ГЛАДКИЙ ТЕКСТИК
Взявшись за утюг после четвертьвекового перерыва, я никак не могу от него оторваться. Глажка не живопись, она не отвлекает от реальности полностью, лишь затуманивает ее, отдаляет, смешивает с пластами прошлого, из которого поднимаются мои прежние утюги. Вот всплыл, опровергая гравитацию, чугунный, который ставили на плиту и благополучно забывали, так что он раскалялся до синевы. Остудить такой утюг могло лишь время, но я, нетерпеливый подросток с мокрым красным галстуком, распростертым на покрытом байковым одеялом и простыней кухонном столе, догадалась сунуть его под струю ледяной воды, обжегшись клубами пара аки юная прачка из 19 века, которой впервые доверили господские панталоны.
Проверять, достаточно ли раскалился утюг, можно было на глазок, по запаху и по времени. Память подсказывает, что десяти минут было достаточно для галстука. Некультурные люди, к которым я иногда примыкала, плевали на утюг и слушали градус шипения. Культурные, но опытные, как моя бабушка, проверяли просто пальцем - как электрики с полувековым стажем проверяют провода под напряжением тыльной стороной ладони, тыльной - потому что хватательная часть могла скрючиться от удара током и прилепить тебя к проводу навечно, которое, впрочем, длилось бы недолго.
Гладить я тогда любила. Волшебное чувство, когда влажное становится сухим, а бугристое ровным, вызывало гораздо большую эйфорию, нежели мытье посуды или стирка на стиральной доске. Гладить можно было по сухому и по мокрому - все как в акварели. Я любила мочить вещи капитально, под краном, чтоб эффект был заметнее, а шипение громче. Остальные прыскали водой, набирая ее в рот - на мой вкус это были мертвому припарки. Еще был отличный вариант глажки через мокрую тряпку, была у нас такая драгоценная белая тряпка, вся в коричневых паленых следах от перекаленного утюга. Было и слово "спалить" - и я палила, ох, бабоньки, палила, сколько белого полегло под моим утюгом, сколько тонкого! И красные галстуки были в незаметных-незаметных дырках, хоть они и были со знаменем цвета одного, но берегла я их точно недостаточно.
В завершение песни о чугунном утюге, скажу, меланхолически водя по занавеске его дальним потомком, что без утюга не обходилась ни готовка цыплят табака, ни приклейка фотографий в альбом, ни колка грецких орехов, ни всякие там гербарии. Не говоря уж о том, что им всегда можно было проломить кому-нибудь голову. Аминь.
Вместе с первым мужем пришел сначала первый электрический утюг - подарок мне на ДР от лучших друзей, боже, как я ликовала! Вслед за ним появились белые рубашки, брюки со стрелками и "маленькие секреты" от свекрови, ну, типа, мылом потереть стрелку изнутри, тогда она станет вечной. С армией мужа добавилось простое решение класть брюки под матрас.
Любовь к глажке постепенно истощалась.
Последняя вспышка страсти случилась с рождением ребенка - каждая пеленка сначала с обеих сторон, потом сложенная, потом еще. Вернувшийся из армии юный супруг самоотверженно ринулся на подмогу, иногда засыпая, упав головой на очередную пеленку, сжимая в руке приклад автомата, то бишь невыключенный утюг. Рубашки и штаны он тоже теперь гладил сам - зря я что ли корячилась с дитём, пока он там отдыхал в своем Заполярье, фоткая самоубийц и стоя под прицелом пьяного прапорщика. Эх, юность, жестокая ты падла.
Глажка сама собой сошла на нет - спасибо мужьям, деньгам и даже детям. Все как-то справлялись и я забыла, где у нас утюг и навороченная гладильная доска.
И вот нашла. И окунулась, и втянулась, и ликую, и мыслю, и существую.
И вновь обкатываю в голове любимую тему неполного Апокалипсиса, когда почти всего нет, но что-то все же есть - и что же я тогда буду делать? Мое самое-самое любимое занятие, сгребать листья, вряд ли кому-то понадобится. Придется на досуге, чисто для себя, листьев будет много.
А для оставшегося человечества я открою прачечную. Наберу скромных девушек из 19 века, из музеев натырю стиральные доски. А сама буду гладить рубища и полотнища, накаляя чугунный утюг на костре и распевая баллады и кабалетты, потому что моя прачечная, безусловно, возьмет на себя и функции министерства культуры. Больше некому будет.