ПЯТЕРО НА ПЛОЩАДКЕ
Четыре дамы не дамы, бабы не бабы сидели рядком на скамейке и вводили меня в поколенческий ужас. Я руки в брюки фланировала туда-сюда по детской площадке, кося на них глазом а-ля прощай, Гульсары. Что за страшноватый паттерн всплыл из недр вместе с этими четырьмя?
Леди не леди сидели ровно, занимая всю скамейку, строго анфасом ко мне. Руки их были сложены на коленях, сидящие по центру сжимали сумочки, боковые сидели пустыми. Самая крупная в мелкий цветочек уверенно рассказывала про капустный пирог. Другая задумчиво кивала на каждое слово. Остальные просто пырились в пространство, а в том пространстве расхаживала я. Расхаживала и все проваливалась, проваливалась в юность, когда одновременно дерзкая и смущенная, одетая в красную юбку, сиреневые гольфы и желтые босоножки на платформе, проходила мимо таких вот смотрящих вслед, сидящих рядком, сжимающих сумки и бубнящих про пирог. Тогда мы называли их бабками, все было просто. А теперь это мои ровесницы. Те самые, что ещё вчера сидели на спинке конкретно этой скамейки, пряча хабарики при виде взрослых, танцевали под кассетник и орали про птицу-удачу.
А теперь они сидят рядком, просверливают во мне дырки своими гляделками и равнодушно кивают в такт рассказа про капусту.
Форма решает всё. Ну зачем они так сели? Что стоило разбить композицию позой мадам Рекамье или любой из подруг Тулуз-Лотрека? Хоть бы ногу на ногу, что ли, положили, или голову на плечо соседки. Нет. Восемь коленок, восемь глаз, две сумки. Сидят, глядят.
А бабками не назовёшь. Во-первых, слово устарело. а во-вторых, все бабки - в Москве.