(no subject)
Вообще, до какой Сталин должен был быть озлоблен на французов...
15 лет всё вести к этому моменту. Ложить миллионы трупов. Тянуть из народа последние жилы. Восстанавливать крепостное право. Погружать страну в жуткую нищету. Давить в Германии социал-демократов и приводить к власти нацистов. Перерезать всех "товарищей по партии", в т.ч. и как мешающих ставке на нацистов и альянсу с Гитлером. Лобызаться с нацистами. Секретно и публично гарантировать Гитлеру отсутствие второго фронта. Всё для этого момента.
И вот когда наконец понеслось... и когда сам же, в опасении что Германия может оказаться слишком слабой, еще и помог ей против Франции снабжением немецких войск топливом в трудный для немцев момент... тут Франция возьми и рухни как карточный домик.
И вместо европейской войны, в которой немецкий блок и блок демократий будут колошматить друг друга до полного истощения, пока Советский Союз отсиживается и готовится выступить на сцену после истощения и краха обеих блоков... остаться один на один с Германией распространившей власть на почти всю континентальную Европу!
"А счастье было так возможно!"
Проклятые лягушатники!
Накрыли всю гранд-стратегию!
Сталин тогда очень горячился, очень нервничал. Я его редко видел таким. Он вообще на заседаниях редко сидел на своем стуле, а всегда ходил. Тут он буквально бегал по комнате и ругался, как извозчик. Он ругал французов, ругал англичан, как они могли допустить, чтобы их Гитлер разгромил.
. . . . .
Война неумолимо надвигалась. Хотя при встречах Сталин беседовал по этому вопросу очень редко, даже избегал этой темы, замыкался, но было заметно, что он очень волнуется и его это очень беспокоит. Это было заметно и по тому, что он к тому времени стал пить, и довольно много пить, причем не только сам, но и стал спаивать других. Обязательно, если он вызывает, у него бывает очень много народа. Он собирал как можно больший круг людей. Я думал, что он так волнуется потому, что начинает, оставаясь один, плохо себя чувствовать, поэтому ему нужна большая компания с тем, чтобы в этой компании как-то отвлечься от мыслей, которые его беспокоят. А мысли эти: неизбежность войны, а главное (о чем он, видимо, думал), что в этой войне мы потерпим поражение. Войны-то в былые времена он не боялся. Наоборот, считал, что война принесет нам победу и, следовательно, расширение территории, где будут установлены новые, социалистические порядки, будет развеваться победоносное революционное марксистско-ленинское знамя. Но в тот период он так уже не думал, а, наоборот, видимо, беспокоился о том, что если начнется война, то мы можем потерять то, что завоевали под руководством Ленина.
Здесь - всё: и отчаянное субсидирование немецкой войны с Англией, до самого 3 утра 22 июня (при том что ответные поставки из Германии с начала 1941 прекратились), и поза перевёрнутого вверх животом пса накануне 22 июня и на последующий день.
15 лет всё вести к этому моменту. Ложить миллионы трупов. Тянуть из народа последние жилы. Восстанавливать крепостное право. Погружать страну в жуткую нищету. Давить в Германии социал-демократов и приводить к власти нацистов. Перерезать всех "товарищей по партии", в т.ч. и как мешающих ставке на нацистов и альянсу с Гитлером. Лобызаться с нацистами. Секретно и публично гарантировать Гитлеру отсутствие второго фронта. Всё для этого момента.
И вот когда наконец понеслось... и когда сам же, в опасении что Германия может оказаться слишком слабой, еще и помог ей против Франции снабжением немецких войск топливом в трудный для немцев момент... тут Франция возьми и рухни как карточный домик.
И вместо европейской войны, в которой немецкий блок и блок демократий будут колошматить друг друга до полного истощения, пока Советский Союз отсиживается и готовится выступить на сцену после истощения и краха обеих блоков... остаться один на один с Германией распространившей власть на почти всю континентальную Европу!
"А счастье было так возможно!"
Проклятые лягушатники!
Накрыли всю гранд-стратегию!
Сталин тогда очень горячился, очень нервничал. Я его редко видел таким. Он вообще на заседаниях редко сидел на своем стуле, а всегда ходил. Тут он буквально бегал по комнате и ругался, как извозчик. Он ругал французов, ругал англичан, как они могли допустить, чтобы их Гитлер разгромил.
. . . . .
Война неумолимо надвигалась. Хотя при встречах Сталин беседовал по этому вопросу очень редко, даже избегал этой темы, замыкался, но было заметно, что он очень волнуется и его это очень беспокоит. Это было заметно и по тому, что он к тому времени стал пить, и довольно много пить, причем не только сам, но и стал спаивать других. Обязательно, если он вызывает, у него бывает очень много народа. Он собирал как можно больший круг людей. Я думал, что он так волнуется потому, что начинает, оставаясь один, плохо себя чувствовать, поэтому ему нужна большая компания с тем, чтобы в этой компании как-то отвлечься от мыслей, которые его беспокоят. А мысли эти: неизбежность войны, а главное (о чем он, видимо, думал), что в этой войне мы потерпим поражение. Войны-то в былые времена он не боялся. Наоборот, считал, что война принесет нам победу и, следовательно, расширение территории, где будут установлены новые, социалистические порядки, будет развеваться победоносное революционное марксистско-ленинское знамя. Но в тот период он так уже не думал, а, наоборот, видимо, беспокоился о том, что если начнется война, то мы можем потерять то, что завоевали под руководством Ленина.
Здесь - всё: и отчаянное субсидирование немецкой войны с Англией, до самого 3 утра 22 июня (при том что ответные поставки из Германии с начала 1941 прекратились), и поза перевёрнутого вверх животом пса накануне 22 июня и на последующий день.