На моих глазах погиб маршал Неделин
Это действительно так. Но этот заголовок я выбрал и написал для того, чтобы привлечь внимание к написанному.
В моей жизни было два, даже меньше, месяца, во время которых произошло несколько событий, которые мне запомнились и о которых хочется рассказать.
В начале сентября 1960 года меня направили в Казахстан в войсковую часть (полигон), где должны были проводиться первые испытания баллистической ракеты 8к64. На этой ракете была установлена система опорожнения баков, в разработке которой я принимал участие как военный представитель. Руководство испытаниями Правительство СССР возложило на Государственную комиссию, председателем которой был назначен маршал М.И.Неделин. Я не входил в состав комиссии, моей задачей было участвовать в испытании нашей системы, но моё начальство одновременно назначило меня помощником секретаря госкомиссии, так что я должен был принимать участие и в заседаниях комиссии.
Меня забрали в армию за год до этого, мне тогда было 25 лет, я получил звание лейтенанта и именно в этом звании я поехал в эту командировку.
Самолёт Госкомиссии, на котором я должен был лететь, вылетал вечером с аэродрома в Быково. Помню, что погода была плохая, было холодно и лил дождь. Я добрался и залез в самолёт. Внутри самолёта было порядка двадцати мест, вдоль обоих бортов стояли ряды кресел, по одному креслу друг за другом. Впереди вдоль кабины пилотов тоже были кресла. Там сидели люди спиной к кабине. Почти все места были заняты и я сел недалеко от входной двери. Я особо ни с кем не общался, да и видно никого особо не было. Большинство сидело ко мне спиной. Видны были только те, кто сидел у кабины пилотов. Моё внимание привлёк грузный мужчина в гражданском. Мне показалось, что он сильно пьян, но его тянуло на разговоры. Потом я узнал, что это был Мишин, зам. главного конструктора ОКБ-1 (главный конструктор - Королёв). Через некоторое время в дверь ввалились двое крепких военных и втащили, держа за плечи и за ноги полковника и плюхнули его в кресло позади меня.
После этого мы полетели.
Часа через два-три мы преземлились возле какой то деревни и пошли в небольшой дом, который оказался как бы гостиницей (но никакой регистратуры не было, нас просто довели до кроватей). Мы должны были переночевать, а утром полететь дальше.
Мишину помогли дойти до гостиницы, а полковник остался в самолёте.
Утром мы полетели и часов в 11 были на полигоне. Полковник, видимо, отоспался. Он вышел из самолёта и бодро доложил что то встречавшему наш самолёт генералу Герчику. Мне кто то сказал, что этот полковник главный строитель полигона, ну а Герчик - начальник полигона.
С аэродрома мы приехали в городок под названием 10-я площадка. Я ничего особого там не увидел, оформил пропуск, который был мне необходим для проживания на полигоне и через некоторое время уехал на другую площадку, не помню её номер, но что то типа 43. Она находилась в нескольких десятках километров от 10-й площадки.
Вообще то туда ходил местный поезд, но только два раза в день. Утром туда, вечером обратно, но можно было добраться и на попутной машине, что я и сделал.
43-я площадка - жилая, совсем рядом была ещё одна площадка под номером 42, которая называлась технической позицией (ТП). На ней располагалось большое здание, внутри которой был большой зал для размещения ракеты в горизонтальном положении и много разных вспомогательных помещений. На этой площадке ракету готовили к перемещению на стартовую позицию (СП) под номером 41. Особой работы у меня не было. Я познакомился со служащими войсковой части. Конечно, мне запомнился Боря Цветаев, который занимался нашей системой. При проверке нашей системы особых вопросов не возникло и после проверки делать мне особо было нечего, однако, я ходил регулярно на работу. Мне просто интересно было смотреть на ракету и разговаривать с такими же бездельниками, как я.
Но тут, может где то через пару или больше недель, мне пришло письмо от жены, где она написал, что через три дня она поедет поездом в командировку в Ташкент.
Надо сказать, что сразу после приезда на полигон, я написал ей письмо. В нём я ничего особого не написал, просто написал, что приехал и у меня всё в порядке.
Она знала, что я уехал в Казахстан, но точного места не знала, я и сам тогда не знал, а на моём письме обратный адрес состоял просто из номера войсковой части.
У меня сразу возникло желание увидеть её. К этому времени я уже более-менее разобрался в географии нашего района, знал, что рядом с 10-й площадкой есть железнодорожная станция ТюраТам, на которой останавливаются поезда, идущие в Ташкент. Но сообщить жене об этом я не мог. Телефонной связи не было (была только специальная засекреченная, но не для таких как я и не для таких случаев). Понятное дело, узнать, когда поезд в Ташкент прибывает на станцию ТюраТам не составило труда и я решил поехать в этот день на станцию, сесть на поезд, пройти по нему и найти свою жену и вместе с ней доехать до станции Кзыл-Орда (где то часа два). Я рассказал об этом плане Борису, он поддержал меня, но и попросил купить на станции Кзыл-Орда несколько бутылок водки. Дело в том, что нигде на полигоне, включая ТюраТам, спиртные напитки не продавались вообще. Конечно, люди пили, но пили ворованный технический спирт, хотелось хоть иногда выпить и настоящей водки.
Этот день наступил. Я дошёл до шоссе, которое вело и к 10-й площадке и стал ждать попутной машины. Через некоторое время появился небольшой автобус. Я стал махать, чтобы он остановился, но он проехал, не остановившись. В автобусе сидели солдатики, за рулём тоже, они смеялись, махали мне руками, но не остановились.
Меня это расстроило. Но вслед за автобусом ехал небольшой ГАЗик. Он остановился.Я подошёл к машине. Рядом с шофером сидел полковник. Он спросил меня, куда я еду. Я ответил: в Тюратам, и он предложил мне сесть. Там сидел кто то ещё. Я сел. Полковник спросил, почему я не сел на автобус. Я сказал. Мы поехали и быстро догнали автбус. Полковник вышел и остановил автобус. Потом он снова сел в нашу машину и мы поехали дальше. Оказалось, что полковник - комендант полигона и, как он объяснил мне, в связи с отсутствием специального транспорта, практически все машины должны брать попутчиков. Естественно, никаких частных машин там не было вообще. Хорошо, что он не спросил меня, зачем я еду в Тюратам.
Они довезли меня до станции и я пошёл к кассе, чтобы купить билет. Поезд должен был вот-вот подойти. И вот здесь то меня ждал неожиданный удар: билетов не было.
Через некоторое время поезд подошёл и я стал бегать вдоль поезда, пытаясь уговорить проводников пустить меня. Никто не соглашался. Может потому, что я был в военной форме, не хотели связываться. Я всё же на что то надеялся, продолжал бегать вдоль поезда, как вдруг услышал знакомый голос: "Олег". Так мы встретилась. Жена случайно посмотрела в окно именно тогда, когда я пробегал мимо её вагона. Она вышла из вагона, но проводник всё равно не пропустил меня. Мы решили добежать до вагона-ресторана. Как ни странно, туда меня пустили. Мы зашли в вагон. И поезд тут же поехал. В ресторане почти никого не было, мы что то заказали и спокойно поехали. Это было одно из лучших наших свиданий. Мы ни о чём не говорили, просто сидели рядом и иногда смотрели в окно.
Через какое то время (оно пролетело быстро) мы доехали до станции Кзыл-Орда.
Жена поехала дальше, а пошёл в магазин, купил несколько бутылок водки и стал думать, как возвращаться обратно
Ещё до поездки я тоже думал на эту тему, не помню, что я придумал, но сейчас я решил, что поеду обратно на первом же поезде, который поедет в ту сторону, даже на товарном. Я думал, что на станции ТюраТам останавливаются все поезда.
Я вернулся на станцию и пошёл прямо туда, где стояли товарные поезда. Стал расспрашивать работников, но никто ничего мне толком ответить не мог. Я ходил туда-сюда и вдруг увидел, что один из поездов тронулся. Я решил сесть на него. У некоторых вагонов есть крохотная площадка в самом начале вагона или в конце.
Мне повезло, рядом со мной оказалась именно такая площадка. Я заскочил на неё и поехал. Поезд быстро набрал скорость и поехал. Он, можно сказать, мчался без остановок и я даже стал думать, а вдруг он и на моей станции не остановится.
И почти так и произошло. На станции ТюраТам он только замедлил ход, на секунду остановился, я соскочил, а он помчался дальше. Вот такое вот приключение.
Между тем работы с ракетой продолжались, наступил октябрь. 21 октября ракету вывезли на стартовую позицию и установили на стартовом столе. И вот тут то при проверке герметичности баков обнаружилась негерметичность датчика нашей системы на 2-ой ступени ( а может на первой, не помню точно). Эта негерметичность была обнаружена при проверке разъёма нашего датчика на поверхности бака. Тут же выяснилось, что чертежом дачика предусмотрен негерметичный разъём и, когда мы все вернулись со стартовой позиции на техническую в монтажный зал, все набросились на меня, как на дурака : "как можно на герметичный датчик ставить негерметичный разъём?". Но я то эту конструкцию знал давно и неплохо, я стал объяснять, но окружающие только хохотали.
Случайно мимо нас проходил М.К. Янгель (Главный конструктор ОКБ-586, город Днепропетровск). Шум привлёк его внимание, он подошёл и спросил, в чём дело. Кто то со смехом сказал, какой я дурак. Янгель попросил меня снова рассказать суть вопроса, я начал рассказывать, но минут через пять Янгель сказал, что я прав и ушёл. После этого все разошлись и замолкли, а начальство на ТП стало относиться ко мне с уважением. Когда было принято решение заменить датчик, ко мне пришли рабочие
из ОКБ-586 и попросили подписать заявку на получение спирта для промывки датчика перед установкой. Я удивился, ведь я никакого отношения к ОКБ-586 не имел. Он они сказали, что это потребовал подполковник, начальник отдела на технической позиции.
Но затем начальством было принято решение отказаться от замены датчика. Нашу систему просто отключили от работы на этой ступени. Отсутствие системы не мешало испытанию самой ракеты.
Интересно, что когда я года через два приехал вместе с одним простым инженером в это ОКБ в Днепропетровск по какому то мелкому делу, то нас вдруг пригласили к Янгелю в кабинет и Михаил Кузьмич почти полчаса рассказывал нам двоим об их новом проекте ракеты тяжёлого класса.
Наконец прилетел маршал Неделин и собралась вся госкомиссия. Неделин со всеми поздоровался за руку, в том числе и со мной.
Было принято решение о заправке ракеты. Пуск должен был произойти практически сразу после заправки, но что то пошло не так и пуск отложили. Заправленная ракета осталась на старте, хотя это уже считалось нештатной ситуацией. По нашей системе замечаний не было. Я, как и все оставался на стартовой позиции и, честно говоря, мне было как то не по себе. Все ракетные двигатели работали на самовоспламеняющихся при контакте компонентах топлива: окислителе АК-27И (раствор тетраоксида диазота в азотной кислоте) и горючем - несимметричном диметилгидразине (НДМГ). Это очень вредные компоненты топлива, сокращённо мы их называли азотной кислотой и гептилом, даже при небольшой концетрации их испарений. А от ракеты шли хоть и небольшие, но испарения. Я ходил по площадке с чувством страха и с ужасом смотрел на тех, кто находился рядом с ракетой, в том числе и на маршала Неделина, который сидел рядом с ракетой на стуле.
На следующий день было принято решение о пуске. Оборудование для проверки систем ракеты было установлено в небольшой кабине, закреплённой фактически на той же колонне, которая удерживала ракету на старте, т.е. рядом с ракетой. Меня туда не допускали, а Боря Цветаев находился там. Но, тем не менее, я не имел права уходить со стартовой позиции до окончания проверки нашей системы. Нашу систему проверили за полчаса до старта. Людей со старта увозили каждые пятнадцать минут и по получасовой готовности я сел в автобус и он отвёз нас на наблюдательный пункт в паре километров от стартовой позиции. Боря остался, потому что он участвовал в проверке и других систем.
С наблюдательного пункта стартовая позиция была хорошо видна, но там было еще несколько стереотруб, которые позволяли увидеть и детали.
Мы стали наблюдать, ничего особо не происходило, но вдруг, минут за 15 до старта там что то загорелось, пошёл дым, было видно, как там забегали люди. Мы поняли, что случилась беда, но что делать не знали. На наблюдательном пункте я встретил нашего Заместителя Главного конструктора нашего предприятия Маслова Глеб Сергеевича. Он был именно главным конструктором нашей системы. (Где то потом , кажется в мемуарах Чертока (один из замов Королёва), я прочитал, что Маслов был другом Мишина и именно поэтому наше предприятие получило первый заказ на разработку системы опорожнения баков для королёвсеой ракеты Р7). У Глеба Сергеевича была машина и он предложил мне ехать с ним. Между тем уже был вечер, стартовая позиция хорошо освещалась, а на жилой площадке, которая тоже былв видна, свет вдруг отключили. Через некоторое время нам разрешили ехать. Кстати, нам всем повезло, что ветер со стартовой позиции был в противоположную от нас и от жилой зоны позицию. Ведь большинство погибших не сгорело, а отравилось. Я помню, мы приехали, всюду была кромешная темнота. Хотелось есть, ведь целый день не ели.
Столовая была открыта, но никого не было. Мы шарили по столам и ели хлеб, который там был.
Борис Цветаев оказался жив. Он как раз садился в автобус по пятнадцатиминутной готовности, когда полыхнул пожар. Кстати, его после этого события отправили в Москву (он был москвич) и он стал служить в нашей приёмке.
Нам не сразу разрешили уехать. К нам приехал Брежнев разбираться с произошедшим. Он тогда ещё не был самым главным. Я столкнулся с ним нос к носу на технической позиции. Меня удивила его одежда. Вместо пиджака на нём была вязаная кофта.
Через некоторое время я поругался с местным начальством из-за того, что нас не отпускают. Меня угрожали наказать, но, как потом мне рассказали, более высокое начальство прореагировало иначе : "А чего они тут ошиваются?". И нас быстро отправили по домам.
Когда я приехал в Москву и вышел на работу, мой сослуживец и друг Герман Кряжев сказал мне, что в тот день, когда у нас там на полигоне случилась беда, ему позвонила моя жена и спросила, как у меня дела. А он и сам не знал ещё, что случилось, и ответил, что у меня всё в порядке. И тут как раз им пришло сообщение об аварии.
Несколько слов о причине аварии. Я прочитал уже после того, как всё было рассекречено (перед отъездом с полигона с нас всех взяли подписку о неразглашении) , довольно много про эту аварию. Среди разных версий была и одна, с которой я согласен. До этой поездки я был в командировке в Харькове на предприятии, разрабатывающем систему управления для этой ракеты. Главный конструктор Коноплёв. Он погиб во время аварии. Главной по системе управления была женщина, фамилию не помню, с которой мне пришлось обсуждать какие то вопросы и мне её поведение очень не понравилось. Есть очень самоуверенные люди, которые считают, что их мнения всегда правильные. Вот она из таких.
Одна из выдвигаемых причин аварии заключается в следующем. При проверке на стартовой позиции системы управления произошёл сбой. Строго говоря, надо было всё начинать сначала, отложить пуск. Но приближалось 7 ноября. Эта женщина предложила свой вариант решения проблемы некоторым изменением в программе проверки. Я представляю как уверенно об этом она говорила. Естественно, она сама верила в свою правильность. Но в результате, к сожалению, при проверке пошёл сигнал на запуск второй ступени и запустился двигатель. Конечно, я всё упрощаю, но суть примерно такова. Говорят, что она очень сильно по этому поводу переживала, хотя обвинения никому не были предъявлены. "Виноваты все" - вроде бы сказал Брежнев и я с ним согласен. Всё было плохо организовано. Но уроки были извлечены. И я помню, как сильно я удивился, когда поехал на полигон в следующий раз. И более строгий подход для работы на стартовой позиции, и обязательное ношение противогазов, и минимизация персонала и т.д.
В моей жизни было два, даже меньше, месяца, во время которых произошло несколько событий, которые мне запомнились и о которых хочется рассказать.
В начале сентября 1960 года меня направили в Казахстан в войсковую часть (полигон), где должны были проводиться первые испытания баллистической ракеты 8к64. На этой ракете была установлена система опорожнения баков, в разработке которой я принимал участие как военный представитель. Руководство испытаниями Правительство СССР возложило на Государственную комиссию, председателем которой был назначен маршал М.И.Неделин. Я не входил в состав комиссии, моей задачей было участвовать в испытании нашей системы, но моё начальство одновременно назначило меня помощником секретаря госкомиссии, так что я должен был принимать участие и в заседаниях комиссии.
Меня забрали в армию за год до этого, мне тогда было 25 лет, я получил звание лейтенанта и именно в этом звании я поехал в эту командировку.
Самолёт Госкомиссии, на котором я должен был лететь, вылетал вечером с аэродрома в Быково. Помню, что погода была плохая, было холодно и лил дождь. Я добрался и залез в самолёт. Внутри самолёта было порядка двадцати мест, вдоль обоих бортов стояли ряды кресел, по одному креслу друг за другом. Впереди вдоль кабины пилотов тоже были кресла. Там сидели люди спиной к кабине. Почти все места были заняты и я сел недалеко от входной двери. Я особо ни с кем не общался, да и видно никого особо не было. Большинство сидело ко мне спиной. Видны были только те, кто сидел у кабины пилотов. Моё внимание привлёк грузный мужчина в гражданском. Мне показалось, что он сильно пьян, но его тянуло на разговоры. Потом я узнал, что это был Мишин, зам. главного конструктора ОКБ-1 (главный конструктор - Королёв). Через некоторое время в дверь ввалились двое крепких военных и втащили, держа за плечи и за ноги полковника и плюхнули его в кресло позади меня.
После этого мы полетели.
Часа через два-три мы преземлились возле какой то деревни и пошли в небольшой дом, который оказался как бы гостиницей (но никакой регистратуры не было, нас просто довели до кроватей). Мы должны были переночевать, а утром полететь дальше.
Мишину помогли дойти до гостиницы, а полковник остался в самолёте.
Утром мы полетели и часов в 11 были на полигоне. Полковник, видимо, отоспался. Он вышел из самолёта и бодро доложил что то встречавшему наш самолёт генералу Герчику. Мне кто то сказал, что этот полковник главный строитель полигона, ну а Герчик - начальник полигона.
С аэродрома мы приехали в городок под названием 10-я площадка. Я ничего особого там не увидел, оформил пропуск, который был мне необходим для проживания на полигоне и через некоторое время уехал на другую площадку, не помню её номер, но что то типа 43. Она находилась в нескольких десятках километров от 10-й площадки.
Вообще то туда ходил местный поезд, но только два раза в день. Утром туда, вечером обратно, но можно было добраться и на попутной машине, что я и сделал.
43-я площадка - жилая, совсем рядом была ещё одна площадка под номером 42, которая называлась технической позицией (ТП). На ней располагалось большое здание, внутри которой был большой зал для размещения ракеты в горизонтальном положении и много разных вспомогательных помещений. На этой площадке ракету готовили к перемещению на стартовую позицию (СП) под номером 41. Особой работы у меня не было. Я познакомился со служащими войсковой части. Конечно, мне запомнился Боря Цветаев, который занимался нашей системой. При проверке нашей системы особых вопросов не возникло и после проверки делать мне особо было нечего, однако, я ходил регулярно на работу. Мне просто интересно было смотреть на ракету и разговаривать с такими же бездельниками, как я.
Но тут, может где то через пару или больше недель, мне пришло письмо от жены, где она написал, что через три дня она поедет поездом в командировку в Ташкент.
Надо сказать, что сразу после приезда на полигон, я написал ей письмо. В нём я ничего особого не написал, просто написал, что приехал и у меня всё в порядке.
Она знала, что я уехал в Казахстан, но точного места не знала, я и сам тогда не знал, а на моём письме обратный адрес состоял просто из номера войсковой части.
У меня сразу возникло желание увидеть её. К этому времени я уже более-менее разобрался в географии нашего района, знал, что рядом с 10-й площадкой есть железнодорожная станция ТюраТам, на которой останавливаются поезда, идущие в Ташкент. Но сообщить жене об этом я не мог. Телефонной связи не было (была только специальная засекреченная, но не для таких как я и не для таких случаев). Понятное дело, узнать, когда поезд в Ташкент прибывает на станцию ТюраТам не составило труда и я решил поехать в этот день на станцию, сесть на поезд, пройти по нему и найти свою жену и вместе с ней доехать до станции Кзыл-Орда (где то часа два). Я рассказал об этом плане Борису, он поддержал меня, но и попросил купить на станции Кзыл-Орда несколько бутылок водки. Дело в том, что нигде на полигоне, включая ТюраТам, спиртные напитки не продавались вообще. Конечно, люди пили, но пили ворованный технический спирт, хотелось хоть иногда выпить и настоящей водки.
Этот день наступил. Я дошёл до шоссе, которое вело и к 10-й площадке и стал ждать попутной машины. Через некоторое время появился небольшой автобус. Я стал махать, чтобы он остановился, но он проехал, не остановившись. В автобусе сидели солдатики, за рулём тоже, они смеялись, махали мне руками, но не остановились.
Меня это расстроило. Но вслед за автобусом ехал небольшой ГАЗик. Он остановился.Я подошёл к машине. Рядом с шофером сидел полковник. Он спросил меня, куда я еду. Я ответил: в Тюратам, и он предложил мне сесть. Там сидел кто то ещё. Я сел. Полковник спросил, почему я не сел на автобус. Я сказал. Мы поехали и быстро догнали автбус. Полковник вышел и остановил автобус. Потом он снова сел в нашу машину и мы поехали дальше. Оказалось, что полковник - комендант полигона и, как он объяснил мне, в связи с отсутствием специального транспорта, практически все машины должны брать попутчиков. Естественно, никаких частных машин там не было вообще. Хорошо, что он не спросил меня, зачем я еду в Тюратам.
Они довезли меня до станции и я пошёл к кассе, чтобы купить билет. Поезд должен был вот-вот подойти. И вот здесь то меня ждал неожиданный удар: билетов не было.
Через некоторое время поезд подошёл и я стал бегать вдоль поезда, пытаясь уговорить проводников пустить меня. Никто не соглашался. Может потому, что я был в военной форме, не хотели связываться. Я всё же на что то надеялся, продолжал бегать вдоль поезда, как вдруг услышал знакомый голос: "Олег". Так мы встретилась. Жена случайно посмотрела в окно именно тогда, когда я пробегал мимо её вагона. Она вышла из вагона, но проводник всё равно не пропустил меня. Мы решили добежать до вагона-ресторана. Как ни странно, туда меня пустили. Мы зашли в вагон. И поезд тут же поехал. В ресторане почти никого не было, мы что то заказали и спокойно поехали. Это было одно из лучших наших свиданий. Мы ни о чём не говорили, просто сидели рядом и иногда смотрели в окно.
Через какое то время (оно пролетело быстро) мы доехали до станции Кзыл-Орда.
Жена поехала дальше, а пошёл в магазин, купил несколько бутылок водки и стал думать, как возвращаться обратно
Ещё до поездки я тоже думал на эту тему, не помню, что я придумал, но сейчас я решил, что поеду обратно на первом же поезде, который поедет в ту сторону, даже на товарном. Я думал, что на станции ТюраТам останавливаются все поезда.
Я вернулся на станцию и пошёл прямо туда, где стояли товарные поезда. Стал расспрашивать работников, но никто ничего мне толком ответить не мог. Я ходил туда-сюда и вдруг увидел, что один из поездов тронулся. Я решил сесть на него. У некоторых вагонов есть крохотная площадка в самом начале вагона или в конце.
Мне повезло, рядом со мной оказалась именно такая площадка. Я заскочил на неё и поехал. Поезд быстро набрал скорость и поехал. Он, можно сказать, мчался без остановок и я даже стал думать, а вдруг он и на моей станции не остановится.
И почти так и произошло. На станции ТюраТам он только замедлил ход, на секунду остановился, я соскочил, а он помчался дальше. Вот такое вот приключение.
Между тем работы с ракетой продолжались, наступил октябрь. 21 октября ракету вывезли на стартовую позицию и установили на стартовом столе. И вот тут то при проверке герметичности баков обнаружилась негерметичность датчика нашей системы на 2-ой ступени ( а может на первой, не помню точно). Эта негерметичность была обнаружена при проверке разъёма нашего датчика на поверхности бака. Тут же выяснилось, что чертежом дачика предусмотрен негерметичный разъём и, когда мы все вернулись со стартовой позиции на техническую в монтажный зал, все набросились на меня, как на дурака : "как можно на герметичный датчик ставить негерметичный разъём?". Но я то эту конструкцию знал давно и неплохо, я стал объяснять, но окружающие только хохотали.
Случайно мимо нас проходил М.К. Янгель (Главный конструктор ОКБ-586, город Днепропетровск). Шум привлёк его внимание, он подошёл и спросил, в чём дело. Кто то со смехом сказал, какой я дурак. Янгель попросил меня снова рассказать суть вопроса, я начал рассказывать, но минут через пять Янгель сказал, что я прав и ушёл. После этого все разошлись и замолкли, а начальство на ТП стало относиться ко мне с уважением. Когда было принято решение заменить датчик, ко мне пришли рабочие
из ОКБ-586 и попросили подписать заявку на получение спирта для промывки датчика перед установкой. Я удивился, ведь я никакого отношения к ОКБ-586 не имел. Он они сказали, что это потребовал подполковник, начальник отдела на технической позиции.
Но затем начальством было принято решение отказаться от замены датчика. Нашу систему просто отключили от работы на этой ступени. Отсутствие системы не мешало испытанию самой ракеты.
Интересно, что когда я года через два приехал вместе с одним простым инженером в это ОКБ в Днепропетровск по какому то мелкому делу, то нас вдруг пригласили к Янгелю в кабинет и Михаил Кузьмич почти полчаса рассказывал нам двоим об их новом проекте ракеты тяжёлого класса.
Наконец прилетел маршал Неделин и собралась вся госкомиссия. Неделин со всеми поздоровался за руку, в том числе и со мной.
Было принято решение о заправке ракеты. Пуск должен был произойти практически сразу после заправки, но что то пошло не так и пуск отложили. Заправленная ракета осталась на старте, хотя это уже считалось нештатной ситуацией. По нашей системе замечаний не было. Я, как и все оставался на стартовой позиции и, честно говоря, мне было как то не по себе. Все ракетные двигатели работали на самовоспламеняющихся при контакте компонентах топлива: окислителе АК-27И (раствор тетраоксида диазота в азотной кислоте) и горючем - несимметричном диметилгидразине (НДМГ). Это очень вредные компоненты топлива, сокращённо мы их называли азотной кислотой и гептилом, даже при небольшой концетрации их испарений. А от ракеты шли хоть и небольшие, но испарения. Я ходил по площадке с чувством страха и с ужасом смотрел на тех, кто находился рядом с ракетой, в том числе и на маршала Неделина, который сидел рядом с ракетой на стуле.
На следующий день было принято решение о пуске. Оборудование для проверки систем ракеты было установлено в небольшой кабине, закреплённой фактически на той же колонне, которая удерживала ракету на старте, т.е. рядом с ракетой. Меня туда не допускали, а Боря Цветаев находился там. Но, тем не менее, я не имел права уходить со стартовой позиции до окончания проверки нашей системы. Нашу систему проверили за полчаса до старта. Людей со старта увозили каждые пятнадцать минут и по получасовой готовности я сел в автобус и он отвёз нас на наблюдательный пункт в паре километров от стартовой позиции. Боря остался, потому что он участвовал в проверке и других систем.
С наблюдательного пункта стартовая позиция была хорошо видна, но там было еще несколько стереотруб, которые позволяли увидеть и детали.
Мы стали наблюдать, ничего особо не происходило, но вдруг, минут за 15 до старта там что то загорелось, пошёл дым, было видно, как там забегали люди. Мы поняли, что случилась беда, но что делать не знали. На наблюдательном пункте я встретил нашего Заместителя Главного конструктора нашего предприятия Маслова Глеб Сергеевича. Он был именно главным конструктором нашей системы. (Где то потом , кажется в мемуарах Чертока (один из замов Королёва), я прочитал, что Маслов был другом Мишина и именно поэтому наше предприятие получило первый заказ на разработку системы опорожнения баков для королёвсеой ракеты Р7). У Глеба Сергеевича была машина и он предложил мне ехать с ним. Между тем уже был вечер, стартовая позиция хорошо освещалась, а на жилой площадке, которая тоже былв видна, свет вдруг отключили. Через некоторое время нам разрешили ехать. Кстати, нам всем повезло, что ветер со стартовой позиции был в противоположную от нас и от жилой зоны позицию. Ведь большинство погибших не сгорело, а отравилось. Я помню, мы приехали, всюду была кромешная темнота. Хотелось есть, ведь целый день не ели.
Столовая была открыта, но никого не было. Мы шарили по столам и ели хлеб, который там был.
Борис Цветаев оказался жив. Он как раз садился в автобус по пятнадцатиминутной готовности, когда полыхнул пожар. Кстати, его после этого события отправили в Москву (он был москвич) и он стал служить в нашей приёмке.
Нам не сразу разрешили уехать. К нам приехал Брежнев разбираться с произошедшим. Он тогда ещё не был самым главным. Я столкнулся с ним нос к носу на технической позиции. Меня удивила его одежда. Вместо пиджака на нём была вязаная кофта.
Через некоторое время я поругался с местным начальством из-за того, что нас не отпускают. Меня угрожали наказать, но, как потом мне рассказали, более высокое начальство прореагировало иначе : "А чего они тут ошиваются?". И нас быстро отправили по домам.
Когда я приехал в Москву и вышел на работу, мой сослуживец и друг Герман Кряжев сказал мне, что в тот день, когда у нас там на полигоне случилась беда, ему позвонила моя жена и спросила, как у меня дела. А он и сам не знал ещё, что случилось, и ответил, что у меня всё в порядке. И тут как раз им пришло сообщение об аварии.
Несколько слов о причине аварии. Я прочитал уже после того, как всё было рассекречено (перед отъездом с полигона с нас всех взяли подписку о неразглашении) , довольно много про эту аварию. Среди разных версий была и одна, с которой я согласен. До этой поездки я был в командировке в Харькове на предприятии, разрабатывающем систему управления для этой ракеты. Главный конструктор Коноплёв. Он погиб во время аварии. Главной по системе управления была женщина, фамилию не помню, с которой мне пришлось обсуждать какие то вопросы и мне её поведение очень не понравилось. Есть очень самоуверенные люди, которые считают, что их мнения всегда правильные. Вот она из таких.
Одна из выдвигаемых причин аварии заключается в следующем. При проверке на стартовой позиции системы управления произошёл сбой. Строго говоря, надо было всё начинать сначала, отложить пуск. Но приближалось 7 ноября. Эта женщина предложила свой вариант решения проблемы некоторым изменением в программе проверки. Я представляю как уверенно об этом она говорила. Естественно, она сама верила в свою правильность. Но в результате, к сожалению, при проверке пошёл сигнал на запуск второй ступени и запустился двигатель. Конечно, я всё упрощаю, но суть примерно такова. Говорят, что она очень сильно по этому поводу переживала, хотя обвинения никому не были предъявлены. "Виноваты все" - вроде бы сказал Брежнев и я с ним согласен. Всё было плохо организовано. Но уроки были извлечены. И я помню, как сильно я удивился, когда поехал на полигон в следующий раз. И более строгий подход для работы на стартовой позиции, и обязательное ношение противогазов, и минимизация персонала и т.д.