Рейк, “Еврейские остроты”
Т. Рейк - “Еврейские остроты”
(Этнический мазохизм в еврейском юморе)
Теодор Рейк (1888-1969) - видный психоаналитик, один из первых учеников Фрейда и наиболее преданных его последователей. Рейк преподавал психоанализ в Вене (где он родился), Берлине и Нидерландах. В 1938 г. из-за гонений на евреев он иммигрировал из Германии в США и преподавал в Нью-Йорке, где в 1948 г. стал основателем Национальной ассоциации психоаналитиков. Рейк - автор около 40 книг, некоторые из которых посвящены специально еврейским проблемам.
В книге “Еврейские остроты” Рейк обращается к исследованию еврейского острословия как источника для понимания психологии евреев: “Удастся мне это изыскание или нет, я убежден, что исследование еврейского острословия добавит новое измерение к психологическому пониманию еврейского народа.”
В трех главах этой книги, из которых мы цитируем отрывки [*], автор затрагивает тему этнического самоотрицания, доходящего до степени мазохизма; делаемые им наблюдения о психологической подложке рассматриваемого явления относимы не только к еврейской себя-ненависти, но бросают свет также на природу русской интеллигентности.
[*] Theodor Reik, “Jewish Wit”, NY, 1962, стр. 20, 219-233 (раздел “Psychology and psychopatology of Jewish Wit”).
ПСИХОЛОГИЯ И ПСИХОПАТОЛОГИЯ
ЕВРЕЙСКИХ ОСТРОТ
Самоуничижение в еврейских остротах
Статья “Психоанализ и еврейские шутки”, написанная Мартином Гротьяном, которому мы обязаны и другими ценными работами в области психоанализа, замечательна смелым проникновением в существо проблемы. Что бы ни говорить об еврейских остротах, они безжалостно насмехаются над слабостями, проступками и недостатками евреев. Фрейд ранее уже отмечал в своей книге о шутках, что характер этого самоиздевательства и превращения себя в посмешище отличается от шуток, которые сочиняют о еврейских особенностях не-евреи. Дух резчайшего самокритицизма и сарказма по отношению к себе не ограничивается у евреев лишь шутками, он присутствует также и в речах пророков, жестоко бичевавших своих современников. Израиль Зангвиль даже назвал Библию антисемитской книгой. Отличительная черта описываемого явления <...> - особый род направленной на себя агрессии, возможно в смешении с другими эмоциональными течениями.
Именно к пониманию природы этого явления и обращается работа Мартина Гротьяна. Гротьян исходит из того, что остроты вообще возникают из агрессивной наклонности, оскорбления или шокирующей мысли, подаваемых в замаскированной форме [*]. Этот выброс агрессии должен быть внезапным. В еврейских остротах враждебность или агрессивность мазохистским образом направляются против самого еврея. Еврею опасно проявлять в открытую свою враждебность и агрессивность по отношению к окружающим недругам, и вот гонимый, подвергающийся издевательствам и осмеиваемый еврей, делая себя мишенью каждой собственной остроты, тем самым отклоняет свою враждебность (открытое проявление которой против могущественных преследователей было бы небезопасным для него) от гонителей и обращает ее вместо них на самого себя. Результатом, говорит Гротьян, оказывается не поражение, но “победа через поражение” - т.е. в точности та формула, которую мы вывели при исследовании психологии мазохизма. Еврей, образно говоря, вынимает нож из вражеской руки, оттачивает его и вонзает в себя, а затем галантно возвращает его антисемиту с безмолвным укором: “посмотрим, сможешь ли ты ударить хотя бы вполовину этой силы”.
[*] Разумеется, указываемое свойство - специфика именно еврейского юмора (что далее подчеркивает сам Рейк), а не вообще юмора как такового; причем как непосредственно еврейского, так и культурно-генетически еврейского, однако усвоенного лицами иной этничности. Об этой его особенности высказывали наблюдения разнообразные авторы. Так, по замечанию Вл. Крупина (журнал “Дневник писателя”, янв. 1996, стр. 47-9):
«С чего, кто и когда решил, что король юмора - Чарли Чаплин [**]? Он король издевательства над людьми. Весь его юмор извлекается из тех ситуаций, когда герой Чаплина хамит, хулиганствует, пакостит, мелко гадит, дрессирует блоху и так далее. Малолетнего совращает выбивать стекла, женщин в годах ставит в неприятные ситуации. Если несет лестницу, то ею непременно кого-то ударит, зацепит, и всё вроде нечаянно. Если тащит санитарные носилки, то угадает так, чтобы больной с носилок вывалился в воду; если покупает торт, то им вымажет кого-то. А эти бесконечные пинания под зад, эти залезания под юбки, игры с предметами, которые шестерки киноведения называют гениальными. Смотришь, и возникает чувство неловкости и даже брезгливости, которое естественно, когда герой икает, вовлекает других в неприличные истории, ворует, обманывает, подличает - и все это с юмором. И ведь в самом деле многое смешно, например, возвращение пьяного домой. Но над чем смех? Человек падает, роняет на себя предметы, ему же в конце концов больно, и мы над этим смеемся. Причем, этот якобы смешной чудак с ногами навыворот, он еще и презирает всех остальных. Фильм “Король в Нью-Йорке” дела не спасает.»
[**] Чарли Чаплин по происхождению не был евреем, однако его старший полубрат Сидней Хоукс-Чаплин был полуевреем (по отцу, предшествующему мужу матери Чаплина). Сиднею дали фамилию отчима, Чаплин, после того как его отец-еврей исчез в неизвестном направлении, а мать сочеталась браком с будущим отцом Чарли Чаплина. (David Robinson, “Chaplin: His Life and Art”, NY, 1985, стр. 22, 155.) Сидней практически вырастил Чарли, с семилетнего возраста заменив ему бросившего семью и вскоре умершего отца, а позднее и ставшую недееспособной мать, и большую часть юности братья были неразлучны. Сидней был готов жертвовать для Чарли чем угодно, а юный Чарли очень почитал его; во взрослом возрасте Сиднея и Чарли Чаплинов связывала не только личная привязанность, но также деловые отношения (Сидней был продюсером и актером). Третья жена Чарли Чаплина, Полетта Годдард, была еврейкой. Большая часть социальных контактов Чарли Чаплина была с евреями. Употребляя выражение Л. Радзиховского, можно сказать, что Чаплин существенно принадлежал к “еврейской сфере”. Чаплин резко и эмоционально воспринимал антисемитизм и с почти конвульсивной остротой реагировал на него, а также всегда выделял евреев в своих симпатиях. Он иногда подначивал газетных корреспондентов, утверждая им, что он сам еврей. Благодаря отчасти этим его утверждениям, а главным образом вероятно благодаря взглядам и специфическому поведению Чаплина, многие действительно принимали его за еврея, включая таких разных людей как составители справочника “Who is Who in American Jewry” (изд. Еврейского биографического бюро, NY), в ранних изданиях которого ошибочно указывается, что Чаплин - еврей, а его настоящее имя будто бы Израиль Тонштейн, или Эдгар Гувер и оперативники ФБР (в собранном ФБР досье на Чаплина, заведенном еще в 1922 г. по поводу его прокоммунистических симпатий и связей и с тех пор непрерывно пополнявшемся, большей частью однако некритической и недостоверной информацией, утверждается, что Чаплин еврей, пытающийся сойти за нееврея: эти сведения некритически, без проверки позаимствованы из названного справочника). Наглядным примером характерного восприятия Чаплина может служить Ханна Арендт, уже в 1944 г. включившая литературный портрет Чаплина в число нескольких литературных иллюстраций евреев-выскочек и парий, приведенных ею в очерке “Еврей как пария: скрытая традиция”, наряду с Гейне, Лазаром и Кафкой, хотя и с оговоркой, что Чаплин лишь “подозревается” ею и общественным восприятием в еврействе, но подозревается именно на основании ментальности его фильмов и характера его воззрений. В сноске (быть может, позднейшей) Арендт поясняет: “Чаплин недавно заявил, что он ирландского и цыганского происхождения, однако мы избрали его для нашего обсуждения потому, что даже в том случае если он и не еврей, он все равно воплощает и в художественной форме резюмирует характер, порождаемый ментальностью еврея-парии... Хотя [определенные еврейские свойства] не позволили еврейскому народу принять положительное участие в политической жизни современного общества, именно эти качества, воплотившись в драматической форме, вдохновили одно из самых видных произведений современного искусства - фильмы Чарли Чаплина. В образе Чаплина самый непопулярный в мире народ вдохновил одну из самых популярных фигур современности...” Затем Арендт обсуждает сходство между характером героев Чаплина и характером гейневского шлемихля в духе, близком к анализу Рейка, в частности указывая, что “поскольку [герой Чаплина] находится под всеобщим подозрением, ему приходится переносить множество нападок за то, чего он не делал. В то же время, поскольку он переходит все границы приличного [игра слов: поскольку он стоит вне черты оседлости] и не связан путами общественных норм, ему безнаказанно удается очень многое. Эта неоднозначная ситуация рождает смешанное чувство страха и наглости - страха законов общества [нееврейской социальности], как будто бы они являлись неодолимой естественной силой, и знакомой иронической дерзости перед лицом фаворитов этой силы [т.е. неевреев]. Над этими фаворитами можно вволю поиздеваться, наслаждаясь такими издевательствами, потому что известно, как их можно дурить, при этом избегая ответственности перед ними... Наглость чаплиновского подозреваемого по существу та же, что и у гейневского шлеймихля, только она представляет уже не беззаботное и невозмутимое нахальство поэта, якшающегося с небесами, и потому могущего строить нос земному обществу, а напротив - это беспокойная, тревожная наглость, так знакомая поколениям евреев, наглость маленького “жидка”, который не признает порядок мироустройства, потому что это не его порядок, и он не видит в нем справедливости для себя самого.” (Hannah Arendt, “The Jew as Pariah: Jewish Identity and Politics in the Modern Age”, NY, 1978, стр. 69, 79-81.)
«Под стать Чаплину его отпрыски - наши юмористы. Издававшиеся во времена застоя и волюнтаризма, они издевались над сантехниками, например, известные райкинские: “Я тебе две винтки не довинчу, я тебе две вертки не доверчу” и тому подобное. Весь этот юмор был настолько непрерывен и назойлив, что казался единственным юмором.»
«Совершенно естественно, что юмор разных народов различен. Еврейский юмор не может стать русским. Но именно только еврейский юмор и навязывался нашим кино и телевидением. Вся эта одесско-жаргонная лексика успешно внедрялась в речь, в порчу нравов. Утесов в своей книге воспоминаний гордится тем, что пел для Сталина блатную песню: “С одесского кичмана бежали три уркана”, а шутник нашего времени Иванов требует у Ельцина расправ над патриотами. Юмористы театра обдирают как липку классику, на все лады ставят Гоголя, да так ставят, что хвалят в рецензиях постановки, вставание с ног на голову, а не текст, ради которого обычно и делается постановка. Весь юмор, например, Хазанова, ниже пояса, Жванецкого - издевательство над всем и вся, обычно над нашим уровнем жизни. О, они очень умело это делают.»
«Русский юмор добр. Смешно, но и грустно. “Боже, как печальна наша Россия”. “Чему смеетесь? Над собой смеетесь”.»
«Наши пересмешники презирают тех, кого смешат (вспомните: “мужик, ты будешь тем-то, а ты, мужик, тем-то”); нам рассказывают, что уже невыгодно ездить в Америку, что бабки колотить можно в СНГ (Задорнов), издеваются над всем и вся, кроют в эфире (Ширвиндт) матом, в газетах (Быков) пишут матерными словами...»
Существенная особенность подлинно еврейской остроты, по мнению Гротьяна, - это агрессия, обращенная на себя. Еврейская шутка словно бы говорит: “Вам ни к чему нападать на нас, мы это сделаем сами, и даже лучше. Мы можем снести это, мы знаем наши слабости, и в некотором роде даже горды ими.” В еврейских шутках, добавляет Гротьян, заключена своеобразная меланхолия и иногда - упрямая гордость. “Вот мы каковы и такими мы останемся, покуда мы евреи.”
Даваемое Гротьяном психоаналитическое объяснение настолько проницательно и серьезно, что мы можем без стеснения высказать доброжелательный критицизм. В отличие от других психологов, затрагивающих лишь поверхность вопроса, теория Гротьяна тянется вглубь, но все же остается на поверхности постижения проблемы. Гротьян понимает, что мазохизм еврейских острот - лишь “маска”, но он не вскрывает лица, таящегося за этой маской, не пытается сорвать маску с шутящего еврея. Хотя нужно согласиться, что агрессия, по всей видимости, является главной тенденцией еврейских острот [*], необходимо подчеркнуть, что она не ограничивается [в выборе мишеней] только людьми, ни даже одними антисемитами, но часто направлена против социальных институтов - таких как религия или закон, которые <...> мешают еврею наслаждаться жизнью. <...>
[*] См. предшествующее примечание.
Теория Гротьяна также упускает из виду, что мазохистские элементы еврейских шуток коренятся в подсознательном чувстве вины <...> проявляющемся в самоуничижении и выражаемом в шутках <...>
Многие наблюдатели отмечали, что еврейские анекдоты и шутки жестоко издеваются над еврейскими особенностями и слабостями. Это странное отношение было приписываемо мазохистскому характеру еврейского острословия. Некоторые авторы, как напр. д-р Готьян, видят в этой черте главную подсознательную природу еврейских острот. Но как называть это своеобразное явление - является не столь важным по сравнению с его значимостью для психологии еврейского народа, единственно интересующего нас здесь предмета.
Мы уже указывали на несколько причин того, почему можно сомневаться, являются ли эти мазохистские особенности всепроникающими и пронизывающими весь характер еврейского юмора. Даже помимо существования многих шуток, в которых не наблюдается самоуничижения и издевательства над собой, нужно учесть то важнейшее обстоятельство, что самоуничижение часто обращается в свою противоположность - чрезмерную самоуверенность и даже наглость. <...>
Однако наблюдение о существовании интенсивной самоуничижительной и себя-издевательской тенденции в еврейском юморе справедливо, вне зависимости от того, назовем ли мы его мазохистским или псевдомазохистским.
Изнанка еврейских историй
Насколько мне известно, никто доселе не отметил, что эта смесь самоиронии и элегичности присутствует не только в шутках, но и в произведениях еврейских авторов. <...>
Нижеследующие замечания основываются не только на моих исследования и клиническом опыте, но также на докладе, сделанном одним из моих наиболее одаренных студентов, Джулем Найдсом, в Национальной ассоциации психоаналитиков в 1960 г. Найдс, любезно упоминающий, что он многим обязан моим психоаналитическим исследованиям мазохизма, описывает определенный тип личности, характеризуемой чувством подозрительности и ощущением, что за нею критически следят или ее преследуют, а также чувством превосходства, доходящим иногда до патологической мании величия [*]. Параноидальному характеру свойственно крайне резко реагировать на реальные или воображаемые нападки, быть до крайности критичным по отношению к другим и заставлять их чувствовать, что они стоят по достоинству ниже его.
[*] Любопытно, что этот тип личности распространен не только среди евреев, но и среди “русской интеллигенции”. Ср. яркое противоречие между, с одной стороны, интеллигентским чувством приниженности и уничиженности перед “Европой”, а с другой - претензии на “вселенскость”, разрешение “последних вопросов” и экзальтированность чувством некоего собственного величия, ощущение себя “сосудом Промысла” (особенно резко заметное во Вл. Печерине, Герцене, Огареве, Вл. Соловьеве и некоторых позднейших знаковых для интеллигенции деятелях).
Если мазохист гиперкритичен по отношению к себе, считает себя слабым, малозначительным, презренным и зависимым, уничижает и умаляет себя или сервильно пытается снискать расположение окружающих, то, напротив, в характере параноика - предполагать, что он окажется мишенью враждебности, и предупреждать нападки своих реальных или воображаемых врагов, издеваясь над ними, либо оскорбляя их.
Из этого описания очевидно, что параноидальный и мазохистский характеры представляют два противоположных, взаимодополнительных полюса. Однако их не только связывают некоторые общие черты, но клинический опыт учит нас, что за мазохистской направленностью часто скрывается параноидальная. Их общий источник - недостаток силы, могущества. Мазохист может сосуществовать с людьми только заискивая перед ними и поддаваясь им. Общим для обоих характеров является огромное упрямство. Но если мазохист настаивает на том, что он неадекватен и неполноценен, то его противоположность пытается снова и снова утвердить свое чувство превосходства. <...>
Еврейские шутки трудно отнести к одному из установленных сравнительной психологией типов. Множество приведенных нами примеров достаточно для утверждения, что они осциллируют между заискиванием и дерзостью, между мазохистским характером поведения и параноидальным. Параноидальный настрой в большинстве случаев, конечно, латентен или скрыт, но он проявляет себя не только в подразумеваемой во многих шутках претензии, что евреи - любимцы Бога, но также в их подсознательном чувстве собственного превосходства. Чувство меланхолии, выражаемое поговоркой “Как тяжко быть евреем”, иногда сменяется чувством того, что принадлежность к этому народу - привилегия <...>
Подсознательные претензии
<...> Хотя, как упоминалось выше, мазохистские наклонности среди еврейского народа известны психоаналитикам и отмечались ими, никто, насколько я знаю, не рассматривал подразумеваемую ими параноидальную направленность. Фрейд указал, что в еврейских шутках таится скрытое вознаграждение себя, и Гротьян приложил мою формулу “победа через поражение” к рассмотрению психологии этих острот. Психология дошла до этих пределов, но этого недостаточно.
Не психоаналитик, а современный писатель, Артур Шницлер, отчетливо распознает параноидальность как свойство характера большинства евреев. В романе “The Way to The Open” один из персонажей, миссис Эренберг, сетует на своего мужа: “Это его идея-фикс. Он видит антисемитов повсюду, даже в собственной семье.” Шницлер употребляет даже самый термин мания преследования. В том же романе Георг фон Вергентин говорит своему еврейскому другу: “Из-за этой своей мании ты утратил способность видеть в мире что-либо кроме еврейского вопроса”. Извиняясь за невежливость, он утверждает, что его друг страдает “манией преследования”. Это слово явно употребляется в качестве синонима формы параноидальных делюзий с фиксацией на преследованиях.
Несколько десятилетий спустя (после Шницлера) я пытался пытался прояснить эту своеобразную осцилляцию между мазохистской и параноидальной настроенностью евреев в моей книге “Миф и вина”. Я подразумеваю, конечно, не неизменную групповую характеристику, но психологическую наклонность, определяемую судьбой еврейского народа.
Шницлер пишет, разумеется, о современных евреях. Всегда ли и прежде наблюдалось описываемое им явление? <...>
Мазохистская настроенность древнего Израиля просматривается по крайней мере в его отношениях с Богом, чьи кары он принимает как заслуженные и без малейшего ропота. Израильтяне рассматривали жестокое обращение с ними со стороны своих могущественных соседей как наказание за свои грехи, особенно за богоотступничество. Параноидальная настроенность в форме идеи величия очевидна в еврейской претензии на то, чтобы быть “избранным народом”. Подземная связь между параноидальной и мазохистской настроенностью просматривается даже в идее, что Бог наказывает тех, кого он любит. На такое исключительное положение евреи претендовали с древнейших времен. На чем же они могут основывать свои претензии на исключительность?
Глубинная психологическая причина этому сокрыта и секрет раскрывает только малоприметное замечание Фрейда - на которое поныне никто не обратил внимание и, во всяком случае, не подчеркнул его значимости. Это замечание, напоминающее скользящий взгляд или промолвку, содержится в очерке, в котором Фрейд обсуждает различные типы личности, встречающиеся в практике психоаналитика [*]. Человек одного из описываемых типов ведет себя так, словно бы для него сделано исключение из закономерностей жизни и общие правила к нему не относятся. В эту категорию Фрейд включает, например, шекспировского Ричарда III, монологи которого он анализирует. Подсознательная основа, на которой эти люди основывают свои претензии на исключительность, состоит в пережитом ими травматическом опыте или каком-либо увечьи, недостатке (физическом или ином), в котором они считают себя невиновными. Они ожидают компенсации за причиненную им жизнью несправедливость или повреждение (например, врожденное заболевание).
[*] Sigmund Freud, “Some Character Types Met With in Psychoanalytic Work” // Collected Papers of Sigmund Freud (в 5 томах), London, 1949-1950, т. 4, стр. 321.
Психоаналитически интерпретируя эти невротические случаи, Фрейд делает важное замечание, о котором я упомянул выше:
“Я не стану здесь входить в обсуждение очевидной аналогии между пороками характера, возникающими вследствие перенесенной в детстве длительной болезни, и поведением целых народов, прошлое которых полно страданий.”
Ясно, что Фрейд подразумевает еврейский народ, но здесь не место обсуждать значительность этого отрывка <...>
Психоаналитически рассматривая индивидуумов этого типа, Фрейд указывает, что претензии, выводимые ими из перенесенной в раннем возрасте несправедливости и из порождаемой этим мятежности, приводят к отягчению конфликта, заканчивающемуся неврозом.
Сходный настрой отразился и в истории древних евреев. Их парноидальное и вызывающее умонастроение [attitude] проявилось по отношению не только к Богу, Который назвал евреев “жестоковыйным народом”, но также к народам, среди которых евреи жили и к которым они относились со скрытым чувством собственного морального превосходства и непокорностью. <...>
Встречаем ли мы в еврейском острословии проявления этих двух существенных реакций? Можно полагать, что мы не так часто встречаемся с их чистыми видами, но весьма часто - со смешанными формами, например с насмешливой смиренностью или же с наглостью как отчаянным прорывом через запуганность и подчинение. Во многих еврейских шутках ясно и часто проявляется соединенная полярность мазохистской и параноидальной психики. <...>
Нашей исходной посылкой было утверждение, что мазохистская настроенность не является, в противоположность мнению Гротьяна и других психологов, единственным и господствующим элементом в психологии еврейского острословия. Истина одновременно проще и сложнее. Мы наблюдаем осцилляцию между мазохистским уничижением себя и параноидальным чувством собственного превосходства [*].
[*] Иными словами, у евреев чувство этнической себя-ненависти или этнического самоотрицания часто соединяется с раздутым еврейским этноцентризмом. В этом существенное отличие от интеллигентской ситуации, т.к. “русскими интеллигентами” русский этноцентризм, напротив, утрачен ниже всяких здоровых пределов, необходимых для поддержания целостности русского социума и психологического благополучия и стабильности его членов.
Оставляя в стороне индивидуальные характеристики и принимая во внимание только эмоциональную почву, в которой коренятся эти еврейские шутки, мы получаем главный результат, высвечиваемый нашим психоаналитическим исследованием: Еврейские шутки осциллируют между сервильностью и надменностью.