вот так
Оригинал взят у poltorazkaja_n в post
я в двенадцать лет весила тридцать семь. может быть я вру. всех, кто весил меньше сорока называли дистрофиками. была девочка, которая весила двадцать пять. это было в санатории, где мы все отдыхали зимой с язвами желудка.
саша хочет пижамку. не такую с полосочками, а с медвежонком, зайцем и волком.мне трудно ему объснять, что не существует таких для взрослых, хоть он и весит, стыдно сказать, сорок девять. совсем оголодал на своих пельменях, пока я плавала. стыдно сказать маме, сколько я вешу сейчас. я врала ей сегодня по телефону, что поправилась, конечно поправилась и ем каждый день.
а в санатории было весело - язвы, гепатит и прочие игры желудка. и даже был мальчик, писавший мне письма. младше на год. мелочь пузатая. я возвращала ему эти письма. перечеркнутые красное ручкой. со строгой припиской в конце, что мне не приятно, что он ошибается, пусть читает побольше и вообще, как-то работает над собой,прежде чем со мной развивать серьезные отношения. а он целовал стул, на котором я сидела во время обеда. мне рассказали об этом другие злые дети.
и был мальчик с зубным камнем. он был огромный и злой. он нашел себе огромную девочку, которую звали оля. и сейчас, возможно, зовут оля. мне никогда не найти ее. никогда не встретить ее. я ее просто не узнаю.
а ведь была же история с этой олей. в этом пуританском летнем санатории. в тонких домиках, засыпанных снегом и сосновыми близнецовыми иголками. и где-то за соснами залив, куда нам ни-ни. в каждой комнате восемь кроватей, заправленных нами, детьми, параноидально ровнехонько, а иначе наказывали. лишали прогулок. приходили по вечерам и заглядывали в тумбочки, и, чтобы одеяло до подбородка, и руки сверху и сухарь под подушку не спрятать никогда. и свет в семь утра зажигали, чтобы в семь ноль три пересчитать всех в очереди в умывальню, где у каждого свой личный шкафчик с зубной пастой "жемчуг банановый". взвешивание, зарядка и пронумерованный пресный завтрак. и следили как ястребы, чтобы употребили все до последней склизкой ложки. этим безлицым теперь для меня воспитателям было принципиально прибавить нам килограммчик и вписать этот плюс в свою разлинованную синей шариковой ручкой табличку. голыми пятками на ледяные стальные весы, скрип металлических гирек.
девочка юля с прекрасной мальчишечьей стрижкой забралась под мое одеяло и сказала будем дружить. она сказала, что хорошо все обдумала, трезво оценила ситуацию и выбрала из всех девочек именно меня. потом эта юля целовалась с гепатитным мальчиком на лестнице по взрослому. зажимала пальцами нос и надувала мальчику щеки шариком. смеялась после. а у мальчика были личные пронумерованные тарелки, чтобы не заразить остальных детишек своим романтически желтым.
и на корабле, где я работаю, на палубе ночью, мужчина, занимающий значащий пост, имеющий внуков и кота в эстонии крепко тронул меня за плечо и сказал - давай дружить. и показал свою каюту. и дышал в спину. я еле удрала потому что значение этого слова я так и не поняла.
мне трудно придумать желание. сейчас два двадцать два.
я в двенадцать лет весила тридцать семь. может быть я вру. всех, кто весил меньше сорока называли дистрофиками. была девочка, которая весила двадцать пять. это было в санатории, где мы все отдыхали зимой с язвами желудка.
саша хочет пижамку. не такую с полосочками, а с медвежонком, зайцем и волком.мне трудно ему объснять, что не существует таких для взрослых, хоть он и весит, стыдно сказать, сорок девять. совсем оголодал на своих пельменях, пока я плавала. стыдно сказать маме, сколько я вешу сейчас. я врала ей сегодня по телефону, что поправилась, конечно поправилась и ем каждый день.
а в санатории было весело - язвы, гепатит и прочие игры желудка. и даже был мальчик, писавший мне письма. младше на год. мелочь пузатая. я возвращала ему эти письма. перечеркнутые красное ручкой. со строгой припиской в конце, что мне не приятно, что он ошибается, пусть читает побольше и вообще, как-то работает над собой,прежде чем со мной развивать серьезные отношения. а он целовал стул, на котором я сидела во время обеда. мне рассказали об этом другие злые дети.
и был мальчик с зубным камнем. он был огромный и злой. он нашел себе огромную девочку, которую звали оля. и сейчас, возможно, зовут оля. мне никогда не найти ее. никогда не встретить ее. я ее просто не узнаю.
а ведь была же история с этой олей. в этом пуританском летнем санатории. в тонких домиках, засыпанных снегом и сосновыми близнецовыми иголками. и где-то за соснами залив, куда нам ни-ни. в каждой комнате восемь кроватей, заправленных нами, детьми, параноидально ровнехонько, а иначе наказывали. лишали прогулок. приходили по вечерам и заглядывали в тумбочки, и, чтобы одеяло до подбородка, и руки сверху и сухарь под подушку не спрятать никогда. и свет в семь утра зажигали, чтобы в семь ноль три пересчитать всех в очереди в умывальню, где у каждого свой личный шкафчик с зубной пастой "жемчуг банановый". взвешивание, зарядка и пронумерованный пресный завтрак. и следили как ястребы, чтобы употребили все до последней склизкой ложки. этим безлицым теперь для меня воспитателям было принципиально прибавить нам килограммчик и вписать этот плюс в свою разлинованную синей шариковой ручкой табличку. голыми пятками на ледяные стальные весы, скрип металлических гирек.
девочка юля с прекрасной мальчишечьей стрижкой забралась под мое одеяло и сказала будем дружить. она сказала, что хорошо все обдумала, трезво оценила ситуацию и выбрала из всех девочек именно меня. потом эта юля целовалась с гепатитным мальчиком на лестнице по взрослому. зажимала пальцами нос и надувала мальчику щеки шариком. смеялась после. а у мальчика были личные пронумерованные тарелки, чтобы не заразить остальных детишек своим романтически желтым.
и на корабле, где я работаю, на палубе ночью, мужчина, занимающий значащий пост, имеющий внуков и кота в эстонии крепко тронул меня за плечо и сказал - давай дружить. и показал свою каюту. и дышал в спину. я еле удрала потому что значение этого слова я так и не поняла.
мне трудно придумать желание. сейчас два двадцать два.