продолжаю для себя вчерашнюю виртуальную экскурсию... 30.4.1948
http://berlev.info/?p=3986&cpage=1#comment-1654
Бой за монастырь Сен-Симон в Иерусалиме 30.4.1948
Опубликовано 12 Январь 2014 автором Бер
Место это находится в юго-западной части новой (по тогдашнему времени) застройки Йерушалаима (Иерусалима - в европейской транскрипции). Район называется Катамон и представляет собой холм с плоской вершиной, крутым юго-западным склоном, и пологими остальными склонами. В самой верхней части холма Катамон расположился небольшой женский монастырь «Сен-Симон», ортодоксальной греческой патриархии. От него и название района - «катамон», что в переводе с греческого означает «возле монастыря».
Монастырь состоит из двух зданий: первого - собственно церковного и второго подсобного здания, стоящего прямо над крутым склоном. (рис. 1-а,б). Между ними двумя - подъездная дорога. С остальных трех сторон монастырь окружали жилые районы заселенные арабами, причем преимущественно элитарного их слоя - арабами-христианами.
В некотором отдалении, так сказать, на флангах этого обширного района, точней, к северу и югу от него находились еврейские районы этой части города. Причем, эти южные еврейские районы - Мекор Хаим и Тальпиот - были со всех сторон окружены арабскими поселениями и находились в тяжелом положении, по сути - в блокаде, которую приходилось прорывать еврейским продовольственным конвоям. (рис. 2)
Время - весна 1948 г., конец апреля, и государство Израиль еще не существует официально. Декларация о его образовании последует через несколько недель, но еврейско-арабская местная война уже в самом разгаре.
Ситуация характеризуется окончанием английского мандата над Палестиной. Британская армия готовится к эвакуации, англичане еще как бы при власти, но уже, похоже, не хотят особенно вмешиваться в происходящее. И арабо-еврейские боевые столкновения в этот период как раз обусловлены целью предварительно, еще до окончательного ухода англичан, взять под свой контроль как можно больше территорий. Цель понятная - с уходом британцев война вступит в наиболее активную фазу, с мощным участием соседних государств, и в преддверии той будущей серьезной войны надо захватить наиболее выгодные плацдармы.
Ниже вот и описан один такой бой за стратегически важный участок города. Это был бой за одно здание. Единственный такой бой, два бойца которого потом дорастут до высшей израильской военной должности - раматкаля, т.е. должности Начальника Генштаба, причем, оба были в нем ранены Это были Рафаэль Эйтан (Рафуль) и Давид Эльазар (Дадо). Первый из них при вступлении в эту высшую должность сказал речь из 34 слов, большая часть которых была об этом бое, выкристаллизовавшем его как командира. Давид Эльазар был раматкалем как раз в нелегкое время войны Судного дня (1973 г.), а Рафаэль Эйтан в той войне командовал танковой дивизией на Голанах и противостоял сильно превосходившим по численности сирийским танковым армиям
18 апреля зам. главкома Хаганы Игаэль Ядин получает шифровку из Иерусалима, что по некоторым разведданным англичане покинут город буквально в течении нескольких дней и, соответственно, надо опередить арабские подразделения в захвате оставляемых ими опорных пунктов, ибо хозяин тех укрепленных зданий будет контролировать и весь город. Там же шла информация, что южные кварталы (упомянутые уже выше) под угрозой их полной и глухой блокады. Кончалась шифровка требованием прислать 4 подготовленные роты для решения этих задач, иначе город будет потерян.
Для исполнения этого приказа снимается бригада Пальмаха «Харэль» под командованием И.Рабина, как раз та, которая в начале апреля, успешно очистила от арабских боевиков деревню Кастель и этим сняла блокаду с дороги в Иерусалим. Спешность исполнения такова, что Ударный батальон этой бригады в составе четырех рот автостопом, врассыпную добирается до Иерусалима из кибуца Кирьят Анави.
Пальмах уже в сборе, уже на месте, но вот англичане уходить как-то не торопятся. Что делать? - батальон надо таки использовать и его бросают на улучшение обстановки к северу от Иерусалима. Сначала организуется атака для захвата плацдарма в районе могилы пророка Шмуэля, расположенной на холме, контролирующем окружающую местность, и с которого можно держать под огнем северный въезд в город. Происходит она в ночь праздника Пейсах, но разведка оказалась недостаточной, организация операции тоже была не на высоте - подразделения вышли с опозданием и были встречены мощным проливным огнем. В результате - катастрофа: погиб командир роты и много солдат, рота стала небоеспособна.
Следующая операция - захват квартала Шейх-Джарах. В том районе есть и еврейские, и арабские поселения, а так же могила Шимона-цадика. В марте месяце тамошние жители-евреи были вынуждены оставить свои дома и бежать из-за вооруженных нападений арабов, и вот сейчас Пальмах успешно вышибает оттуда арабские соединения. Вроде как будто бы - победа…, но оказывается, нет - не оказалось там никакой победы. Оказалось, что по дороге, проходящей через этот район, англичане планируют вывод своих войск из Иерусалима, и им совсем ни к чему там еврейские боевые части, оседлавшие ту дорогу. Потому от них тут же поступает требование убрать оттуда еврейские соединения. Еврейское руководство пытается выиграть время, потянуть волынку, но дело приобретает серьезный оборот, англичане начинают артобстрел непослушных евреев, и Пальмах вынужден очистить захваченный им плацдарм.
Итак, подряд по сути, можно сказать, два поражения - от арабов, и от англичан. Престиж Пальмаха, до того в еврейской среде необычайно высокий, оказывается под большой угрозой.
Теперь очередь южного района. Тут снова ожидается арабское нападение на конвой с продовольствием для здешнего еврейского населения, и требуется ликвидировать эту угрозу, т.е. снять блокаду с еврейских районов, взять под свой контроль дорогу, к ним подводящую. Для того необходимо захватить район Катамон, и ключевой участок здесь - монастырь Сен-Симон на вершине холма.
Задачи понятны: первая из них - здесь будет решаться судьба этой части города, вторая, более субъективная, но идеологически важная - Пальмах должен вернуть свой авторитет.
Первый выход, однако, получился неудачным - ночью при переходе к тому холму подразделения были обстреляны и отступили. И вот ночью 29-30 апреля 48 года снова выходят две роты. 1-я рота обходит Сен-Симон с севера, 3-я - поднимается к этой же цели с юга по крутому склону. Приближаются к монастырю - арабы не стреляют. То ли их нет, то ли хладнокровно подпускают поближе. Оказалось, последнее - шквальный обстрел начался просто в упор, но быстрым рывком вперед бойцы Пальмаха выходят из зоны поражения под прикрытие стены монастыря, взрывают ее и через этот пролом врываются внутрь. В рядах Пальмаха потери невелики - несколько раненых и один убитый, плюс две монахини, которых угораздило попасть под пули, неясно, с чьей стороны.
Задача выполнена, и даже относительно легко. Но проходит немного времени и на монастырь обрушивается интенсивный обстрел из тяжелых 3-х-дюймовых минометов. Оказывается, Пальмах залез в осиное гнездо - в окружающих домах засели многочисленные арабские военные группировки разных направлений, но одинаково антиеврейские, И плюс к ним там же хорошо подготовленные иракские солдаты-добровольцы. Командует всеми арабскими силами в Иерусалиме Ибрагим Абудае, и он тоже оказался тут. Причем, именно его отряды имели уже ряд успехов в Гуш Эционе, недалеко от Иерусалима (тогда еще общее командование арабами во всем городе лежало не на нем),
Тут же появились и два броневика, поливающие все вокруг огнем. (Можно отметить, это были бывшие еврейские броневики, забранные у евреев англичанами, и переданные ими арабам). Бойцы Пальмаха быстро понимают, что настоящий бой только начинается - монастырь отрезан со всех тех сторон, где есть застройка, а открытые подходы с юга простреливаются врагом насквозь.
Итак, по зданию ведется практически постоянный минометный обстрел, мины рвутся и во дворе, и на крыше. Прекращение обстрела означает только то, что сейчас последует новая атака. Для отражения таких атак здание монастыря никак не предназначалось, просто не подходило.
Вот для сравнения - на Кавказе и на Украине здания церквей и синагог в средние века строились с учетом возможной их обороны - с маленькими окнами-бойницами, специально приспособленными, что б отстреливаться от врага. Ну, а в Сен-Симоне, монастыре, построенном уже в 19-м веке, возможность ведения боя вообще не предусматривалась - окна здесь были немаленькими, и к тому ж прорезаны на большой высоте - специально только для света, но никак не для того, что б монашки могли заглядывать через них во внешний мир.
Итак, для стрельбы по наступающему врагу из таких окон пришлось составлять под ними пирамиды из столов, стульев и тому подобных вещей. При этом боец, взгромоздившийся на ту мебель, стрелял, а другой или другие должны были удерживать всю эту конструкцию от рассыпания и падения.
Была еще сделана попытка отражать атаки с крыши монастыря, но она не привела к успеху - у той кровли был очень низкий парапет, не укрывавший от прицельной стрельбы, да и тяжелые мины, то и дело, взрывались на крыше, поражая все вокруг.
При первой же попытке там залечь погибли двое солдат. Первым выскочил на крышу боец по имени Береле и был сразу же убит прицельным огнем, на глазах у второго, которого звали Авраам Симхон. Тот тоже сразу же был ранен, но, несмотря на это, ползком добрался до парапета, оставляя кровавые следы (их видели, когда забирали его оттуда после боя), успел бросить в наступающего врага несколько гранат и погиб уже после этих бросков.
Бойцы Пальмаха не только отстреливались, но еще время от времени сами выходили в контратаки, не для прорыва куда-то, и, конечно, не для захвата чего бы то ни было, а для психологического давления на врага, и с таким врагом это нередко помогало. В одной из таких контратак Рафаель Эйтан получил пулю в голову, и, как он потом поведал, в первые мгновения испугался за одолженный у товарища белый шарф (потому как ночи в это время в Иерусалиме холодные) - как же он теперь его вернет, залитый-то кровью? Затем потерял сознание, очнулся через какое-то время, лежащим рядом с мертвыми монашками и решил, что находится уже в другом мире - мертв, так же как и они. Вскоре, однако, услышал стрельбу, как будто бы не положенную в том мире, осознал, что жив, и определил для себя, что валяться тут стыдно.
Санитар забинтовывает ему голову, он опять пристраивается к окну на поддерживаемом другими стуле, отстреливается от наступающих арабов и падает то ли с новым ранением, то ли потеряв сознание от старого. Его уносят, считая уже совсем безнадежным,
Но он выживет и пойдет в рост. В 67 году на Синае он уже в звании полковника - и опять получает пулю в голову. Очнувшись в больнице и увидев рядом на тумбочке извлеченную из его головы пулю, впадает в философские размышления: «Хорошо, что я маленького роста - будь хоть чуть повыше, то извлекать ее уже было б бессмысленно» (эта пуля прошла в 1 мм над мозгом!)
Там же, рядом с пулей, лежат еще пять осколков и врач говорит ему: «Откуда они взялись? Никак не могут оказаться в голове одновременно и пуля, и осколки!». Рафуль отвечает: «А-а-а, не бери в голову - эти там сидят уже 19 лет».
В интеллектуалах он не числился (даже и после, уже в должности Раматкаля - Начгенштаба), даром, что еврей, и друзья не упустили возможности подтрунить: «Если раньше мы только подозревали, что у Рафуля нет мозгов, то сейчас вот, пожалуйста, доказательства тому - прямо на тумбочке». И еще говорили, что у него нет гена страха (хотя уколов он боялся панически, но больше - ничего!).
Ситуация - чем дальше, тем хуже. Вообще, главной задачей Пальмаха всегда считался захват объекта, а удерживать захваченное должны были уже полевые части. А тут вот такая реальная ситуация - они наглухо блокированы. Вода кончилась с утра, патроны на исходе, еды практически не было с самого начала, медикаменты надо переносить с соседнего дома, захваченного батальоном вместе с собственно монастырским зданием, но переносить их приходится через полностью простреливаемое пространство между домами. Единственная возможная зашита при этом - дымовые шашки, укрывающие от прицельного огня, а вот с пулеметными очередями из бронемашин - тут уж как повезет.
К ним послано подкрепление - уже не Пальмах, а стрелковое подразделение Хиш, но оно наполовину истребляется при прорыве. Часть бойцов погибает, часть откатывается обратно и пробиваются очень немногие, так что ситуации это никак не меняет.
Зам командира батальона Элиягу Сэла (по прозвищу - Раанана)(по каналу "история" сейчас, 30 апр.2020, показали фильм о нем ) , Он побежал к оперативному офицеру, крепкому парню из Раананы, о смелости и хладнокровии которого в бою ходили легенды.реально командовавший боем, выходит на связь и докладывает командиру ударного батальона Йосефу Табенкину: «Раненых все больше - и легких и тяжелых: пули внутри рикошетируют от каменных стен и кого-нибудь да зацепляют. Еды, питья, перевязочного материала нет, патроны на исходе. Как оцените ситуацию?» Табенкин отвечает: «Вам на месте виднее, вам самим и решать». Раанана: «Рядом со мной тут два командира рот: один за продолжение боя, второй - за отступление. Остаться - большой шанс погибнуть всем. Уходить - всех раненых не вынести».
Ситуацию осложняет еще психологический фактор, даже два. Первый - их там больше сотни человек, и такую потерю израильской армии перенести будет очень тяжело. (Самое большая одновременная потеря до того была 35 человек, шедших на выручку Гуш-Эциону, попавших в засаду и полегших полностью - все до одного. И это вызвало шок).
Второй фактор следующий: после двух неудач получить такое третье поражение - это тяжелейший удар по престижу Пальмаха. Тогда напрочь рухнут всеобщие упования на него, на его мощь и защиту.
Но решение все-таки принимать надо. Табенкин через несколько минут раздумий дает приказ отступать. И на этом передатчик умолкает - радист его уже много раз чинил, латал и т.д., а тут он заглох всерьез.
Их было всего изначально 120 бойцов, с прорвавшимися бойцами подкрепления, возможно, где-нибудь до 140-150. Из этого числа 15 убитых, 35 раненых, подлежащих переноске (т.е. не считая легкораненых, способных к самопередвижению). Итак, стоящих на ногах остается примерно 90 человек. На каждого раненого при отступлении требуется как минимум двое носильщиков, хотя в принципе этого мало. Это - минимум для пересеченной местности, причем бежать двое с раненым уже не могут - только ходом, являя собой отличную мишень. Итого для переноски потребно не менее70-ти человек. Если учесть еще наличие само-передвигающихся раненых, то оказывается, что прикрывать отход уже просто некому, и весь этот караван - великолепная мишень для поголовного отстрела.
То есть, при таком отходе однозначно погибнут все. А остаться и геройски умереть на месте, в бою, уже не положено - получен приказ отступать.
3-й вариант, возможный в обыденных войнах между хоть как-то цивилизованными армиями - уйти всем ходячим-бегающим, оставив трупы и раненых на милость врагу - здесь не проходил никак. Бойцы Пальмаха прямо говорили, что они не боятся смерти - на войне она становится рядовым исходом, но боятся только попадания живыми в руки местных арабов. Потому как те имеют такой милый менталитет - в плен не брать, в живых не оставлять, а хватать и резать на куски попавшего в их руки врага, или даже просто рвать - как до его смерти, так и после нее.
Вот пример этого - упомянутый выше еврейский отряд, двигавшийся на поддержку бойцам Гуш-Эциона, и полностью полегший не дойдя дотуда. Англичане, прибывшие на место после боя, не нашли там ни одного нормального, целого трупа. Над ними надругались так, что англичане не решились отвезти останки в Иерусалим (откуда и шли эти бойцы) и передать их евреям, а увезли все в Гуш-Эцион (т.е. туда, куда и направлялись живые), и втихаря там все это зарыли, опасаясь волны еврейского возмущения. А вот арабы этим делом своих рук просто гордились, все сфотографировали и с удовольствием распространяли жуткие фотосвидетельства своего такого вот «геройства».
Пальмаховцы твердо знали, что последнюю гранату или патрон должны беречь для себя, ибо не было ни одного прецедента (ни одного!), что б кто-то остался живым в их плену. Вот потом, при вторжении египтян, сирийцев, иорданцев (последовавших после описываемых тут событий) - хоть и тоже арабов, но все же регулярных армий, как-то знакомых с международными конвенциями, вопрос не стоял уже так остро. Пленение там уже не было столь безнадежным, там уже появлялся шанс после окончания войны вернуться из плена домой (тоже ж не на все 100%, но большинство все таки вернулось), в отличие от данной войны с подразделениями местных арабов, кои ныне называются палестинцами, причем с тем же оставшимся у них менталитетом, что они не раз доказывали (рис. 3).
Тут же можно добавить, что также не было ни одного прецедента, что б в населенных пунктах, захваченных перечисленными армиями, остался жить хоть один еврей - все поголовно изгонялись, тут уже несмотря ни на какие международные конвенции. (см., например, далее - рис.5)
Итак, раненых оставлять нельзя, однако, всех вынести просто невозможно. Тела, вообще говоря, тоже оставлять морально тяжело, но если противовес тому гибель всех живых, то уж лучше пожертвовать мертвыми… и теми, у кого меньше шансов выжить даже в госпитале. Предварительно, конечно, забрав у них жизнь самостоятельно, не доставляя такого удовольствия противоположной стороне. И постараться спасти тех, у кого шансов выжить больше. Попросту говоря, назрела необходимость самим произвести селекцию раненых - кому туда, а кому сюда.
Совет командиров (3 человека) вызывает единственного у них санитара Авраама Кляра, сообщает ему, что решено вынести половину раненых, и возлагает на него проведение такой селекции. То есть, он должен под видом медосмотра разделить весь контингент раненых примерно напополам, исходя из степени тяжести ранения
Один из командиров рот - Ури бен-Ари - впоследствии напишет, что после ухода А.Кляра он понял, какую тяжесть навесили на санитара - ведь у него на руке был номер Освенцима. То есть, там, в лагере он сам проходил аналогичные селекции - селекции, отделяющие обреченных на смерть, от тех, кто пока еще оставлялся в живых.
Тем не менее, санитар молча вышел и выполнил приказ. Он выделил шестнадцать тяжелораненых, и девятнадцать с ранениями средней тяжести. Последние и подлежали выносу, а остальных уложили в отдельном помещении, предварительно его заминировав.
Между прочим, среди уложенных на мины (точней, конечно, на матрасы, под которыми скрывались мины) был и упомянутый выше Рафаэль Эйтан, находившийся без сознания. Когда, много позже, его кто-то спросил - не сердится ли он на своих товарищей, за то, что собирались его убить, он ответил, что раз уж так все складывалось, то нет, не сердится, но вот если б его действительно убили…, то тогда бы он очень рассердился.
План был такой: три командира остаются прикрывать, а остальные с ранеными уходят. Это стало правилом в израильской армии по примеру решения в тяжелом бою за Кастель. Тогда, при массированной арабской атаке, старший по званию дал приказ: «Рядовые отступают, командиры прикрывают отход». Командиры все залегли отражать наступающих арабов и погибли при этом, дав возможность солдатам выйти из боя целыми.
Так должно было стать и здесь - когда отряд под их прикрытием уйдет, командиры перебегут дорогу, залягут за невысоким заборчиком, взорвут здание, вместе с оставленными в нем ранеными и только после этого попытаются уйти сами.
рис. 4. Бени Маршак.- политрук (перефотографировано у И.Фишелевича)
Кроме трех командиров там был еще один, участвовавший в принятии решений - Бени Маршак (рис.4). Полностью его фамилию надо читать как Махаршак, и происходил он из известной раввинской семьи. Его отец был казенным раввином в городке Сморгонь (Белоруссия) и погиб при еврейском погроме во времена Гражданской войны.
С юности Бени Маршак состоял в рабочей партии, участвовал в киббуцном движении. В Пальмахе он был командиром минометного взвода, а кроме того еще и на должности «кцин-тарбут», т.е. должности ответственного за воспитание, образование, культурную деятельность и пр. Но в своей среде его называли просто - «политрук». Разумеется, такого статуса официально не было, но Красная Армия была у них на языке, была примером для подражания. Например, в Войну за Независимость в Цфате линию обороны своих кварталов местное еврейское ополчение назвало просто - «Сталинград».
Стоит напомнить, что сионистское движение тех времен идеологически было прямо нацелено на коммунистическую идею, так что восхищение и гипертрофирование советских успехов не вызывает удивления. И, в общем, звание «политрук» вполне подходило этому человеку.
Ему было 42 года, и для Пальмаха это, естественно, было уже глубокой старостью - чуть ли не двукратный перебор. Но на этой должности такое, очевидно, допускалось, и здесь его главной задачей была мотивация. Он много говорил, накачивая своих подопечных, но вот, еще где-то в начале боя, пуля рикошетом зацепила ему губу. Обильное кровотечение из нее тут же перекрыли бинтовкой к большому удовольствию остальных - наконец-то наш Бени замолчал!
Он молчал-молчал, но тут, видя, что подготовка к отступлению идет полным ходом, не выдержал, сорвал повязку и прокричал фразу, авторство которой, как будто бы, приписывается Брусилову, известному русскому генералу времен первой мировой войны, и которая в обратном переводе с иврита звучит примерно так: «Когда тебе холодно и мокро под дождем, помни, что твоего противника так же донимает холод и дождь». То есть, не спеши сломаться, предоставь твоему врагу сломаться раньше. При этом его товарищи сообщили, что Бени специально кричал с утрированным русским акцентом, что б связать эту фразу с героической Красной Армией, которая, как всем известно, всегда побеждает.
Его, конечно, тут же хватают, затыкают рот новой тугой повязкой (а как же - кровь-то снова хлынула), но все же этот его порыв как-то подействовал в сторону того, что б еще подождать и посмотреть, как пойдет дальше (оно и понятно - кому ж охота спешить убивать своих раненых?) Так что его подначка сыграла определенную роль, несколько оттянув фатальное решение вопроса.
Но чем дальше, тем становится все хуже. Проблемы усугубляются, просвета не видно, атаки арабов следуют одна за другой, отражать их становится все труднее ввиду исчерпания боезапаса и приходится все же снова приступить к подготовке окончательного ухода. Бойцы распределяются по своим местам - кто кого несет, кто за кем следует и т.д.
Вот тут вдруг снова вступает в действие передатчик - шаманство радиста над ним наконец-таки увенчалось успехом. Командир, не теряя времени, докладывает начальству о готовности к выполнению приказа об отходе, но… получает новую установку - об отмене того приказа на отступление!
В чем дело? Оказывается, разведка обнаружила бегство арабов из района Катамон. Осталось продержаться совсем немного: «Подкрепление уже в пути, всем вам благодарность, честь и слава! Только держитесь!»
То есть, пока эти готовились к отступлению, еврейские части из Макор Хаима - холма, соседнего с холмом района Катамон, к юго-востоку от него, увидели отток арабов по дороге, проходящей в ложбине между этими холмами. Сначала то были отдельные машины, потом все усиливавшийся поток машин, людей, какой-то техники и т.д. (и весь этот поток перед тем наваливался на сотню с небольшим еврейских бойцов Пальмаха).
Иорданская армия (Арабский легион) изгоняет еврейских жителей из Старого Города (Йерусалим).
Любой транспорт запрещен - взять с собой можно только то, что унесешь на себе.
Бой за Сен-Симон практически решил судьбу Иерусалима, точней. Западного Иерусалима, оставшегося под еврейским контролем даже после захвата Восточного Иерусалима и Старого Города иорданскими войсками во вскоре последовавшей Войне за Независимость. Память об этом бое запечатлена в виде скромного обелиска поставленного рядом с монастырем. (рис.6)
Бой за монастырь Сен-Симон в Иерусалиме 30.4.1948
Опубликовано 12 Январь 2014 автором Бер
Место это находится в юго-западной части новой (по тогдашнему времени) застройки Йерушалаима (Иерусалима - в европейской транскрипции). Район называется Катамон и представляет собой холм с плоской вершиной, крутым юго-западным склоном, и пологими остальными склонами. В самой верхней части холма Катамон расположился небольшой женский монастырь «Сен-Симон», ортодоксальной греческой патриархии. От него и название района - «катамон», что в переводе с греческого означает «возле монастыря».
Монастырь состоит из двух зданий: первого - собственно церковного и второго подсобного здания, стоящего прямо над крутым склоном. (рис. 1-а,б). Между ними двумя - подъездная дорога. С остальных трех сторон монастырь окружали жилые районы заселенные арабами, причем преимущественно элитарного их слоя - арабами-христианами.
В некотором отдалении, так сказать, на флангах этого обширного района, точней, к северу и югу от него находились еврейские районы этой части города. Причем, эти южные еврейские районы - Мекор Хаим и Тальпиот - были со всех сторон окружены арабскими поселениями и находились в тяжелом положении, по сути - в блокаде, которую приходилось прорывать еврейским продовольственным конвоям. (рис. 2)
Время - весна 1948 г., конец апреля, и государство Израиль еще не существует официально. Декларация о его образовании последует через несколько недель, но еврейско-арабская местная война уже в самом разгаре.
Ситуация характеризуется окончанием английского мандата над Палестиной. Британская армия готовится к эвакуации, англичане еще как бы при власти, но уже, похоже, не хотят особенно вмешиваться в происходящее. И арабо-еврейские боевые столкновения в этот период как раз обусловлены целью предварительно, еще до окончательного ухода англичан, взять под свой контроль как можно больше территорий. Цель понятная - с уходом британцев война вступит в наиболее активную фазу, с мощным участием соседних государств, и в преддверии той будущей серьезной войны надо захватить наиболее выгодные плацдармы.
Ниже вот и описан один такой бой за стратегически важный участок города. Это был бой за одно здание. Единственный такой бой, два бойца которого потом дорастут до высшей израильской военной должности - раматкаля, т.е. должности Начальника Генштаба, причем, оба были в нем ранены Это были Рафаэль Эйтан (Рафуль) и Давид Эльазар (Дадо). Первый из них при вступлении в эту высшую должность сказал речь из 34 слов, большая часть которых была об этом бое, выкристаллизовавшем его как командира. Давид Эльазар был раматкалем как раз в нелегкое время войны Судного дня (1973 г.), а Рафаэль Эйтан в той войне командовал танковой дивизией на Голанах и противостоял сильно превосходившим по численности сирийским танковым армиям
18 апреля зам. главкома Хаганы Игаэль Ядин получает шифровку из Иерусалима, что по некоторым разведданным англичане покинут город буквально в течении нескольких дней и, соответственно, надо опередить арабские подразделения в захвате оставляемых ими опорных пунктов, ибо хозяин тех укрепленных зданий будет контролировать и весь город. Там же шла информация, что южные кварталы (упомянутые уже выше) под угрозой их полной и глухой блокады. Кончалась шифровка требованием прислать 4 подготовленные роты для решения этих задач, иначе город будет потерян.
Для исполнения этого приказа снимается бригада Пальмаха «Харэль» под командованием И.Рабина, как раз та, которая в начале апреля, успешно очистила от арабских боевиков деревню Кастель и этим сняла блокаду с дороги в Иерусалим. Спешность исполнения такова, что Ударный батальон этой бригады в составе четырех рот автостопом, врассыпную добирается до Иерусалима из кибуца Кирьят Анави.
Пальмах уже в сборе, уже на месте, но вот англичане уходить как-то не торопятся. Что делать? - батальон надо таки использовать и его бросают на улучшение обстановки к северу от Иерусалима. Сначала организуется атака для захвата плацдарма в районе могилы пророка Шмуэля, расположенной на холме, контролирующем окружающую местность, и с которого можно держать под огнем северный въезд в город. Происходит она в ночь праздника Пейсах, но разведка оказалась недостаточной, организация операции тоже была не на высоте - подразделения вышли с опозданием и были встречены мощным проливным огнем. В результате - катастрофа: погиб командир роты и много солдат, рота стала небоеспособна.
Следующая операция - захват квартала Шейх-Джарах. В том районе есть и еврейские, и арабские поселения, а так же могила Шимона-цадика. В марте месяце тамошние жители-евреи были вынуждены оставить свои дома и бежать из-за вооруженных нападений арабов, и вот сейчас Пальмах успешно вышибает оттуда арабские соединения. Вроде как будто бы - победа…, но оказывается, нет - не оказалось там никакой победы. Оказалось, что по дороге, проходящей через этот район, англичане планируют вывод своих войск из Иерусалима, и им совсем ни к чему там еврейские боевые части, оседлавшие ту дорогу. Потому от них тут же поступает требование убрать оттуда еврейские соединения. Еврейское руководство пытается выиграть время, потянуть волынку, но дело приобретает серьезный оборот, англичане начинают артобстрел непослушных евреев, и Пальмах вынужден очистить захваченный им плацдарм.
Итак, подряд по сути, можно сказать, два поражения - от арабов, и от англичан. Престиж Пальмаха, до того в еврейской среде необычайно высокий, оказывается под большой угрозой.
Теперь очередь южного района. Тут снова ожидается арабское нападение на конвой с продовольствием для здешнего еврейского населения, и требуется ликвидировать эту угрозу, т.е. снять блокаду с еврейских районов, взять под свой контроль дорогу, к ним подводящую. Для того необходимо захватить район Катамон, и ключевой участок здесь - монастырь Сен-Симон на вершине холма.
Задачи понятны: первая из них - здесь будет решаться судьба этой части города, вторая, более субъективная, но идеологически важная - Пальмах должен вернуть свой авторитет.
Первый выход, однако, получился неудачным - ночью при переходе к тому холму подразделения были обстреляны и отступили. И вот ночью 29-30 апреля 48 года снова выходят две роты. 1-я рота обходит Сен-Симон с севера, 3-я - поднимается к этой же цели с юга по крутому склону. Приближаются к монастырю - арабы не стреляют. То ли их нет, то ли хладнокровно подпускают поближе. Оказалось, последнее - шквальный обстрел начался просто в упор, но быстрым рывком вперед бойцы Пальмаха выходят из зоны поражения под прикрытие стены монастыря, взрывают ее и через этот пролом врываются внутрь. В рядах Пальмаха потери невелики - несколько раненых и один убитый, плюс две монахини, которых угораздило попасть под пули, неясно, с чьей стороны.
Задача выполнена, и даже относительно легко. Но проходит немного времени и на монастырь обрушивается интенсивный обстрел из тяжелых 3-х-дюймовых минометов. Оказывается, Пальмах залез в осиное гнездо - в окружающих домах засели многочисленные арабские военные группировки разных направлений, но одинаково антиеврейские, И плюс к ним там же хорошо подготовленные иракские солдаты-добровольцы. Командует всеми арабскими силами в Иерусалиме Ибрагим Абудае, и он тоже оказался тут. Причем, именно его отряды имели уже ряд успехов в Гуш Эционе, недалеко от Иерусалима (тогда еще общее командование арабами во всем городе лежало не на нем),
Тут же появились и два броневика, поливающие все вокруг огнем. (Можно отметить, это были бывшие еврейские броневики, забранные у евреев англичанами, и переданные ими арабам). Бойцы Пальмаха быстро понимают, что настоящий бой только начинается - монастырь отрезан со всех тех сторон, где есть застройка, а открытые подходы с юга простреливаются врагом насквозь.
Итак, по зданию ведется практически постоянный минометный обстрел, мины рвутся и во дворе, и на крыше. Прекращение обстрела означает только то, что сейчас последует новая атака. Для отражения таких атак здание монастыря никак не предназначалось, просто не подходило.
Вот для сравнения - на Кавказе и на Украине здания церквей и синагог в средние века строились с учетом возможной их обороны - с маленькими окнами-бойницами, специально приспособленными, что б отстреливаться от врага. Ну, а в Сен-Симоне, монастыре, построенном уже в 19-м веке, возможность ведения боя вообще не предусматривалась - окна здесь были немаленькими, и к тому ж прорезаны на большой высоте - специально только для света, но никак не для того, что б монашки могли заглядывать через них во внешний мир.
Итак, для стрельбы по наступающему врагу из таких окон пришлось составлять под ними пирамиды из столов, стульев и тому подобных вещей. При этом боец, взгромоздившийся на ту мебель, стрелял, а другой или другие должны были удерживать всю эту конструкцию от рассыпания и падения.
Была еще сделана попытка отражать атаки с крыши монастыря, но она не привела к успеху - у той кровли был очень низкий парапет, не укрывавший от прицельной стрельбы, да и тяжелые мины, то и дело, взрывались на крыше, поражая все вокруг.
При первой же попытке там залечь погибли двое солдат. Первым выскочил на крышу боец по имени Береле и был сразу же убит прицельным огнем, на глазах у второго, которого звали Авраам Симхон. Тот тоже сразу же был ранен, но, несмотря на это, ползком добрался до парапета, оставляя кровавые следы (их видели, когда забирали его оттуда после боя), успел бросить в наступающего врага несколько гранат и погиб уже после этих бросков.
Бойцы Пальмаха не только отстреливались, но еще время от времени сами выходили в контратаки, не для прорыва куда-то, и, конечно, не для захвата чего бы то ни было, а для психологического давления на врага, и с таким врагом это нередко помогало. В одной из таких контратак Рафаель Эйтан получил пулю в голову, и, как он потом поведал, в первые мгновения испугался за одолженный у товарища белый шарф (потому как ночи в это время в Иерусалиме холодные) - как же он теперь его вернет, залитый-то кровью? Затем потерял сознание, очнулся через какое-то время, лежащим рядом с мертвыми монашками и решил, что находится уже в другом мире - мертв, так же как и они. Вскоре, однако, услышал стрельбу, как будто бы не положенную в том мире, осознал, что жив, и определил для себя, что валяться тут стыдно.
Санитар забинтовывает ему голову, он опять пристраивается к окну на поддерживаемом другими стуле, отстреливается от наступающих арабов и падает то ли с новым ранением, то ли потеряв сознание от старого. Его уносят, считая уже совсем безнадежным,
Но он выживет и пойдет в рост. В 67 году на Синае он уже в звании полковника - и опять получает пулю в голову. Очнувшись в больнице и увидев рядом на тумбочке извлеченную из его головы пулю, впадает в философские размышления: «Хорошо, что я маленького роста - будь хоть чуть повыше, то извлекать ее уже было б бессмысленно» (эта пуля прошла в 1 мм над мозгом!)
Там же, рядом с пулей, лежат еще пять осколков и врач говорит ему: «Откуда они взялись? Никак не могут оказаться в голове одновременно и пуля, и осколки!». Рафуль отвечает: «А-а-а, не бери в голову - эти там сидят уже 19 лет».
В интеллектуалах он не числился (даже и после, уже в должности Раматкаля - Начгенштаба), даром, что еврей, и друзья не упустили возможности подтрунить: «Если раньше мы только подозревали, что у Рафуля нет мозгов, то сейчас вот, пожалуйста, доказательства тому - прямо на тумбочке». И еще говорили, что у него нет гена страха (хотя уколов он боялся панически, но больше - ничего!).
Ситуация - чем дальше, тем хуже. Вообще, главной задачей Пальмаха всегда считался захват объекта, а удерживать захваченное должны были уже полевые части. А тут вот такая реальная ситуация - они наглухо блокированы. Вода кончилась с утра, патроны на исходе, еды практически не было с самого начала, медикаменты надо переносить с соседнего дома, захваченного батальоном вместе с собственно монастырским зданием, но переносить их приходится через полностью простреливаемое пространство между домами. Единственная возможная зашита при этом - дымовые шашки, укрывающие от прицельного огня, а вот с пулеметными очередями из бронемашин - тут уж как повезет.
К ним послано подкрепление - уже не Пальмах, а стрелковое подразделение Хиш, но оно наполовину истребляется при прорыве. Часть бойцов погибает, часть откатывается обратно и пробиваются очень немногие, так что ситуации это никак не меняет.
Зам командира батальона Элиягу Сэла (по прозвищу - Раанана)(по каналу "история" сейчас, 30 апр.2020, показали фильм о нем ) , Он побежал к оперативному офицеру, крепкому парню из Раананы, о смелости и хладнокровии которого в бою ходили легенды.реально командовавший боем, выходит на связь и докладывает командиру ударного батальона Йосефу Табенкину: «Раненых все больше - и легких и тяжелых: пули внутри рикошетируют от каменных стен и кого-нибудь да зацепляют. Еды, питья, перевязочного материала нет, патроны на исходе. Как оцените ситуацию?» Табенкин отвечает: «Вам на месте виднее, вам самим и решать». Раанана: «Рядом со мной тут два командира рот: один за продолжение боя, второй - за отступление. Остаться - большой шанс погибнуть всем. Уходить - всех раненых не вынести».
Ситуацию осложняет еще психологический фактор, даже два. Первый - их там больше сотни человек, и такую потерю израильской армии перенести будет очень тяжело. (Самое большая одновременная потеря до того была 35 человек, шедших на выручку Гуш-Эциону, попавших в засаду и полегших полностью - все до одного. И это вызвало шок).
Второй фактор следующий: после двух неудач получить такое третье поражение - это тяжелейший удар по престижу Пальмаха. Тогда напрочь рухнут всеобщие упования на него, на его мощь и защиту.
Но решение все-таки принимать надо. Табенкин через несколько минут раздумий дает приказ отступать. И на этом передатчик умолкает - радист его уже много раз чинил, латал и т.д., а тут он заглох всерьез.
Их было всего изначально 120 бойцов, с прорвавшимися бойцами подкрепления, возможно, где-нибудь до 140-150. Из этого числа 15 убитых, 35 раненых, подлежащих переноске (т.е. не считая легкораненых, способных к самопередвижению). Итак, стоящих на ногах остается примерно 90 человек. На каждого раненого при отступлении требуется как минимум двое носильщиков, хотя в принципе этого мало. Это - минимум для пересеченной местности, причем бежать двое с раненым уже не могут - только ходом, являя собой отличную мишень. Итого для переноски потребно не менее70-ти человек. Если учесть еще наличие само-передвигающихся раненых, то оказывается, что прикрывать отход уже просто некому, и весь этот караван - великолепная мишень для поголовного отстрела.
То есть, при таком отходе однозначно погибнут все. А остаться и геройски умереть на месте, в бою, уже не положено - получен приказ отступать.
3-й вариант, возможный в обыденных войнах между хоть как-то цивилизованными армиями - уйти всем ходячим-бегающим, оставив трупы и раненых на милость врагу - здесь не проходил никак. Бойцы Пальмаха прямо говорили, что они не боятся смерти - на войне она становится рядовым исходом, но боятся только попадания живыми в руки местных арабов. Потому как те имеют такой милый менталитет - в плен не брать, в живых не оставлять, а хватать и резать на куски попавшего в их руки врага, или даже просто рвать - как до его смерти, так и после нее.
Вот пример этого - упомянутый выше еврейский отряд, двигавшийся на поддержку бойцам Гуш-Эциона, и полностью полегший не дойдя дотуда. Англичане, прибывшие на место после боя, не нашли там ни одного нормального, целого трупа. Над ними надругались так, что англичане не решились отвезти останки в Иерусалим (откуда и шли эти бойцы) и передать их евреям, а увезли все в Гуш-Эцион (т.е. туда, куда и направлялись живые), и втихаря там все это зарыли, опасаясь волны еврейского возмущения. А вот арабы этим делом своих рук просто гордились, все сфотографировали и с удовольствием распространяли жуткие фотосвидетельства своего такого вот «геройства».
Пальмаховцы твердо знали, что последнюю гранату или патрон должны беречь для себя, ибо не было ни одного прецедента (ни одного!), что б кто-то остался живым в их плену. Вот потом, при вторжении египтян, сирийцев, иорданцев (последовавших после описываемых тут событий) - хоть и тоже арабов, но все же регулярных армий, как-то знакомых с международными конвенциями, вопрос не стоял уже так остро. Пленение там уже не было столь безнадежным, там уже появлялся шанс после окончания войны вернуться из плена домой (тоже ж не на все 100%, но большинство все таки вернулось), в отличие от данной войны с подразделениями местных арабов, кои ныне называются палестинцами, причем с тем же оставшимся у них менталитетом, что они не раз доказывали (рис. 3).
Тут же можно добавить, что также не было ни одного прецедента, что б в населенных пунктах, захваченных перечисленными армиями, остался жить хоть один еврей - все поголовно изгонялись, тут уже несмотря ни на какие международные конвенции. (см., например, далее - рис.5)
Итак, раненых оставлять нельзя, однако, всех вынести просто невозможно. Тела, вообще говоря, тоже оставлять морально тяжело, но если противовес тому гибель всех живых, то уж лучше пожертвовать мертвыми… и теми, у кого меньше шансов выжить даже в госпитале. Предварительно, конечно, забрав у них жизнь самостоятельно, не доставляя такого удовольствия противоположной стороне. И постараться спасти тех, у кого шансов выжить больше. Попросту говоря, назрела необходимость самим произвести селекцию раненых - кому туда, а кому сюда.
Совет командиров (3 человека) вызывает единственного у них санитара Авраама Кляра, сообщает ему, что решено вынести половину раненых, и возлагает на него проведение такой селекции. То есть, он должен под видом медосмотра разделить весь контингент раненых примерно напополам, исходя из степени тяжести ранения
Один из командиров рот - Ури бен-Ари - впоследствии напишет, что после ухода А.Кляра он понял, какую тяжесть навесили на санитара - ведь у него на руке был номер Освенцима. То есть, там, в лагере он сам проходил аналогичные селекции - селекции, отделяющие обреченных на смерть, от тех, кто пока еще оставлялся в живых.
Тем не менее, санитар молча вышел и выполнил приказ. Он выделил шестнадцать тяжелораненых, и девятнадцать с ранениями средней тяжести. Последние и подлежали выносу, а остальных уложили в отдельном помещении, предварительно его заминировав.
Между прочим, среди уложенных на мины (точней, конечно, на матрасы, под которыми скрывались мины) был и упомянутый выше Рафаэль Эйтан, находившийся без сознания. Когда, много позже, его кто-то спросил - не сердится ли он на своих товарищей, за то, что собирались его убить, он ответил, что раз уж так все складывалось, то нет, не сердится, но вот если б его действительно убили…, то тогда бы он очень рассердился.
План был такой: три командира остаются прикрывать, а остальные с ранеными уходят. Это стало правилом в израильской армии по примеру решения в тяжелом бою за Кастель. Тогда, при массированной арабской атаке, старший по званию дал приказ: «Рядовые отступают, командиры прикрывают отход». Командиры все залегли отражать наступающих арабов и погибли при этом, дав возможность солдатам выйти из боя целыми.
Так должно было стать и здесь - когда отряд под их прикрытием уйдет, командиры перебегут дорогу, залягут за невысоким заборчиком, взорвут здание, вместе с оставленными в нем ранеными и только после этого попытаются уйти сами.
рис. 4. Бени Маршак.- политрук (перефотографировано у И.Фишелевича)
Кроме трех командиров там был еще один, участвовавший в принятии решений - Бени Маршак (рис.4). Полностью его фамилию надо читать как Махаршак, и происходил он из известной раввинской семьи. Его отец был казенным раввином в городке Сморгонь (Белоруссия) и погиб при еврейском погроме во времена Гражданской войны.
С юности Бени Маршак состоял в рабочей партии, участвовал в киббуцном движении. В Пальмахе он был командиром минометного взвода, а кроме того еще и на должности «кцин-тарбут», т.е. должности ответственного за воспитание, образование, культурную деятельность и пр. Но в своей среде его называли просто - «политрук». Разумеется, такого статуса официально не было, но Красная Армия была у них на языке, была примером для подражания. Например, в Войну за Независимость в Цфате линию обороны своих кварталов местное еврейское ополчение назвало просто - «Сталинград».
Стоит напомнить, что сионистское движение тех времен идеологически было прямо нацелено на коммунистическую идею, так что восхищение и гипертрофирование советских успехов не вызывает удивления. И, в общем, звание «политрук» вполне подходило этому человеку.
Ему было 42 года, и для Пальмаха это, естественно, было уже глубокой старостью - чуть ли не двукратный перебор. Но на этой должности такое, очевидно, допускалось, и здесь его главной задачей была мотивация. Он много говорил, накачивая своих подопечных, но вот, еще где-то в начале боя, пуля рикошетом зацепила ему губу. Обильное кровотечение из нее тут же перекрыли бинтовкой к большому удовольствию остальных - наконец-то наш Бени замолчал!
Он молчал-молчал, но тут, видя, что подготовка к отступлению идет полным ходом, не выдержал, сорвал повязку и прокричал фразу, авторство которой, как будто бы, приписывается Брусилову, известному русскому генералу времен первой мировой войны, и которая в обратном переводе с иврита звучит примерно так: «Когда тебе холодно и мокро под дождем, помни, что твоего противника так же донимает холод и дождь». То есть, не спеши сломаться, предоставь твоему врагу сломаться раньше. При этом его товарищи сообщили, что Бени специально кричал с утрированным русским акцентом, что б связать эту фразу с героической Красной Армией, которая, как всем известно, всегда побеждает.
Его, конечно, тут же хватают, затыкают рот новой тугой повязкой (а как же - кровь-то снова хлынула), но все же этот его порыв как-то подействовал в сторону того, что б еще подождать и посмотреть, как пойдет дальше (оно и понятно - кому ж охота спешить убивать своих раненых?) Так что его подначка сыграла определенную роль, несколько оттянув фатальное решение вопроса.
Но чем дальше, тем становится все хуже. Проблемы усугубляются, просвета не видно, атаки арабов следуют одна за другой, отражать их становится все труднее ввиду исчерпания боезапаса и приходится все же снова приступить к подготовке окончательного ухода. Бойцы распределяются по своим местам - кто кого несет, кто за кем следует и т.д.
Вот тут вдруг снова вступает в действие передатчик - шаманство радиста над ним наконец-таки увенчалось успехом. Командир, не теряя времени, докладывает начальству о готовности к выполнению приказа об отходе, но… получает новую установку - об отмене того приказа на отступление!
В чем дело? Оказывается, разведка обнаружила бегство арабов из района Катамон. Осталось продержаться совсем немного: «Подкрепление уже в пути, всем вам благодарность, честь и слава! Только держитесь!»
То есть, пока эти готовились к отступлению, еврейские части из Макор Хаима - холма, соседнего с холмом района Катамон, к юго-востоку от него, увидели отток арабов по дороге, проходящей в ложбине между этими холмами. Сначала то были отдельные машины, потом все усиливавшийся поток машин, людей, какой-то техники и т.д. (и весь этот поток перед тем наваливался на сотню с небольшим еврейских бойцов Пальмаха).
Иорданская армия (Арабский легион) изгоняет еврейских жителей из Старого Города (Йерусалим).
Любой транспорт запрещен - взять с собой можно только то, что унесешь на себе.
Бой за Сен-Симон практически решил судьбу Иерусалима, точней. Западного Иерусалима, оставшегося под еврейским контролем даже после захвата Восточного Иерусалима и Старого Города иорданскими войсками во вскоре последовавшей Войне за Независимость. Память об этом бое запечатлена в виде скромного обелиска поставленного рядом с монастырем. (рис.6)