Исаак Яковлевич Иткинд 1871 - 1969
И́ТКИНД Исаак Яковлевич (1871, деревня Дикарки близ местечка Сморгонь, Виленская губерния, - 1969, Алма-Ата), советский скульптор.
В 1937 г. Иткинд был арестован и через девять месяцев выслан в поселок Зеренду Кокчетавской области Казахстана.
Премьер-министр Франции Леон Блюм по совету Луначарского купил у скульптора Исаака Иткинда его работу «Россия, разрывающая цепи». Во Франции появилось сообщение, что работа называется «Россия в цепях». Чекистам этого хватило для того, чтобы "признать" скульптора французским шпионом, зверски избивать на допросах и репрессировать. В 1937 г. Иткинд был арестован и через девять месяцев выслан в поселок Зеренду Кокчетавской обл. Казахстана. Так с 1938 года Исаак Иткинд оказался в КазахстанеВ 1944 г. переехал в Алма-Ату, где прожил до конца жизни.
Click to viewo_p_f 2014-11-09 19:20:42 Юрий Домбровский. Рассказы о художниках
Это был Иткинд - знаменитый скульптор, ученик ... необычайной остроты и сложности. ... На людях Иткинд таким не был. ... "Душа тополя, - сказал Иткинд, подходя.
o_p_f 2014-11-09 19:47:20
Скульптор Исаак Яковлевич Иткинд
Жертва фашизма Иудей, замученный ... казах Девушка казашка Долой войну! Голова старика (Философ).Дерево. 1956 год.
o_p_f 2014-11-09 19:22:01
ХУДОЖНИК ИТКИНД
- А я этот бюст уже отложил, - сказал Иткинд, - я их оба возьму. ... В глубине души я как-то разом согласился с Иткиндом, меня только поразило, каким же образом,... он выбрал только одного - настоящего. ... Я спросил об этом Иткинда.
o_p_f 2014-11-09 18:07:40
Иткинд Исаак Яковлевич
t=page&id=264" target="_blank">Две жизни, две смерти Исаака Иткинда http://www.liveinternet.ru/users/.../post342445100/ Эдуард Тополь ИСААК ИТКИНД - ПОСЛАННИК ВЕЧНОСТИ Григорий БРЕЙГИН. ... http://www.sem40.ru/arts/provinsia.shtml Михаль Арье Иткинд Исаак Яковлевич Дата рождения : 1871 ... Григорий Анисимов Об Исааке Иткинде http://www.lechaim.ru/ARHIV/104/anisimov.htm С 1938 года Исаак Иткинд жил в
В 30-е годы 20-го века скульптор Исаак Иткинд был знаменит в СССР так же, как сегодня во всем мире знамениты Марк Шагал (его бывший ученик) и Пабло Пикассо. О нём писали чуть ли не все газеты. Его любили и ценили, с ним дружили Горький, Алексей Толстой, Маяковский, Есенин, Конёнков, Волошин и другие.
Однажды Маяковский пригласил Иткинда на вечер футуристов. Привыкший к тишине мастерской скульптор попал в такую непривычную обстановку, что даже слегка ошалел. За столом сидели Давид Бурлюк, Каменский, Маяковский, Есенин. Все в зале, набитом битком, орут, лезут на столы. Бедлам, сумасшедший дом…«С Есениным мы были знакомы давно, встречались в мастерской у Коненкова, пили спирт. Сережа был как земля - простой, красивый, как ветер, по возрасту мальчик, но мальчик гениальный. Я его очень любил.Вдруг Маяковский объявил: “Здесь среди нас присутствует знаменитый скульптор Исаак Иткинд. Интересно, что он думает о футуризме?” Меня подняли на руки и поставили на стол. Надо было что-то говорить.
- Я вам сейчас расскажу одну притчу из Талмуда…
В зале поднялся дикий хохот. Но тут зарокотал мощный бас Маяковского: “Дайте Иткинду говорить! Талмуд и футуризм - это очень интересно”.
-Однажды мудрец и мальчик пришли в огромный город и попали на базар. Это было очень давно, много веков назад. Один из торговцев на весь базар орал: “Вот самое гнилое мясо. Всего десять грошей!” Рядом стоял другой торговец и робким голосом говорил: “Вот свежее мясо, всего два гроша.” Но никто не обращал внимания на него, а к продавцу за десять грошей ломилась толпа.И тогда мальчик спросил у мудреца: “Скажи мне, почему гнилое мясо берут за десять, а свежее не берут за два гроша?”
Мудрец усмехнулся: “Знаешь, сынок, все просто - сейчас мода на гнилое мясо!”
Зал взорвался оглушительными аплодисментами. - Так и вы здесь кричите все: дайте нам гнилого мяса, дайте!»
Есенин тут же влез на стол и сказал: «Я не знаю Талмуд, не знаю, есть ли там такая притча, но даже если Исаак выдумал это сейчас - все равно скажу: здорово выдумал, молодец!».
Стариковское вино Исаака Иткинда(из книги ЖИТИЯ УБИЕННЫХ ХУДОЖНИКОВ Бренер Александр Давидович)
Однажды, когда мне было лет десять, отец посадил меня в такси и повёз на окраину города.
Там были пустыри, сады.
То, что я пишу, - это, конечно, смесь разных припоминаний-палимпсестов, иначе и быть не может.
Стояли домики, фруктовые деревья, косые заборы.
Из машины мы вышли не на асфальт, а в грязь.
Пахло дровяным дымом, потому что мне нравится этот запах, и я хочу, чтобы Алма-Ата моей памяти пахла именно так.
На самом-то деле она ещё пахла паклей, пылью, школьным туалетом и какими-то соплями.
Дом был белый, одноэтажный.
Отец отворил калитку, и мы очутились во владениях старца Исаака Яковлевича Иткинда - скульптора.
Мой отец откуда-то его знал и фотографировал.
У Иткинда было лицо младенца Иисуса, которого постигла судьба старика Лира.
Ещё он был Мюнхгаузеном, ибо обожал врать: без вранья скучно жить. Его враньё было безотказным средством обогащения жизни.
Иткинд занимался изготовлением масок. Он их вырезал из карагача.
Карагач был самым распространённым деревом в Алма-Ате.
Может быть, Иткинд резал и из другого дерева, не знаю.
В конце, когда Иткинду стукнуло почти сто лет, сил на скульптуру уже не было. Тогда за него резал молодой человек, помощник, имя которого мне неизвестно. Иткинд только показывал парню, где и как резать. Говорить и врать к этому времени он тоже почти разучился, только жевал губами.
Иткинд резал маски Пушкина, Моцарта, Паганини, мудрецов, Гёте, пророков, молодых женщин, всемирных гениев, фашистов, свои собственные маски, маски Джамбула и Берты фон Зутнер, каких-то казахских писателей и старичков.
Всё это были посмертные маски.
Как известно, все маски - маски предков. Но значения их варьируются. Маски предков могут внушать священный трепет, почитание, могут служить иконами и ликами.
Секрет масок Иткинда заключался в том, что они всегда хихикали - иногда явно, а иногда скрыто.
Его маски указывали вовсе не на посмертное величие, а на детскую радость и благодать.
У Иткинда было чёткое понимание, что все заботы, треволнения и тяготы жизни - это лишь потрескавшаяся скорлупа. А под ней - чистое и гладкое, как яйцо, лицо детскости.
Эту благодать можно в жизни и не заметить, но задача искусства - её выявить.
Вот он и ваял её, выявляя под всеми личинами.
В дверях нас встретила жена Иткинда - красавица Соня. Она улыбалась и ворковала.
Соне было 60 лет, а Иткинду почти 100.
Но он считал, что Соня для него старовата.
Он, как Марсель Дюшан, любил юных невест и наслаждался видом молоденьких женщин. Он хотел даже поскорее умереть и очутиться в Раю, чтобы там было как можно больше голых девушек и деревьев, из которых можно резать маски.
Иткинд вообще, как и Варлам Шаламов, считал, что женщины лучше, сильнее мужчин. В них индивидуально-химерическое проявляется меньше, а беспричинная радость открывается легче. Нужно только быть с ними поласковее.
Иткинд любил, когда женщины раздеваются, и считал, что и они получают от этого удовольствие.
Студия художника - это место для раздевания, говорил он.
Сам Иткинд ваял наготу в лицах.
А смотреть на женское раздевание в чужих мастерских он, по его словам, обожал.
Он рассказывал, что однажды у скульптора Сергея Конёнкова видел невообразимо красивую голую женщину со спины - она была вылитая Венера Веласкеса!
Великолепным достижением Иткинда было то, что он преодолел или вовсе проигнорировал Родена.
Огюст Роден, как справедливо заметил Владимир Иванович Марков (Матвей) был посредственным скульптором. Он старался следовать природе, но природа-то ваяла лучше Родена.
А вот негры с их масками были блистательны. Они занимались изощрённейшим бриколажем из подручных вещей.
Иткинд, конечно, не был негром, но зато он был греком и ассирийцем, то есть ухитрился существовать как бы до роденовской интерпретации классики.
Жизнь Исаака Иткинда была замечательна.
Он родился в 1871 году в Дикарке возле Сморгони Виленской губернии, в еврейской хате.
Его отец и дед были хасидскими раввинами и читали Талмуд даже в полной темноте.
Отец послал Исаака в хедер. Подростком он подрабатывал, читая вслух Тору в богатых семьях.
Он мог бы тоже раввинствовать, но стал переплётчиком книг, и до 30 лет, уже отцом семейства, работал в захолустной типографии.
Там-то ему в руки и попала книжка о скульпторе Антокольском.
Разглядывая картинки, Иткинд захотел стать ваятелем.
Он стал лепить и резать у себя дома, так что в Сморгони думали, что он спятил.
Но как-то Иткинда посетил писатель Перец Гиршбейн, который восхитился работами самоучки и написал в газету статью о молодом даровании.
Иткинд поступил в художественное училище в Вильно, где подружился со своим сверстником польским профессором живописи Фердинандом Рушицом, который и взялся за его обучение.
В 1912 году Иткинд оказался в московской Школе ваяния и зодчества, в студии скульптора С. М. Волнухина.
Ему, студенту, было уже 40 лет!
Уже тогда любимым материалом Иткинда стало дерево, потому что оно было телесно-тёплым, вкусно пахло и, работая с ним, можно было забыть о голоде. А от камня ему хотелось кашлять.
Как выживал Иткинд в Москве?
Евреям, за редким исключением, жить в столицах не полагалось. Но в число исключительных лиц иудейской веры, которые имели право на проживание в Москве, входили проститутки.
Две еврейские девушки с жёлтыми билетами приютили Иткинда, кормили его и баловали. Однако, по его рассказам, это продлилось недолго.
Подошло время принудительного медицинского осмотра, которому подвергались все представительницы древнейшей профессии.
И тут выяснилось, что обе девушки - девственницы!
Обманщиц выставили из Москвы, а Иткинд остался.
У него нашлись новые покровительницы.
Он стал жить в доме трёх сестёр баронесс Розенек. Туда же вскоре перебрался и его сын Израиль.
Проблема незаконного проживания двух евреев в столице была решена сёстрами путём ежемесячной выплаты дворнику нескольких ассигнаций за недоносительство.
Позже Иткинд развёлся со своей первой женой и женился на одной из сестёр - Ф. Розенек.
В 1910-е Иткинд получал денежную помощь от известных скульпторов Паоло Трубецкого и Анны Голубкиной. Тогда же он подружился с Е. Вахтанговым, О. Книппер-Чеховой, Л. Пастернаком и С. Конёнковым.
Резчик масок был весёлым собеседником, хоть и имел чудовищный местечковый акцент.
Он стал завсегдатаем артистического кабачка «Стойло Пегаса» и «Кафе поэтов», где познакомился с Маяковским, Каменским, Бурлюком и Жоржем Якуловым.
А потом была революция.
В 1918 году М. Горький организовал первую персональную выставку Иткинда в Москве.
В этом же году Иткинд вместе с Шагалом преподавал в подмосковной трудовой школе-колонии «3-й Интернационал», где содержались еврейские беспризорники (в Малаховке).
С детьми он лепил из глины статуэтки сатиров и нимф, рассказывал хасидские притчи, колол дрова и варил перловку.
Он не хотел в Париж, как Шагал. Ему нравилась Малаховка.
В 20-е годы Иткинд стал известным деятелем искусств и, по его словам, часто обедал с Маяковским, Есениным, Горьким, Мейерхольдом и Бабелем.
Из художников он знал Альтмана, Фаворского, Александра Шевченко, Эрьзю.
И всё же, несмотря на успех, Иткинд остался неустроенным человеком, бродяжкой, не имел приличного костюма, постоянно терял документы, частенько не знал, где будет ночевать, а от неприятностей спасался благодаря дружбе и покровительству женщин, которые всегда ему симпатизировали.
В 1926 году у Иткинда открылось кровохаркание и по ходатайству Михоэлса его отправили в Крым подлечиться.
В Ялте у него случился роман с заведующей столовой, и он стал лепить скульптуры из теста, выставляя их в витрине заведения.
Потом на некоторое время он осел в Симферополе, но должен был бежать оттуда при следующих обстоятельствах.
Кто-то из его доброжелателей позволил ему ночевать и работать в доме, где помещалось местное отделение ГПУ.
Однажды Иткинд заснул на тюфяке, не погасив папиросу. Тюфяк загорелся, вспыхнули занавески, начался пожар.
В последнюю минуту Иткинд выскочил из пылающего здания, но все его творения погибли.
Он ухитрился сесть на поезд и прибыл в Ленинград.
С 1927 года Иткинд - на невских набережных.
Поэт Николай Тихонов дарит ему полушубок, завязалось знакомство с Заболоцким.
Иткинд, когда мог, участвовал в художественной жизни Ленинграда. Он создал скульптурные портреты Спартака, Гарибальди, Ленина, Лассаля, Маркса, Пушкина, Толстого, Тараса Шевченко, Гейне.
О нём писали статьи, он дружил с артистом Качаловым и графиком Семёновым-Кипрским, а его вещи приобрёл Русский музей!
Из-за границы приезжали любители искусства, покупали работы Иткинда.
Алексей Толстой записал устные рассказы Иткинда и напечатал их в журнале «Звезда».
О нём одобрительно отзывался Киров!
В 1937 году Иткинда приглашают в Государственный Эрмитаж на важную юбилейную выставку, посвящённую столетию со дня смерти А. С. Пушкина.
Через несколько дней после открытия выставки Иткинда арестовывают прямо на улице и доставляют в Большой дом на Литейном.
Ему предъявляют обвинение в шпионаже и передаче Японии секретных сведений о советском Балтийском флоте.
Ваятель масок был помещён в Кресты, где ему выбили зубы, сломали рёбра и отбили барабанные перепонки.
Однако, так и не добившись никаких признаний, сослали в Казахстан.
о слухам, Иткинда спасло то, что во время допросов он говорил только на идиш и отказался подписывать какие-либо бумаги. Сам Иткинд считал, что выжил потому, что в подвалах НКВД лепил из хлебного пайка фигурки зверей, а потом съедал их. Это было более питательно.
Следователь бил Иткинда по бокам и голове. В результате резчик масок почти потерял слух и еле передвигался.
После девяти месяцев заключения Иткинда выслали в посёлок Зеренду Кокчетавской области.
Так начался последний этап сновидческой мениппеи мальчика из Дикарки.
В Зеренде умный начальник не дал погибнуть Иткинду.
Начальник понял, что перед ним - не японский шпион, не вероломный враг народа, а беззлобный, живучий, легконравный, не потерявший юмора детский старик с искуснейшими пальцами и ясной головой.
Начальник помог Иткинду выжить, а в конце войны отвёз старика в Алма-Ату.
Вскоре поползли по городу слухи, что где-то на окраине ютится в землянке седобородый карлик, который таскает к себе в яму корни и пни, и делает из них головы неописуемой красоты.
кто-то даже говорил, что это - Бранкузи!
Исаак Яковлевич жил в своей землянке ещё лет десять (или это были враки).
Он всё ваял и ваял маски, и уже ходили к нему почитатели, художники, собиратели и интеллигенты.
А потом Иткинд нашёл свою Соню, и стали они жить вместе в белом домике, а во дворе у него была мастерская, заваленная деревяшками.
Когда мы с отцом вошли, Иткинд спал.
Он почти всегда уже спал, ибо состарился.
Но стоило Соне к нему притронуться, ваятель открыл глаза, и сна в них не было.
Жив был этот столетний старец - жив и оживлён на удивление.
Он сказал:
- Дай, Соня, нам сладкого винца.
Соня вышла и принесла стаканы с подслащённой водой.
Иткинд не мог пить вино, но любил развлекать себя этой игрой.
Я не припомню, чтобы он показывал нам свои произведения.
От визита у меня осталось самое беззаботное ощущение.
Иткинд разговаривал крайне неразборчиво, на какой-то смеси идиша и русского.
А голос у него был свершенно особенный - вроде шарманки. И ещё это был голос гнома, который живёт себе в своём собственном мире, где нету места суете и мракобесию.
Откуда же возникало такое ощущение?
В 1989-м году Нина Берберова приехала в Советский Союз, посетила Москву и Ленинград. Она заметила, что поразительным свойством советских интеллигентов - тех, с кем она встречалась, - является то, что они охотнее беседуют об отношениях Пушкина с Кюхельбекером, или о безумии Батюшкова, чем о каких-нибудь нынешних делах. Это, сказала Берберова, кардинально отличает их от её западных знакомых. В Америке об Эдгаре По или Уитмене говорят только историки литературы или поэты, то есть профессионалы. А в Ленинграде люди умеют жить прошлым.
Невероятное жизнелюбие, добросердечие Исаака Иткинда, возможно, происходило из того же источника. Он помнил Библию, знал стихи Пушкина, Некрасова, Блока. Он пересказывал хасидские легенды и истории Шолом-Алейхема. Он сочинял свои собственные байки. Таким способом он сбегал из настоящего в мир чистых ликов и эмблем, в компанию славных людей и ясных форм, где и предпочитал оставаться. С тенями предков было интереснее, уютнее и надёжнее, чем с сомнительными современниками. Как сказал Клее: «Мне хорошо с мёртвыми и нерождёнными».
Отсюда - ход к маскам, понимание скульптуры как изготовления улыбчивых ликов. Иткинд не был экспериментатором или искателем новых пластических форм. Он был осколком древней традиции благодатного масковаяния. Общаться с предками радостно и умно, а остальное не имеет значения. О палачах и их харях можно забыть.