Уже давно и как всегда внезапно в нашу жизнь ворвался шамаиль. Чего только туда не врывалось, стены-то у жизни узорчатые, прозрачные, да и вообще условные, а стоит она на перекрестке семи дорог и роза ветров у нее вместо крыши. Язык Саади тут был бы кстати, но тогда мы были далеки от Востока на тысячи верст и лье.
Меня часто просили что-то сочинить, написать, накреативить, а я часто соглашалась, когда за интерес, когда за деньги, обычно совпадало. Каждый из этих случаев заслуживает рассказа, но мешают то ли слова непечатные, то ли уста запечатанные.
Достаточно вступления? А то я еще долго могу.
Короче, на этот раз задача была такая.
В одной арабской стране, назовем ее для краткости Махмудовская Пескария, в сердце одного из многих тысяч урожденных принцев и одного из сотни, пробившихся на самые высоты, зародилась мечта о великом новом городе, осиянном великими традициями и Аллахом, но ультрасовременном и слегка космическом.
Бриллиантовой жемчужиной нового города должен был стать размашистый парк с раскидистыми пальмами, оазис и центр притяжения всех гуляющих, праздно болтающих и мечтающих поразмышлять в тени со смыслом. Так думал принц.
По случайному совпадению в другой стране, всегда считавшейся европейской, а теперь я даже и не знаю, у группы не чуждых принцу творческих лиц созрел план по улучшению жизни пескаритов. И, конечно, в этом плане был парк со смыслом, не имеющий к гопу со смыком ни малейшего отношения.
В плане планов ребята были серьезными специалистами, но и привлекали с удовольствием, особенно меня, безотказную и скромную.
Я должна была написать текст презентации в виде письма к принцу, захватывающе, художественно, архитектурно точно, теологически выверенно и доходчиво описывая словами будущий парк. А мой муж с помощниками должен был его нарисовать на нескольких больших листах в разных ракурсах по моему описанию.
Это была самая малая часть плана. Дальше одному бедному мусульманину должен был присниться сон. Во сне ему являлся Аллах, говорил что-то про прекрасный сад на берегу и необходимость срочно исполнить его волю. Ошеломленный мусульманин, проснувшись, должен был пойти к своему мулле, а уж мулла, верно истолковав туманные указания сверху, должен был его направить вместе с художником, моим письмом и картинками прямо к заказчику, то есть, принцу.
Всем участникам было обещано, как обычно, по миллиарду долларов в случае удачного финала, ну а я в качестве аванса запросила двадцать тысяч рублей, скидка 80 процентов за интересность задачи.
В техзадании было всего два слова - парк и шамаиль. Что такое парк, я знала. В шамаиль погрузилась и камнем ушла в песок. Если кратко - это узор, в котором зашифровано высказывание Аллаха. Ничего сложного. Важно только не ошибиться в этом узоре, там как бы одна крошечная линия не там завернулась - и головы отрубают всему творческому коллективу. Пескария очень ценит точность в людях, развращенность и вседозволенность Европы до них дотянется еще не скоро.
Но не мне было те шамаили рисовать, от меня ждали концепта. На концепт ушел день прогулок по Комарово с поглядыванием на мох и облачка, так я сочиняю - ни о чем не думая, очищая голову.
А потом я села за комп.
Парк на берегу не знаю какого моря должен был представлять из себя огромный шамаиль, восхитительно прекрасный с самолета и легко читаемый с вертолета. Узор состоял из высаженных в особом порядке кактусов и пальм, а сам парк ориентирован на четыре стороны света. Драгоценная ограда представляла из себя выкованные из благородных металлов, например, золота, шамаили, соответствующие по смыслу каждый своей стороне света.
В парке с настоящими пальмами соседствовали - я не забывала про космичность и технологичность - пальмы из сложных новых сплавов, на каждой была выбита (представлялось что-то типа чеканки) какая-нибудь сура, а сами пальмы являлись трансляторами пения муэдзинов и, одновременно, мощнейшими кондиционерами. Листья пальм, как там они, выи? фаи? - качались в такт напевам, создавая игру света и технологично накрывая своей тенью присевшего на скамью путника. Скамья была... ну, вы поняли. А сзади каждой - фонтан, в брызгах которой угадывался шамаиль. Ну и по мелочи всякое.
Я всегда увлекалась работой и халтурить не стала. Полистала Коран и его трактовки. Подобрала подходящие реплики Аллаха и вставила в текст как примерные дизайнерские решения пальм, оград и вида сверху. Придала тексту выразительности и взялась за теологическую редактуру. К этому моменту я уже знала, что после имени Аллаха нужно писать "да будет благословенно его имя". Но каждый ли раз это нужно писать? Ведь Аллах у меня упоминался по два раза на абзац. Вопрос, который я задала другу сына, своему ближневосточному консультанту с семью языками и погруженного в тему наиболее глубоко, звучал так: сколько раз можно/нужно упомянуть в презентации на три страницы имя Аллаха, и сколько раз из этих раз необходимо сделать ремарку про имя?
Консультант задумался. Вскользь упомянув, что его с другом недавно хотели побить за рифму "бар - Аллах акбар", он посоветовал быть крайне осторожной и лучше недоупомянуть Его, чем пере. Можно обидеть. Не Его, а посредников. Сошлись на десяти упоминаниях и пяти вставках про благословенное имя.
Я с большим удовольствием вычеркнула лишних аллахов, обожаю сокращать тексты, да не всегда выходит, как видите.
Довольная собой связалась с рекомендованным зачинщиками человеком, который должен был письмо перевести и отшлифовать уже на английском.
Луку, пусть будет Лука, я ненавидела еще с девяностых. Обаятельнейший сердцеед и душегуб в вечной мягкой шляпе плыл параллельным мне курсом, постоянно выныривая где-то рядом, каждый раз с новой скандальной историей - ну, например, для него совершенно рядовым случаем стал выход за хлебом с пятилетним сыном, когда в процессе покупки батона он передумал и улетел с дитем в Англию, только там вспомнив, что не позвонил жене.
Мне он казался вредоносной бациллой безнравственности и опасным для здоровья моей семьи существом, основания были вполне весомые, пару раз он чуть не угробил мужа, зато потом пару раз спас, эдакая амбивалентная сущность в мягкой федоре.
Пыталась я эту сущность аж из города изгнать, пугала страшным в баре на Марата. Лука улыбался из-под шляпы, и раздумчиво говорил своим мягким голосом - уехать? что ж, можно и уехать... но ведь можно и не уезжать, да, думаю, можно... а уехать... можно и уехать...
Я скрипела зубами от ненависти, а на соседней скамейке вальяжно возлежала белокожая рыжеволосая ирландка Морин, его следующая жена, не понимающая по-русски ни слова.
Потом Лука все же уехал, наладил производство абсента в Чехии, стал приличным журналистом в Лондоне, а последний раз я встретила его в Комарово, где он шел с сигарой, прекрасной Морин и двумя рыжими детками. Узнала я его еще на горизонте - по шляпе. Такова священная сила ненависти.
Луке сняли огромный коттедж на лето (не чета нашему сараю, злобно подумала я тогда), снял кто-то из его многочисленных друзей и покровителей, ему все всегда помогали и очень любили. Я была в трагическом меньшинстве.
За неделю, проведенную им в Комарово до нашей встречи, он уже знал всех знаковых местных жителей, от самых андеграундных до самых наоборот, все его тащили к себе в гости и упрашивали с ними поработать. До сих пор его вспоминают. Харизма, чтоб ее.
Я спросила у него про Морин, прячущую под зонтиком от солнца свою белую кожу, - как она, так русский и не освоила?
"Два слова выучила, - сказал Лука с мягкой улыбкой, - два слова! Деньги давай! Деньги давай!"
В принципе, я понимаю, за что его все любили.
Услышав знакомые позывные, Морин выглянула из-под зонтика - ха, я хорошо знаю тот взгляд, что она бросила на супруга! Это было подлинное чувство, цельное и острое как толедский кинжал. "Деньги давай! Деньги давай!" - восторженно завопили рыжие детки и все семейство удалилось в небывало прохладный июльский закат.
И вот этому чудесному персонажу и невозможному человеку мне пришлось звонить с переводом - английский у него был реально блестящий еще тогда, когда я его пыталась припереть к стенке и выпереть из нашей жизни. И он им работал.
Начало разговора было удачным - он мягко выматерился с лондонским акцентом и следующий час мы ругались из-за этого, на его стороне были демагогия и история, на моей - только ненависть к мату и оппоненту.
Но по тексту мы все же договорились, он еще подсократил аллахов, потом вернул одного обратно, прислал мне три варианта перевода "да будет благословенно его имя" с тонкими профессиональными комментариями, дал дельные советы по цитатам из Корана, в общем, помог. Говорю же, понимаю любящих этого подлеца!
Тем временем быстро сколоченная артель художников трудилась над визуализацией цельнометаллических пальм и золотых оград на фоне восходящего солнца. Я бесилась - все выходило не так красиво, как в моем описании. Авторы великого плана торопили нас - принц мог изменить своей мечте в любой момент.
И вот последнее вычитывание текста с точки зрения безопасности наших голов, гонец мчит в аэропорт, а мы приникаем к новостям Махмудовской Пескарии - как они там? Не обеднели? Внезапно это стало важным! Я уже представляла сверкающий бриллиантовым блеском пальмовый парк на берегу и себя с миллиардом где-нибудь в совершенно другом месте. И тут бац! Новость дня - один из принцев разбивается в самолете. Тревожные звонки - наш? не наш? Уф, не наш, хорошо. А мулла? Где мулла? Когда уже видеть вещий сон? Много вопросов, да. Я беспокоилась целую неделю, обычно для такого проекта это многовато, просто он был такой красивый и я его немножко полюбила.
И пока не попала в Дубай, все смеялась, вспоминая свои шамаили и размашистое описание парка, мол, смешную сказку я сочинила. А попав, поняла, что проект был вполне реальным, даже, пожалуй, бедноват и простоват для арабских желаний и возможностей.
А тогда я просто получила двадцать тысяч и возможность написать этот рассказ.