ПРО ЧАРДАШ
Так!.. но, прощаясь с римской славой,
С Капитолийской высоты
Во всем величье видел ты
Закат звезды ее кровавой!..
Вот, говорят некоторые, мол, праздников у нас слишком много. Глупость страшная. Праздников как раз не хватает, не хватает катарсисов. Лучший из катарсисов - драматичная победа над опасностью, над страшным врагом. Велики в этом плане были ожидания конца пандемии. Друзья мои рисовали картины вселенской общей радости, братания ваксеров с отступниками, целовашек-обнимашек на улицах, ну и спалить можно что-то от восторга. Костер из масок - вонюч, зато духоподъемен.
Не вышло. Ни победы, ни конца. Это называется - отобрали праздник у народа. Добавили незакрытых гештальтов гражданам. А победы так хочется, братцы! Какой-нибудь еще, кроме воспетой поэтами победы над самим собой, не помню автора великой строчки. Сами себя мы каждый день побеждаем, вошло в привычку.
Я знала, как выглядит победа. Как в "Летят журавли" и "Белорусском вокзале". Поезд, все плачут и смеются, горе и счастье, слезы и цветы. Но понимала - больше такой не будет. Она одна такая, на всех, да. И за ценой не постояли. И заслужили. Чтоб не повторилась та победа.
Но как мальчишки горевали, что не успели повоевать, так и я мечтала о какой-то еще победе. Где я в красном, непременно в красном, платье танцую на поляне чардаш, непременно чардаш, и босиком, да. А вокруг все счастливые, некоторые раненые, но ничего - мы же победили Зло. Впереди счастливая жизнь, танцы, платья и заслуженный мир.
Ну да, с пандемией так не вышло. Могу, конечно, в красном платье, без дела висящем в шкафу много лет, подрыгать ногой перед зеркалом, да расплачусь, поди. Но юность еще трепыхается в районе предрассветных снов, чередующихся с заглядыванием в новости, когда сердце начинает колотиться уже от того, что они есть - в четыре-то утра!
И снова засыпаю, и снова неоформленный образ победы над злом начинает расцвечиваться, мелькать, и даже звуки чардаша еще звенят глухо.
Не знаю, буду ли я целоваться-обниматься на улице, и красное платье, наверное, уже уедет далеко-далеко к внучке. Но видится мне это как-то так.
Я возьму огромные строчки, вырезанные неведомым умельцем из невиданных материалов, из коры волшебного дуба, что ли, или из китайского пенопласта. Вытащу их сама во двор, площади мне уже не надо, какая площадь без красного платья. И спалю их нафиг, пусть горят ярким пламенем. И пусть даже воняют, это будет моя сакральная жертва.
Прямо вижу этот двор и эти огромные горящие буквы.
БЛАЖЕН, КТО ПОСЕТИЛ СЕЙ МИР
В ЕГО МИНУТЫ РОКОВЫЕ!
ЕГО ПРИЗВАЛИ ВСЕБЛАГИЕ
КАК СОБЕСЕДНИКА НА ПИР
Таков будет мой катарсис/апокалипсис.
А Тютчев простит меня с облачка.