(no subject)
Наши ребята затеяли в фейсбуке замечательный флешмоб. #яволонтерСВР. Читаю истории и радуюсь очень. И тому, что нас много, и тому, что каждый находит что-то ему очень важное и нужное для себя в волонтерских делах. Но самое драгоценное для меня - это то, что нас всех объединяет искренняя любовь к пожилым людям, которые для нас действительно становятся бабушками и дедушками - родными и необходимыми нам людьми. И это самое важное, мне кажется. Ради этой любви и нежности друг к другу все и происходит.
Тоже хочу рассказать, как стала волонтером «Старость в радость». А сначала просто волонтером, потому что старости в радость тогда еще не было)
Уже ловлю себя на том, что с интонацией хорошо обученного экскурсовода рассказываю, как после первого курса филфака проходила фольклорную практику, и одним из объектов сбора фольклора был тот самый первый далекий дом престарелых.
И гораздо реже приходится вспоминать, что после второго курса тоже была выездная практика, - по сбору диалектов в Архангельской области. Давайте про нее и расскажу.
Во время этой второй практики мы с моими однокурсниками жили в деревне Шеговары Вельского района Архангельской области. Ходили по деревням «Шеговарского куста», стучались в дома - и почти сразу получали доступ к совсем неведомой нам в столице старинной жизни. Пили чай с шанежками, пробовали картовные калитки и оладьи с толокном и удивлялись, откуда у наших бабушек столько сил - «поднять» сначала братьев и сестер, потом всех детей вырастить, и теперь еще вести хозяйство, а то и скотину держать - и радоваться жизни каждый день.
Потом мы привычно уже зашли в местный дом-интернат. Очень мне было интересно, как там люди живут. И оказалось там очень даже неплохо, довольно уютно и по-домашнему. И комнаты небольшие, на двоих, и вещи у всех свои, из дома. Мы разговорились с двумя бабушками. Одну звали Клавдия Ивановна, Клавушка, как ее ласково звала соседка, а вторую - Анна Дмитриевна. И Клавушка была веселая и все время шутила, смеялась, а Анна Дмитриевна, наоборот, была строгая и грустная. Обе нарассказывали нам на много страниц практики. В одном рецепте «кислых шанег» диалектных слов было больше, чем в методичке по диалектологии. Приходилось все время переспрашивать. «Соченек наскёшь» - погодите, Анна Дмитриевна, что «наскешь»? Как это, «наскать»? И бабушка еще больше хмурилась и охала, как же мы городские вообще жизни не знаем и что же с нами будет дальше. «Погодите потом, пока тесто заживет»- как «заживет», Анна Дмитриевна?» «Ну тесто-то жилое, как ему не зажить!» «Тонко-тонко наскёшь, и прямо в под суешь» - куда, Анна Дмитриевна, куда суешь? Бабушка только головой качала.
Да, потом во все мои приезды она вздыхала, что не может нам «наскать сочней и шанег, и калиток» - потому что теперь она уже не хозяйка себе и живет в интернате, где тепло и чисто, а все равно не дом. А дом стоит один-одинешенек в деревне Сметанино. Очень помню ее голос и как грустила она по дому.
Диалектные слова мы записали, а еще записали, как звали этих двух бабушек и адрес самого интерната. Очень захотелось им письмо отправить из Москвы, а то и чего-то вкусно-радостное.
После практики я не сразу написала им - а когда написала, ответа не получила. Но я снова писала и старательно отправляла фото - чтобы вспомнили, кто это. А под Новый год, наконец, отправила им посылку всяких московских сладостей, которые в их местном сельпо мне не попадались. И если письма они, как я потом узнала, читали-перечитывали, но молчали, то когда еще и посылка пришла - тут уж они не смогли смолчать и ответили мне долгожданным письмом. Письмо было короткое - «зачем же тратилась» и что «ждем в гости».
И в новогодние каникулы, после нестрашной сессии, мы с моей подругой Надей Скачковой поехали к ним в гости. Помню, что они сначала меня не узнали. Потом очень неуверенно спросили - «Лиза?» А потом обрадовались очень, стали обниматься. Мы сидели разговаривали долго-долго, и казалось, что рядом мои давно-давно совсем родные люди. И так это удивительно, что словами, правда, не знаю как объяснить. Вот мы подружились и уже есть друг у друга, и от этого и мне стало лучше и радостнее жить, и им. Хотя всего-то пару раз виделись и несколько писем получили. Как из чужих становятся родными - не могу объяснить, но это правда огромное счастье, когда родных много) честное слово!)
Потом писала, они отвечали по очереди. А потом поехала с отважной Alisa-Natalia Loginova к ним на февральские каникулы. Подходим мы к дому престарелых, а там ни-ко-го. Только заведующая еще сидит в одной комнате. «А дом расформировали. Малой вместимости был, оптимизировали».
Ох. Стала выяснять, кого куда перевели. Оказалось, что грустную мою Анну Дмитриевну, как вдову ветерана, перевели в более даже элитный тогда Солгинский интернат, неподалеку. А веселую бабушку Клавушку - в интернат в совсем другом районе, далеко, в какой-то бывший военный закрытый городок. И даже адреса точного нету.
Я, конечно, расстроилась, но подумала, что самое важное - поскорее проведать обеих на новом месте и успокоить, что я никуда не делась. Решили мы с Наташей, что время у нас есть и поедем спокойно сначала в закрытый городок - который до сих пор не на каждой карте отмечен - а потом по дороге на вокзал заедем в Солгинский. И решили мы передвигаться экономно - на попутках. Все равно автобусов не было, а такси казалось какой-то нездоровой роскошью.
Как мы добирались до моей Клавдии Ивановны, пересказать трудно) Помню, что вез нас и лесовоз, и трактор, и удивленные местные «дачники». И помню, как они же и спросили, подбирая нас на совсем проселочной дороге на равном удалении от нашей начальной и конечно точки, откуда мы. И на наш ответ «из Москвы», мило посмеявшись, сказали, что они тоже тогда) «Ну а так-то откуда?» - «С Шеговар!», - дружно ответили мы, и наши попутчики успокоились. Все встало на свои места)
Когда мы, наконец, добрались до того самого закрытого городка, было уже темно. Зимой вообще рано же темнеет. И уже поверить не могли, когда оказались, наконец, перед дверью одноэтажного довольно унылого вида дома престарелых. И на двери торжественно висела табличка «Карантин. Посторонним вход воспрещен». Ну уж нет, подумали мы) И вошли в длинный серый коридор. Под вечер сотрудников было уже совсем пренебрежимо мало, как, впрочем, и везде в таких учреждениях. И искать нашу Клавушку мы ходили буквально наугад). Потом над нами сжалилась дежурная медсестра и проводила нас в «карантинное отделение», где новоприбывшие жильцы дома престарелых должны провести где неделю, а где и вовсе две. Карантинная палата была в самом конце длинного коридора, на отшибе от всего. Совсем-совсем без ремонта, с серо-желтой масляной краской на стенах и минимумом мебели и уюта внутри. На кровати сидела перепуганная бабушка Клава. Как же она нам обрадовалась! И как же мы обрадовались, что доехали. Оно того стоило) Бабушка плакала, сетовала, что тосковала, что боялась, что уже никто и никогда ее тут не найдет, что совсем ей тут не нравится и что очень хочется быть вместе со своей дорогой подругой Анной Дмитриевной, которую перевели куда-то еще. Больше всего удивлялась, как мы ее нашли и как доехали. Мы, как смогли, успокоили нашу Клавдию Ивановну, - и двинулись в сторону вокзала, откуда у нас были обратные билеты, а по дороге решили попробовать-таки заехать к Анне Дмитриевне.
Тут уж пришлось такси найти. Таксист согласился остановиться напротив дома престарелых в Солгинском. Мы зашли, скорее, для очистки совести, потому что уже было почти 10 вечера и мы очень сомневались, что вообще попадем внутрь) . Но для нас случилось настоящее чудо: нас встретила старшая сестра, даже не очень удивилась, что мы ссыпались так поздно, и позвала бабушку Аню из палаты, где та уже готовилась ко сну. Анна Дмитриевна, уже сонная, долго не могла понять, как мы ее нашли, почему не остаемся на ночь - а потом сказала, что в новом интернате ей нравится, только по Клавушке своей скучает и переживает, как она там одна. Мы заглянули в новую палату Анны Дмитриевны - уютно, светло и просторно - и еще больше загрустили, как там наша бабушка Клава в карантине.
Каким-то чудом мы успели таки на ночной поезд до Москвы. Из Москвы я сразу отправила письма в оба дома престарелых. Бабушка Клавушка отвечала и часто-часто писала, что очень ей там плохо.
Долгим путем, но слава Богу, нам удалось добиться долгожданного перевода Клавдии Ивановны к ее подруге. И примерно через два месяца мы с Маринкой Marina Kochevalova поехали из Москвы в Архангельскую область с одной и очень радостной целью - забрать бабушку Клаву и отвезти ее к Анне Дмитриевне. Уж не помню, как вышло, что везли именно мы - но честно скажу, что мне трудно вспомнить большую радость, которую мне приходилось бы в жизни испытывать. Клавдия Ивановна ждала нас как освободителей, с утра сидела с перевязанными ленточками пакетами, готовая в одну секунду начать выходить. А потом мы долго-долго, но радостно ехали, и потом мы под руки ввели Клавдию Ивановну в ее новый дом, где уже с утра ее ждала и переживала бабушка Аня. И когда Анна Дмитриевна дождалась наконец свою Клавушку, плакали уже не только они. И так это все было радостно и хорошо, что мы с Мариной, мне кажется, сияли не меньше наших бабушек)
Бабушка Клава прожила еще полгода примерно - сильно ее тот переезд и тот «карантин» подкосили. Но прожила она радостно, и на свой новый дом нарадоваться не могла. А Анна Дмитриевна пожила еще долго, и ее письма, очень корявым почерком, потому что в школе она нормально не успела отучиться и потому что руки после многих лет тяжелой работы почти не слушались - у меня всегда в сумке. Очень они мне дороги.
Бабушка Аня, как она сама подписывалась, успела мне рассказать все-все про свою жизнь в деревне, как «со скотиной обряжаться», как морды и сурпы на реке на рыбу ставить, какое тесто для каких сочников и шанег надо готовить и даже как колбасу лучше делать. И очень она гордилась, как соседки рассказывали потом, что у нее внучка в Москве. И ждала очень, конечно. И переживала, что стол накрыть не может, как дома. И повторяла всегда - «Эх, чего же мы раньше не познакомились. Жили бы вместе в моем доме в Сметанино. Ты бы мне воду носить и печку топить помогала, я бы тебе рыбники пекла, все б свое было». И я даже и не разуверяла, что вряд ли, а только кивала и думала, какой он, этот последний оставшийся дом в деревне Сметанино.
Больше 10 лет прошло с первых поездок в первые два дома престарелых и дело дошло до попыток решать большие системные задачи на государственном уровне. Раньше мы ломали голову, какие сценки придумать, чтобы порадовать публику и порадоваться самим, - сейчас ломаем голову, как победить межвед и обойти дорожные карты сокращения младшего персонала. Раньше нас было 10 человек - сейчас много тысяч.
Но очень хочется вам сказать - и самой себе проговорить - что суть не изменилась и не может измениться! Это наше внимание, наша готовность делиться любовью и получать ее взамен. Это готовность обрастать близкими и самим стать родными для тех, у кого их, может, и нет вовсе. Отогреть другого - но так, что самому неизбежно станет тепло) И мы можем выходить на любой уровень, хоть законы писать сутками, - но суть есть и останется та же.
Поэтому очень мне больно дается, когда нет-нет, а слышу, что теперь все по-другому, дружеские поездки, любовь и внимание к живым и конкретным бабушкам уже не нужны, да и люди уже не нужны, если они не министры как минимум. «Теперь другой формат» - какой другой? Больше не нужны дружба и забота? Природа человеческая изменилась и мы победили одиночество? Наоборот, чем глубже мы заходим, тем больше бед и людского горя мы видим, и тем больше видим одиночества и тоски.
Нам бесконечно, как воздух, нужны все, кто готовы тратить свое время и силы на поездки, на переписку, на дружбу с пожилыми людьми. Кто делает это уже много лет и кто пришёл впервые. Кто готов проводить летние лагеря, сам там работать, готовить, красить, просто болтать с бабушками и дедушками. Играть на гитаре, петь, держать за руку. Это базис, на котором мы держимся.
Да, сейчас много всяких важных процессов в фонде. Работа с президентскими поручениями, пилотные проекты, много всего. Но все это есть и может быть, только когда есть базис. И он неизменный. Фонд - это инструмент. Чтобы проще было дружить и помогать. И сейчас, когда много беспорядка в нашей социальной системе, и потом, через много лет, когда будет общими усилиями общества выстроенная стройная система, видящая и поддерживающая каждого.
Дорогие наши волонтеры, многие годы помогающие бабушкам и дедушкам. Вы нам нужны как воздух. Не опускайте рук, не уходите! Наоборот, приходите с новыми идеями! И давайте вместе думать, что и как поменять и что сделать, чтобы нас становилось больше.
И все-все-все, кто начал помогать или кто только планирует - без вас мы ничего не сможем сделать. А делать надо очень и очень много!
Тоже хочу рассказать, как стала волонтером «Старость в радость». А сначала просто волонтером, потому что старости в радость тогда еще не было)
Уже ловлю себя на том, что с интонацией хорошо обученного экскурсовода рассказываю, как после первого курса филфака проходила фольклорную практику, и одним из объектов сбора фольклора был тот самый первый далекий дом престарелых.
И гораздо реже приходится вспоминать, что после второго курса тоже была выездная практика, - по сбору диалектов в Архангельской области. Давайте про нее и расскажу.
Во время этой второй практики мы с моими однокурсниками жили в деревне Шеговары Вельского района Архангельской области. Ходили по деревням «Шеговарского куста», стучались в дома - и почти сразу получали доступ к совсем неведомой нам в столице старинной жизни. Пили чай с шанежками, пробовали картовные калитки и оладьи с толокном и удивлялись, откуда у наших бабушек столько сил - «поднять» сначала братьев и сестер, потом всех детей вырастить, и теперь еще вести хозяйство, а то и скотину держать - и радоваться жизни каждый день.
Потом мы привычно уже зашли в местный дом-интернат. Очень мне было интересно, как там люди живут. И оказалось там очень даже неплохо, довольно уютно и по-домашнему. И комнаты небольшие, на двоих, и вещи у всех свои, из дома. Мы разговорились с двумя бабушками. Одну звали Клавдия Ивановна, Клавушка, как ее ласково звала соседка, а вторую - Анна Дмитриевна. И Клавушка была веселая и все время шутила, смеялась, а Анна Дмитриевна, наоборот, была строгая и грустная. Обе нарассказывали нам на много страниц практики. В одном рецепте «кислых шанег» диалектных слов было больше, чем в методичке по диалектологии. Приходилось все время переспрашивать. «Соченек наскёшь» - погодите, Анна Дмитриевна, что «наскешь»? Как это, «наскать»? И бабушка еще больше хмурилась и охала, как же мы городские вообще жизни не знаем и что же с нами будет дальше. «Погодите потом, пока тесто заживет»- как «заживет», Анна Дмитриевна?» «Ну тесто-то жилое, как ему не зажить!» «Тонко-тонко наскёшь, и прямо в под суешь» - куда, Анна Дмитриевна, куда суешь? Бабушка только головой качала.
Да, потом во все мои приезды она вздыхала, что не может нам «наскать сочней и шанег, и калиток» - потому что теперь она уже не хозяйка себе и живет в интернате, где тепло и чисто, а все равно не дом. А дом стоит один-одинешенек в деревне Сметанино. Очень помню ее голос и как грустила она по дому.
Диалектные слова мы записали, а еще записали, как звали этих двух бабушек и адрес самого интерната. Очень захотелось им письмо отправить из Москвы, а то и чего-то вкусно-радостное.
После практики я не сразу написала им - а когда написала, ответа не получила. Но я снова писала и старательно отправляла фото - чтобы вспомнили, кто это. А под Новый год, наконец, отправила им посылку всяких московских сладостей, которые в их местном сельпо мне не попадались. И если письма они, как я потом узнала, читали-перечитывали, но молчали, то когда еще и посылка пришла - тут уж они не смогли смолчать и ответили мне долгожданным письмом. Письмо было короткое - «зачем же тратилась» и что «ждем в гости».
И в новогодние каникулы, после нестрашной сессии, мы с моей подругой Надей Скачковой поехали к ним в гости. Помню, что они сначала меня не узнали. Потом очень неуверенно спросили - «Лиза?» А потом обрадовались очень, стали обниматься. Мы сидели разговаривали долго-долго, и казалось, что рядом мои давно-давно совсем родные люди. И так это удивительно, что словами, правда, не знаю как объяснить. Вот мы подружились и уже есть друг у друга, и от этого и мне стало лучше и радостнее жить, и им. Хотя всего-то пару раз виделись и несколько писем получили. Как из чужих становятся родными - не могу объяснить, но это правда огромное счастье, когда родных много) честное слово!)
Потом писала, они отвечали по очереди. А потом поехала с отважной Alisa-Natalia Loginova к ним на февральские каникулы. Подходим мы к дому престарелых, а там ни-ко-го. Только заведующая еще сидит в одной комнате. «А дом расформировали. Малой вместимости был, оптимизировали».
Ох. Стала выяснять, кого куда перевели. Оказалось, что грустную мою Анну Дмитриевну, как вдову ветерана, перевели в более даже элитный тогда Солгинский интернат, неподалеку. А веселую бабушку Клавушку - в интернат в совсем другом районе, далеко, в какой-то бывший военный закрытый городок. И даже адреса точного нету.
Я, конечно, расстроилась, но подумала, что самое важное - поскорее проведать обеих на новом месте и успокоить, что я никуда не делась. Решили мы с Наташей, что время у нас есть и поедем спокойно сначала в закрытый городок - который до сих пор не на каждой карте отмечен - а потом по дороге на вокзал заедем в Солгинский. И решили мы передвигаться экономно - на попутках. Все равно автобусов не было, а такси казалось какой-то нездоровой роскошью.
Как мы добирались до моей Клавдии Ивановны, пересказать трудно) Помню, что вез нас и лесовоз, и трактор, и удивленные местные «дачники». И помню, как они же и спросили, подбирая нас на совсем проселочной дороге на равном удалении от нашей начальной и конечно точки, откуда мы. И на наш ответ «из Москвы», мило посмеявшись, сказали, что они тоже тогда) «Ну а так-то откуда?» - «С Шеговар!», - дружно ответили мы, и наши попутчики успокоились. Все встало на свои места)
Когда мы, наконец, добрались до того самого закрытого городка, было уже темно. Зимой вообще рано же темнеет. И уже поверить не могли, когда оказались, наконец, перед дверью одноэтажного довольно унылого вида дома престарелых. И на двери торжественно висела табличка «Карантин. Посторонним вход воспрещен». Ну уж нет, подумали мы) И вошли в длинный серый коридор. Под вечер сотрудников было уже совсем пренебрежимо мало, как, впрочем, и везде в таких учреждениях. И искать нашу Клавушку мы ходили буквально наугад). Потом над нами сжалилась дежурная медсестра и проводила нас в «карантинное отделение», где новоприбывшие жильцы дома престарелых должны провести где неделю, а где и вовсе две. Карантинная палата была в самом конце длинного коридора, на отшибе от всего. Совсем-совсем без ремонта, с серо-желтой масляной краской на стенах и минимумом мебели и уюта внутри. На кровати сидела перепуганная бабушка Клава. Как же она нам обрадовалась! И как же мы обрадовались, что доехали. Оно того стоило) Бабушка плакала, сетовала, что тосковала, что боялась, что уже никто и никогда ее тут не найдет, что совсем ей тут не нравится и что очень хочется быть вместе со своей дорогой подругой Анной Дмитриевной, которую перевели куда-то еще. Больше всего удивлялась, как мы ее нашли и как доехали. Мы, как смогли, успокоили нашу Клавдию Ивановну, - и двинулись в сторону вокзала, откуда у нас были обратные билеты, а по дороге решили попробовать-таки заехать к Анне Дмитриевне.
Тут уж пришлось такси найти. Таксист согласился остановиться напротив дома престарелых в Солгинском. Мы зашли, скорее, для очистки совести, потому что уже было почти 10 вечера и мы очень сомневались, что вообще попадем внутрь) . Но для нас случилось настоящее чудо: нас встретила старшая сестра, даже не очень удивилась, что мы ссыпались так поздно, и позвала бабушку Аню из палаты, где та уже готовилась ко сну. Анна Дмитриевна, уже сонная, долго не могла понять, как мы ее нашли, почему не остаемся на ночь - а потом сказала, что в новом интернате ей нравится, только по Клавушке своей скучает и переживает, как она там одна. Мы заглянули в новую палату Анны Дмитриевны - уютно, светло и просторно - и еще больше загрустили, как там наша бабушка Клава в карантине.
Каким-то чудом мы успели таки на ночной поезд до Москвы. Из Москвы я сразу отправила письма в оба дома престарелых. Бабушка Клавушка отвечала и часто-часто писала, что очень ей там плохо.
Долгим путем, но слава Богу, нам удалось добиться долгожданного перевода Клавдии Ивановны к ее подруге. И примерно через два месяца мы с Маринкой Marina Kochevalova поехали из Москвы в Архангельскую область с одной и очень радостной целью - забрать бабушку Клаву и отвезти ее к Анне Дмитриевне. Уж не помню, как вышло, что везли именно мы - но честно скажу, что мне трудно вспомнить большую радость, которую мне приходилось бы в жизни испытывать. Клавдия Ивановна ждала нас как освободителей, с утра сидела с перевязанными ленточками пакетами, готовая в одну секунду начать выходить. А потом мы долго-долго, но радостно ехали, и потом мы под руки ввели Клавдию Ивановну в ее новый дом, где уже с утра ее ждала и переживала бабушка Аня. И когда Анна Дмитриевна дождалась наконец свою Клавушку, плакали уже не только они. И так это все было радостно и хорошо, что мы с Мариной, мне кажется, сияли не меньше наших бабушек)
Бабушка Клава прожила еще полгода примерно - сильно ее тот переезд и тот «карантин» подкосили. Но прожила она радостно, и на свой новый дом нарадоваться не могла. А Анна Дмитриевна пожила еще долго, и ее письма, очень корявым почерком, потому что в школе она нормально не успела отучиться и потому что руки после многих лет тяжелой работы почти не слушались - у меня всегда в сумке. Очень они мне дороги.
Бабушка Аня, как она сама подписывалась, успела мне рассказать все-все про свою жизнь в деревне, как «со скотиной обряжаться», как морды и сурпы на реке на рыбу ставить, какое тесто для каких сочников и шанег надо готовить и даже как колбасу лучше делать. И очень она гордилась, как соседки рассказывали потом, что у нее внучка в Москве. И ждала очень, конечно. И переживала, что стол накрыть не может, как дома. И повторяла всегда - «Эх, чего же мы раньше не познакомились. Жили бы вместе в моем доме в Сметанино. Ты бы мне воду носить и печку топить помогала, я бы тебе рыбники пекла, все б свое было». И я даже и не разуверяла, что вряд ли, а только кивала и думала, какой он, этот последний оставшийся дом в деревне Сметанино.
Больше 10 лет прошло с первых поездок в первые два дома престарелых и дело дошло до попыток решать большие системные задачи на государственном уровне. Раньше мы ломали голову, какие сценки придумать, чтобы порадовать публику и порадоваться самим, - сейчас ломаем голову, как победить межвед и обойти дорожные карты сокращения младшего персонала. Раньше нас было 10 человек - сейчас много тысяч.
Но очень хочется вам сказать - и самой себе проговорить - что суть не изменилась и не может измениться! Это наше внимание, наша готовность делиться любовью и получать ее взамен. Это готовность обрастать близкими и самим стать родными для тех, у кого их, может, и нет вовсе. Отогреть другого - но так, что самому неизбежно станет тепло) И мы можем выходить на любой уровень, хоть законы писать сутками, - но суть есть и останется та же.
Поэтому очень мне больно дается, когда нет-нет, а слышу, что теперь все по-другому, дружеские поездки, любовь и внимание к живым и конкретным бабушкам уже не нужны, да и люди уже не нужны, если они не министры как минимум. «Теперь другой формат» - какой другой? Больше не нужны дружба и забота? Природа человеческая изменилась и мы победили одиночество? Наоборот, чем глубже мы заходим, тем больше бед и людского горя мы видим, и тем больше видим одиночества и тоски.
Нам бесконечно, как воздух, нужны все, кто готовы тратить свое время и силы на поездки, на переписку, на дружбу с пожилыми людьми. Кто делает это уже много лет и кто пришёл впервые. Кто готов проводить летние лагеря, сам там работать, готовить, красить, просто болтать с бабушками и дедушками. Играть на гитаре, петь, держать за руку. Это базис, на котором мы держимся.
Да, сейчас много всяких важных процессов в фонде. Работа с президентскими поручениями, пилотные проекты, много всего. Но все это есть и может быть, только когда есть базис. И он неизменный. Фонд - это инструмент. Чтобы проще было дружить и помогать. И сейчас, когда много беспорядка в нашей социальной системе, и потом, через много лет, когда будет общими усилиями общества выстроенная стройная система, видящая и поддерживающая каждого.
Дорогие наши волонтеры, многие годы помогающие бабушкам и дедушкам. Вы нам нужны как воздух. Не опускайте рук, не уходите! Наоборот, приходите с новыми идеями! И давайте вместе думать, что и как поменять и что сделать, чтобы нас становилось больше.
И все-все-все, кто начал помогать или кто только планирует - без вас мы ничего не сможем сделать. А делать надо очень и очень много!