Один эпизод из семинарской абитуры...
Бум-м-м. Сквозь пелену сна понимаешь, что это всего лишь стукнувшая о спинку твоей кровати дверь. Ну спасибо... Начало шестого. Соблазн продолжить спать, конечно есть. Но только не сегодня. Кто знает, что будет в одиннадцать часов там, в неведомом, а потому и страшном, кабинете инспектора. Когда будешь стоять, словно на краю пропасти. Когда даже слова молитв, ранее творимые почти бессознательно, автоматически, вдруг провалятся в какой-то вакуум страха. И будет казаться, что перед тобой - тот, кто знает «вся внутренняя твоя», и вот-вот с его языка сорвётся: «А я всё-ё-ё про тебя зна-а-а-аю!...»
Нет, решено: надо идти на братский. Вчера кто-то мимоходом сказал: здесь хозяин - Преподобный. И экзамены тоже он принимает. И в семинарию без его благословения никто не поступит...
После душных «чертогов» улица освежает уже зябким ветерком раннего августовского утра. Лавра непривычно пустынна и молчалива. То там, то здесь бодрячком направляются к Троицкому тёмные точки в длиннополых одеждах - монахи да женщины. Праздношатающихся нет. Захожан - тоже. На душе - тихо. Не хочется ни говорить, ни думать, ни даже молиться. Просто остановиться и раствориться в этой густой - и одновременно звонкой - тишине.
В храме народа прилично, но не тесно. Горят свечи, их немного, и полумрак окутывает собой молящихся так, что лиц почти не видно. Едко и навязчиво врывается удар храмового колокола. Начинается полунощница. Удивительное состояние: и уже проснулись, и в то же самое время - всё ещё не осуетились. Самое время помолиться. Чтец, словно рулевой на палубе, знает, что делать и куда вести этот Христов корабль народа Божьего: читает скоро, но неторопливо, чеканя слова, но без самолюбования, просто. Какой-то высокий длинноволосый бородатый дядька в засаленном пиджаке покроя семидесятых с таким же стильным древлеправославным саквояжем с синодиками протискивается между стоящими. Посмотрев на меня с недоверием, отдаёт синодик соседу. Можно облегчённо вздохнуть. Не припахали, мимо проехало. Можно стоять и молиться в своё удовольствие. В храме - тоже непривычная для Троицкого тишина. Никто не толкается, не передаёт свечки, не возится. Чтение заканчивается, и монахи начинают петь тропари. Поют споро, ритмично, без всякой заунывности и печали. Чувствуется, что им сейчас - хорошо и радостно, хотя и поют они о покаянии. И это состояние невольно передаётся и другим. К концу пения начинается какое-то движение: народ направляется к раке с мощами Преподобного. Стекольце открыто, и можно приложиться непосредственно к покрытой воздухом главе. Первым подходит послушник, кладёт земной поклон, прикладывается, зажигает от лампады фонарь и уходит. Весёлый огонёк - то красный, то зелёный из-под стекол фонаря - быстро исчезает в высоком дверном проёме. От этого огня зажгутся печи просфорни и монастырской кухни. И так - каждый день. Этот, казалось бы, простой ритуал превращает обычное дело приготовления пищи в священнодействие: словно Преподобный сам стоит у плиты и заботится о братских желудках. Читают утренние молитвы. Самое время пробираться к мощам и уходить: всё равно будут в столовой читать перед завтраком, можно и не слушать. А уходить не хочется. Хотя никто и не держит. В очереди к мощам стоит дежурный и подгоняет молящихся: чего тянуть, всем хочется приложиться, а Преподобный - он-то везде в Лавре присутствует. Когда поздно вечером выйдешь прогуляться перед отбоем - смотришь, проходит кто-нибудь мимо Серапионовой палаты, там, где по преданию и было явление Божией Матери преподобному Сергию - подойдёт монах к стенке, перекрестится, прижмётся лбом к извёстке - глаза закрыты, то ли просит о чём, то ли благодарит. Так и застынет столбиком на несколько минут, в полной уверенности, что его никто не видит.
В притворе какой-то старый сгорбившийся монах, почти не смотря на тебя, суёт тебе в руку просфорку. Выходишь из Троицкого, а на сердце радость. И не потому, что попросил Преподобного, чтобы принял в свою большую келью - как-то просьба эта была где-то сбоку, на периферии. Не особо-то вязалась эта личная, вполне эгоистическая просьба с общим тоном братского молебна - тоном благодарным, сыновним, тёплым. Радостно от того, что есть братский, есть Преподобный, и что бы ни произошло на вступительных - он сам заступится, подскажет, поможет. И эта невесть откуда появившаяся уверенность в том, что не будет безвыходных ситуаций, не будет жизненных тупиков - раз есть Преподобный - быстро делает душу лёгкой и счастливой. Даже собеседования с самим инспектором можно уже и не бояться - в конце концов, он ведь тоже сам к Преподобному ходит!..
Преподобне отче наш Сергие, всегда моли Бога о нас!...