так, что каждая работающая фабрика, каждый действующий рудник обогащают население - они могут его разорять.
Мой скептицизм не идет так далеко, чтобы считать все жертвы, принесенные населением под пятилетками, бесплодными; многие осуществленные планы были целесообразны и в свое время благоприятно повлияют на экономическое благосостояние населения. Но только контроль рынка может дать оценку грандиозным предприятиям пятилеток, и нельзя сомневаться, что согласно указаниям рынка немало грандиозных предприятий надо будет ликвидировать.
И имеется еще причина, почему советское хозяйстве так плохо обслуживает нужды населения. Я уже выше указал, что противопоставление социалистического хозяйства как повернутого целиком к обслуживанию нужд населения капиталистическому неправильно. В капиталистическом обществе даже абсолютная власть не может свободно распоряжаться в хозяйстве. Последнее всегда противостоит власти, как нечто, развивающееся по своим имманентным законам. А эти законы ставят хозяйство на службу потребителям. Напротив, при социализме хозяйство находится целиком во власти государства. И вот перед властвующей группой стоит великий соблазн использовать силы хозяйства для укрепления своего могущества. Против этого соблазна она устоять не может и в оправдание она всегда сумеет отождествить свое благополучие с интересами... мирового пролетариата, мировой революции и тому подобных великих идей.
Таким образом интегральный социализм совсем не является хозяйством, призванным служить нуждам населения (Bedarfsdeckungswirtschaft), это хозяйство насквозь политизированное, и потому, между прочим, во главе его не могут стоять спецы, а должны стоять политики - члены правящей партии.
В своей речи от 7 января 1933 г., в которой Сталин резюмировал результаты первой пятилетки, он совершенно открыто заявил, что собственно хозяйству можно было бы дать другое направление, которое гораздо лучше удовлетворило бы потребностям народных масс. Но в таком случае, сказал он, не были бы достигнуты другие цели, которые он считает более важными, чем удовлетворение потребностей народных масс. Какие же это цели? Сталин назвал их три: 1. вооружение; 2. независимость от капиталистического окружения (автаркия) и 3. завершение социалистического строительства.
Ни одна из этих целей не является экономической, и Сталин констатировал лишь факт господства политики над экономикой в советском хозяйстве».