Чайковский - это наше ФСЁ!
Лекция по русской музыке "Творчество Чайковского" началась необычно.
- Валентина Григорьевна, а не повторите нам то, что вы рассказали предыдущей группе?
староста Борис Качалов вцепился в Бабу Валю пронзительным взглядом.
- А чего же не повторить, сейчас и расскажу.
Баба Валя достала белоснежный носовой платок громогласно высморкалась.
Надо отдать ей должное - человек она незлобливый, смешливый и за все время нашего с ней сосуществования, никаких проблем не возникло.
- Аллергия, - извиняюще сообщила она. - Смотрите - платок совершенно чистый - одна вода.
Ловким движением фокусника "видите - чистый" она продемонстрировала носовой платок, неспешно заложила его в карман и вдруг лихо запрыгнула на стол. Группа зачарованно следила за ее манипуляциями и лишь один, забывшийся, машинально проговорил "АПП!" Поерзав на столе, она умиротворенно сложила руки на животе и спросила:
- И что ж вам рассказать?
Говорили, что она была когда-то ой-ой-ой, но сейчас, разглядывая ее прямоугольную фигуру, упакованную в черный костюм, в котором талию можно было вычислить лишь с большой долей воображения, неизменную белую блузку и прическу отважной летчицы времен Отечественной войны, эти ой-ой-ой никак не вырисовывались.
- О Чайковском, - подсказал Борис.
Качалова Валентина Григорьевна любила. Но кафедра марксизма-ленинизма любила его еще крепче за наличие партбилета в кармане, что само по себе в нашей студенческой среде было большущей редкостью. Борис заработал почетное звание коммуниста в армии, можно сказать потом и кровью, о чем свидетельствовал пересекающий лицо шрам. По мнению партийного начальства, подобные Качалову люди хорошо вписывались в морально-недозрелую студенческую среду и цементировали хилые интеллигентские сомнения всяких там пианистов-скрипачей. Борис играл на почти что народном духовом инструменте ВАЛТОРНЕ, что приближало его к простым советским людям.
Для самого Бориса личность Чайковского была эталоном русского композитора - и это невзирая на мнения некоторых снобов о западном характере музыки Петра Ильича. Обвинения подобного рода никак не приклеивались к Глинке или Мусоргскому,( любовь последнего к зеленому змию отметала всякие сомнения о национальных корнях его творчества).
- А что про него говорить? - развела пухлыми ручками Баба Валя. - У Чайковского было смещение внутренних секретов , - как нечто само собой разумеющееся сообщила Валентина Григорьевна.- Это не зависело ни от его характера, ни от его желаний и заметьте, - тут она сделала значительную паузу - в его операх нет ни одного отрицательного образа женщины... И уверенно констатировала:- Это просто болезнь. Таков диагноз.
- И кто же его ему поставил, этот диагноз? - раненая душа Качалова жаждала правды.
На этот вопрос ответа не было и она опять развела руками, мол, хотите верьте, хотите нет.
- Так,- резюмировал Качалов, - значит больной он был... а значит и суду не подлежит!
И окинул сидящих растерянным взглядом. Вроде, лично его, Качалова, Петр Ильич бессовестно надул.
- А что, Борис, это сильно повлияло на ваше отношение к музыке Чайковского? - насмешливо прищурясь спросила Валентина Григорьевна.
- Да ни в коей мере, - забился в благородном негодовании Качалов. - Я думал, что он ... ну этот.... а он просто больной!
До конца лекции Качалов свыкался с мыслью о болезни Петра Ильича - вскрикивал, кудахтал, ахал - видно сильно его долбануло!
На следующий день Борис остановил меня в коридоре и значительно произнес:
- Слушай, пацанка (это он так со мной, по-братски), у нас сегодня вечером намечается некоторое мероприятие...
- Мероприятие?
Бориса я немного побаивалась - меня пугала с одной стороны его показная беззаветная преданность идеям марксизма-ленинизма, а с другой - сбор трешек для покупки результатов викторины и демонстрация "своего-в-доску". Слишком уж его много - он вездесущ и всюдуглядущ.
- Сегодня вечером я кое-кого приведу к вам в комнату - там порядок наведите, приоденьтесь, подкрасьтесь и вообще...
- Подмойтесь - в тон добавляю я.
- Это не я сказал, а ты! - тыкает в меня пальцем.
- Я, конечно же я! И что значит "приведу"? Неужели ректорский обход? - и смеюсь своей "шутке".
Моя фантазия дальше такой жути не простиралась - общага вставала на уши и нормальная жизнь в ней замирала - народ разбредался по своим комнатам и замирал в надежде - вдруг повезет и минует суровая ректорская кара!
- Салага ты! Иностранцы придут!
- Ничего себе! - выдохнула я. - А что они у нас потеряли?
Само слово "иностранец" в закрытом городе Горьком примерно звучало как "человек с планеты Луна" и от него всегда тянулся шлейф опасений и веяло ледком "холодной войны" .
- Итальянцы хотят посмотреть как живет советская творческая молодежь.
- Кошмар! Мало того что иностранцы, так еще и итальянцы! Да почему в нашу комнату? - закудахтала я.
- А к кому мне их вести? - вдруг разозлился Качалов. - Не к вокалистам же!
- И кстати - он посмотрел на меня вмиг заледеневшим взглядом,- к вам тут всякие еврейские умники из университета ходят, имей в виду, что там у них ба-а-альшие неприятности! Как бы вам, девчушкам-хохотушкам, не вляпаться в какое-нибудь дерьмо.
В животе у меня появился мерзкий ком страха.
- С чего ты это взял? - преувеличенно возмущенно запричитала я. -Какие еще умники? Это они на органные концерты приходят - у них, у физиков, сейчас мода такая и называется она "физики и лирики". Да и вовсе не регулярно ходят, а лишь изредка заходят!
Шутить сразу расхотелось. Два дня назад один из физиков принес мне на почитать самиздатовский "Раковый корпус". Дверь в нашей комнате не запиралась - мы уже жили при коммунизме "в отдельно взятой комнате"- читала я по ночам, запершись в туалете, - листочек за листочком и успела прочесть половину. На день всю эту стопку я прятала под подушку и навалива на кровать кучу всякого барахла - мне почему-то казалось, что подпольщики именно так маскировали свои листовки!
- А куда это мы можем вляпаться? - уже поостыв спросила я.
- Я тебе ВСЕ сказал, а ты уже думай...
В моем воображении замелькали картины страшного будущего - допрос в КГБ, исключение из консерватории, объяснения с родителями....
Моя подруга и соседка по комнате, ничего не подозревая, покуривала в коридоре, лениво разгоняя облачко едучего дыма. .
- Наташа, - бросилась я к ней. - Что делать, куда самиздат спрятать?
- А положи в чемодан, под кровать, - без раздумий посоветовала Наташа. - Они же не будут по комнате рыскать, эти итальянцы. Интеллигенты же....И слышала, что у них там есть какое-то право на частную жизнь...
Наташа олицетворяла уверенное спокойствие и я слегка поутихла..
- Представляешь, - рисую я ей картину. -КГБшники сидят на кровати, под которой в чемодане "Раковый корпус"! Просто сюр какой-то!
- Сюр не сюр, а скорее МУР! - сквозь дымок меланхолично роняет Наташа. - Для моей мамы-судьи это было бы хорошим подарком....
Итальянцы явились к вечеру - веселые и активные. И с ними еще трое - два "сопровождающих" и прыткая молодая дама-переводчица. Но казалось, что вся троица из одной конторы - больше смахивают на безликих актеров из массовки.
- Вот как вам кажется, что примечательного у обитателей этой комнаты? - задает Качалов вопрос гостям и сам же отвечает:- А все они студентки разных специальностей! Прошу садиться, товарищи!
Товарищи сидеть не хотели, а хотели посмотреть на весь ассортимент удобств, которые имелись в общежитии. Они прошли в гулкую, опшарпанную и до тоски неуютную кухню. На газовой плите лениво закипала парочка засаленных эмалированных чайников, и тут же пыхтело, утопая в клубах пара, оцинкованное ведро, испуская неаппетитные густые запахи соды и хозяйственного мыла.
- О, о, - издавали итальянцы неопределенные звуки.
Сопровождающие "искусствоведы в штатском" норовили отвлечь внимание гостей более высокими материями, но тех, как магнитом, притягивал специфический аромат "гигиенических заведений" - то ли им уже приспичило, то ли просто хотелось посмотреть откуда может доноситься столь убойное амбрэ... Туалет сразил их наповал - это было видно невооруженным глазом. Они как-то притихли и сникли.
- Они спрашивают,- елейно перевела дама, - как вы умудряетесь не просто жить, но и заниматься в такой обстановке? И еще Филиппе просит разрешения заглянуть в шкаф- он такой любопытный!
Филиппе с самой светлой улыбкой открыл дверцу шкафа.
- Сейчас попросит открыть чемодан! - холодея подумала я, понимая всю абсурдность такого развития событий.
Все шло по какому-то "неутвержденному" плану.
- О,- радостно разрядил обстановку Борис и крутанул ручку репродуктора, - Слышите, Скрябин!
- Нет, - спокойно отозвался "искусствовед в штатском" - это не Скрябин - Это этюд Рахманинова.
Качалова это не смутило.
- Надо же, - деланно удивился он, - а мне показалось, что Скрябин!
Дама вместе с итальянцами разглядывала взятую с пианино стопку нот.
- Как я вам завидую! - не умолкая трещала она. - Целый день играешь красивую музыку, как это прекрасно!
- Ой, - а это что? Математика? Вы еще и математикой увлекаетесь?
Из нотной кучи она извлекла большую амбарную книгу с расписанными пулечками преферанса. Итальянцы ничего не поняли, зато сопровождающие врубились сразу и только дуэтом похмыкали на фоне восторженного лепета переводчицы.
- Да- да, очень сильно любим, - мрачно сказала Наташа. -Так целыми днями - или музыкой наслаждаемся или математикой развлекаемся.
Было уныло и скучно - они задавали какие-то незначительные вопросы, только хоро-дирижерша Таня сильно вошла в раж и демонстрировала им свое искусство. Я нервно посматривала на часы.
Итальянцы начали собираться восвояси и для полноты картины, под занавес, Качалов открыл им самые затаенные лабиринты своей души.
- Я тут биографией Чайковского увлекся - размеренно произнес Борис. - Вот вы все ТАМ, за границей, в своих капиталистических странах думаете, что Чайковский был ПЕДЕРАСТОМ? Ошибаетесь, уважаемые господа! Он просто был больным!!!! И передайте это ТАМ, вашим, что в Советском Союзе ТАКИЕ отщепенцы БОЛЬШЕ не водятся!!!
Занавес!
- Валентина Григорьевна, а не повторите нам то, что вы рассказали предыдущей группе?
староста Борис Качалов вцепился в Бабу Валю пронзительным взглядом.
- А чего же не повторить, сейчас и расскажу.
Баба Валя достала белоснежный носовой платок громогласно высморкалась.
Надо отдать ей должное - человек она незлобливый, смешливый и за все время нашего с ней сосуществования, никаких проблем не возникло.
- Аллергия, - извиняюще сообщила она. - Смотрите - платок совершенно чистый - одна вода.
Ловким движением фокусника "видите - чистый" она продемонстрировала носовой платок, неспешно заложила его в карман и вдруг лихо запрыгнула на стол. Группа зачарованно следила за ее манипуляциями и лишь один, забывшийся, машинально проговорил "АПП!" Поерзав на столе, она умиротворенно сложила руки на животе и спросила:
- И что ж вам рассказать?
Говорили, что она была когда-то ой-ой-ой, но сейчас, разглядывая ее прямоугольную фигуру, упакованную в черный костюм, в котором талию можно было вычислить лишь с большой долей воображения, неизменную белую блузку и прическу отважной летчицы времен Отечественной войны, эти ой-ой-ой никак не вырисовывались.
- О Чайковском, - подсказал Борис.
Качалова Валентина Григорьевна любила. Но кафедра марксизма-ленинизма любила его еще крепче за наличие партбилета в кармане, что само по себе в нашей студенческой среде было большущей редкостью. Борис заработал почетное звание коммуниста в армии, можно сказать потом и кровью, о чем свидетельствовал пересекающий лицо шрам. По мнению партийного начальства, подобные Качалову люди хорошо вписывались в морально-недозрелую студенческую среду и цементировали хилые интеллигентские сомнения всяких там пианистов-скрипачей. Борис играл на почти что народном духовом инструменте ВАЛТОРНЕ, что приближало его к простым советским людям.
Для самого Бориса личность Чайковского была эталоном русского композитора - и это невзирая на мнения некоторых снобов о западном характере музыки Петра Ильича. Обвинения подобного рода никак не приклеивались к Глинке или Мусоргскому,( любовь последнего к зеленому змию отметала всякие сомнения о национальных корнях его творчества).
- А что про него говорить? - развела пухлыми ручками Баба Валя. - У Чайковского было смещение внутренних секретов , - как нечто само собой разумеющееся сообщила Валентина Григорьевна.- Это не зависело ни от его характера, ни от его желаний и заметьте, - тут она сделала значительную паузу - в его операх нет ни одного отрицательного образа женщины... И уверенно констатировала:- Это просто болезнь. Таков диагноз.
- И кто же его ему поставил, этот диагноз? - раненая душа Качалова жаждала правды.
На этот вопрос ответа не было и она опять развела руками, мол, хотите верьте, хотите нет.
- Так,- резюмировал Качалов, - значит больной он был... а значит и суду не подлежит!
И окинул сидящих растерянным взглядом. Вроде, лично его, Качалова, Петр Ильич бессовестно надул.
- А что, Борис, это сильно повлияло на ваше отношение к музыке Чайковского? - насмешливо прищурясь спросила Валентина Григорьевна.
- Да ни в коей мере, - забился в благородном негодовании Качалов. - Я думал, что он ... ну этот.... а он просто больной!
До конца лекции Качалов свыкался с мыслью о болезни Петра Ильича - вскрикивал, кудахтал, ахал - видно сильно его долбануло!
На следующий день Борис остановил меня в коридоре и значительно произнес:
- Слушай, пацанка (это он так со мной, по-братски), у нас сегодня вечером намечается некоторое мероприятие...
- Мероприятие?
Бориса я немного побаивалась - меня пугала с одной стороны его показная беззаветная преданность идеям марксизма-ленинизма, а с другой - сбор трешек для покупки результатов викторины и демонстрация "своего-в-доску". Слишком уж его много - он вездесущ и всюдуглядущ.
- Сегодня вечером я кое-кого приведу к вам в комнату - там порядок наведите, приоденьтесь, подкрасьтесь и вообще...
- Подмойтесь - в тон добавляю я.
- Это не я сказал, а ты! - тыкает в меня пальцем.
- Я, конечно же я! И что значит "приведу"? Неужели ректорский обход? - и смеюсь своей "шутке".
Моя фантазия дальше такой жути не простиралась - общага вставала на уши и нормальная жизнь в ней замирала - народ разбредался по своим комнатам и замирал в надежде - вдруг повезет и минует суровая ректорская кара!
- Салага ты! Иностранцы придут!
- Ничего себе! - выдохнула я. - А что они у нас потеряли?
Само слово "иностранец" в закрытом городе Горьком примерно звучало как "человек с планеты Луна" и от него всегда тянулся шлейф опасений и веяло ледком "холодной войны" .
- Итальянцы хотят посмотреть как живет советская творческая молодежь.
- Кошмар! Мало того что иностранцы, так еще и итальянцы! Да почему в нашу комнату? - закудахтала я.
- А к кому мне их вести? - вдруг разозлился Качалов. - Не к вокалистам же!
- И кстати - он посмотрел на меня вмиг заледеневшим взглядом,- к вам тут всякие еврейские умники из университета ходят, имей в виду, что там у них ба-а-альшие неприятности! Как бы вам, девчушкам-хохотушкам, не вляпаться в какое-нибудь дерьмо.
В животе у меня появился мерзкий ком страха.
- С чего ты это взял? - преувеличенно возмущенно запричитала я. -Какие еще умники? Это они на органные концерты приходят - у них, у физиков, сейчас мода такая и называется она "физики и лирики". Да и вовсе не регулярно ходят, а лишь изредка заходят!
Шутить сразу расхотелось. Два дня назад один из физиков принес мне на почитать самиздатовский "Раковый корпус". Дверь в нашей комнате не запиралась - мы уже жили при коммунизме "в отдельно взятой комнате"- читала я по ночам, запершись в туалете, - листочек за листочком и успела прочесть половину. На день всю эту стопку я прятала под подушку и навалива на кровать кучу всякого барахла - мне почему-то казалось, что подпольщики именно так маскировали свои листовки!
- А куда это мы можем вляпаться? - уже поостыв спросила я.
- Я тебе ВСЕ сказал, а ты уже думай...
В моем воображении замелькали картины страшного будущего - допрос в КГБ, исключение из консерватории, объяснения с родителями....
Моя подруга и соседка по комнате, ничего не подозревая, покуривала в коридоре, лениво разгоняя облачко едучего дыма. .
- Наташа, - бросилась я к ней. - Что делать, куда самиздат спрятать?
- А положи в чемодан, под кровать, - без раздумий посоветовала Наташа. - Они же не будут по комнате рыскать, эти итальянцы. Интеллигенты же....И слышала, что у них там есть какое-то право на частную жизнь...
Наташа олицетворяла уверенное спокойствие и я слегка поутихла..
- Представляешь, - рисую я ей картину. -КГБшники сидят на кровати, под которой в чемодане "Раковый корпус"! Просто сюр какой-то!
- Сюр не сюр, а скорее МУР! - сквозь дымок меланхолично роняет Наташа. - Для моей мамы-судьи это было бы хорошим подарком....
Итальянцы явились к вечеру - веселые и активные. И с ними еще трое - два "сопровождающих" и прыткая молодая дама-переводчица. Но казалось, что вся троица из одной конторы - больше смахивают на безликих актеров из массовки.
- Вот как вам кажется, что примечательного у обитателей этой комнаты? - задает Качалов вопрос гостям и сам же отвечает:- А все они студентки разных специальностей! Прошу садиться, товарищи!
Товарищи сидеть не хотели, а хотели посмотреть на весь ассортимент удобств, которые имелись в общежитии. Они прошли в гулкую, опшарпанную и до тоски неуютную кухню. На газовой плите лениво закипала парочка засаленных эмалированных чайников, и тут же пыхтело, утопая в клубах пара, оцинкованное ведро, испуская неаппетитные густые запахи соды и хозяйственного мыла.
- О, о, - издавали итальянцы неопределенные звуки.
Сопровождающие "искусствоведы в штатском" норовили отвлечь внимание гостей более высокими материями, но тех, как магнитом, притягивал специфический аромат "гигиенических заведений" - то ли им уже приспичило, то ли просто хотелось посмотреть откуда может доноситься столь убойное амбрэ... Туалет сразил их наповал - это было видно невооруженным глазом. Они как-то притихли и сникли.
- Они спрашивают,- елейно перевела дама, - как вы умудряетесь не просто жить, но и заниматься в такой обстановке? И еще Филиппе просит разрешения заглянуть в шкаф- он такой любопытный!
Филиппе с самой светлой улыбкой открыл дверцу шкафа.
- Сейчас попросит открыть чемодан! - холодея подумала я, понимая всю абсурдность такого развития событий.
Все шло по какому-то "неутвержденному" плану.
- О,- радостно разрядил обстановку Борис и крутанул ручку репродуктора, - Слышите, Скрябин!
- Нет, - спокойно отозвался "искусствовед в штатском" - это не Скрябин - Это этюд Рахманинова.
Качалова это не смутило.
- Надо же, - деланно удивился он, - а мне показалось, что Скрябин!
Дама вместе с итальянцами разглядывала взятую с пианино стопку нот.
- Как я вам завидую! - не умолкая трещала она. - Целый день играешь красивую музыку, как это прекрасно!
- Ой, - а это что? Математика? Вы еще и математикой увлекаетесь?
Из нотной кучи она извлекла большую амбарную книгу с расписанными пулечками преферанса. Итальянцы ничего не поняли, зато сопровождающие врубились сразу и только дуэтом похмыкали на фоне восторженного лепета переводчицы.
- Да- да, очень сильно любим, - мрачно сказала Наташа. -Так целыми днями - или музыкой наслаждаемся или математикой развлекаемся.
Было уныло и скучно - они задавали какие-то незначительные вопросы, только хоро-дирижерша Таня сильно вошла в раж и демонстрировала им свое искусство. Я нервно посматривала на часы.
Итальянцы начали собираться восвояси и для полноты картины, под занавес, Качалов открыл им самые затаенные лабиринты своей души.
- Я тут биографией Чайковского увлекся - размеренно произнес Борис. - Вот вы все ТАМ, за границей, в своих капиталистических странах думаете, что Чайковский был ПЕДЕРАСТОМ? Ошибаетесь, уважаемые господа! Он просто был больным!!!! И передайте это ТАМ, вашим, что в Советском Союзе ТАКИЕ отщепенцы БОЛЬШЕ не водятся!!!
Занавес!