Враги сожгли родную хату!
В уютном Замоскворечьи с окнами, выходящими в белые колонны одного из помещений радиозавода, в этом доме прошло все мое детство!
фото отсюда http://mamlas.livejournal.com/830759.html?view=2736167#t2736167
Это дом 44 по бывшей ул. Землячки, вернее его последние 2 подъезда. Начало дома с лифтом и на этаж выше носит свой номер 40. Лет 30 назад местные "шутники" вызывали в дом номер 42 скорую или пожарную. Два года назад еще не было бетонного монстра с краном по правой стороне улицы, а бывшем моем дворике, теперь сильно облысевшем, сиротливо стояла детская площадка.
На улицу выходили окна большой комнаты и родительсокй спальни. Мама вставала и будила нас, когда зажигались 2 окна в здании Радиозавода, там работали две очень пунктуальные женщины. Весной, когда на деревьях еще не было листьев в хорошую погоду с нашего балкона из родительской спальни на третьем этаже виден был Василий Блаженный. В мае все тротуары были покрыты тополиным пухом и, бросив спичку в поддельный снег можно было долго идти за огоньком. Пока не нарвешься на бдительного взрослого... С собаками гулять было, честно говоря, негде, но собачники собирались во дворе УПК дальше по Землячке, а осенью даже жгли там костры из деревянных ящиков.
По рассказам тех, кто жил в нашей квартире до нас, этот дом был одним из первых кооперативов Москвы 30-х годов. Перекрытия в нем были деревянные и, однажды, к нам пришел человек проверять их. Он вынул две доски дубового паркета и внутри оказалось еще сантиметров 30 свободного пространства. Когда он просунул туда руку, то наткнулся не на перекрытие, а на чтото еще, и , к своему и маминому изумлению, это оказалась часть челюсти. Шум поднимать не стали потому что кость была от животного и вероятно лежала там еще с войны. Мама сказала, что выкинула ее, приехав из пионерлагеря я страшно обиделась, что сама не видела такой ценный артефакт!.
В нашей квартире до нас жили Вильковичи, отец семейства рассказывал папе и про кооператив и про то, что в этой квартире сначала жил какой-то инженер, который положил паркет и отделал ванную плиткой со встроенными мыльницами еще до войны. Потом инженера, кажется посадили и следующий жилец отремонтировал квартиру и тоже съехал, потом там жили уже упомынутые Вильковичи, оставившие нам телефон на свое имя. К слову сказать, сразу же после ремонта сделанного к рождению младшей сестры поменялись и мы. Так что квартира полностью оправдала свое качество менять хозяев, сделавших ремонт!
В квартире были двойные входные двери между ними мы хранили картошку. В корридоре был встороен огромный шкаф до потолка. Поскольку потолки были больше трех метров, то залезть в шкаф на антресоли было целым приключением. А нужда приключалась каждый раз, как вылетали пробки. Другие антрессоли были над коридорчиком из прихожей в кухню. Долгое время там стояла коробка из под телевизора, в которой лежали всякие разные вещи. Помнится, чтобы туда залезть надо было придвинуть стол, а на него поставить стул, потом изловчиться и сесть на саму антресоль, тогда можно было запустить руку в коробку и найти там, например, мамино платье годов 60-х. Я регулярно туда залезала, когда надоедала школьная форма. На кухне замечательными были 3 вещи: угловая раковина, расположенная в углу между двумя дверями на кухню и из кухни в ванную, сушилка для посуды, в первый же день прибитая мамой на дверь в кухню (поэтому с посудой проблемы дома были всегда) и огромный, обитый изнутри железом, стенной холодильник,в который, если убрать полки, таких как я втиснулось бы как минимум трое. Зимой в нем насквозь промерзала кастрюля щей, но, за то и пельмени, которые мы с мамой лепили там мгновенно застывали.
Ванна была большая с узким окошком, выходившим во двор. В ванной помимо раковины и собственно ванной влезал еще стол и стриальная машина, там мы, все дети однажды спрятались от родителей в Новый год и уснули под столом, притащив туда матрас, было нас человек 5 и родители, проснувшись утром долго искали нас по всей квартире.
В комнатах и корридоре был дубовый паркет, на который можно было лить воду сколько хочешь, но вымести из него мельчайшую асфальтовую пыль было совершенно не возможно. Стены переходили в потолок лепным карнизом, поэтому вертикальные балки или опоры в комнатах были похожи на колонны.
В нашем доме был чердак, открыт он бывал не часто, но пару раз я там была. Все поиски сокровищь, котрыми бредят современные дети, ничто по сравнению с тем чувством ожидания тайны и опасливого нетерпения, с которым залезаешь на чердак. Там, как правило, тепло, тихо и очень пыльно. Деревянные балки, поддерживающие крышу и столбы кирпичной кладки, скупо подсвеченные дневным светом из мутных слуховых окошек. Московская традиция выносить все, что может еще пригодиться на чердак, осчастливила не одного коллекционера. Один мой знакомый рассказывал, как на его глазах его приятель вытащил стринную саблю из пыльного угола, куда тот не хотел соваться. Мне самой попадались только старые пухлые школьные тетрадки, исписанные аккуратным почерком.
фото отсюда http://mamlas.livejournal.com/830759.html?view=2736167#t2736167
Это дом 44 по бывшей ул. Землячки, вернее его последние 2 подъезда. Начало дома с лифтом и на этаж выше носит свой номер 40. Лет 30 назад местные "шутники" вызывали в дом номер 42 скорую или пожарную. Два года назад еще не было бетонного монстра с краном по правой стороне улицы, а бывшем моем дворике, теперь сильно облысевшем, сиротливо стояла детская площадка.
На улицу выходили окна большой комнаты и родительсокй спальни. Мама вставала и будила нас, когда зажигались 2 окна в здании Радиозавода, там работали две очень пунктуальные женщины. Весной, когда на деревьях еще не было листьев в хорошую погоду с нашего балкона из родительской спальни на третьем этаже виден был Василий Блаженный. В мае все тротуары были покрыты тополиным пухом и, бросив спичку в поддельный снег можно было долго идти за огоньком. Пока не нарвешься на бдительного взрослого... С собаками гулять было, честно говоря, негде, но собачники собирались во дворе УПК дальше по Землячке, а осенью даже жгли там костры из деревянных ящиков.
По рассказам тех, кто жил в нашей квартире до нас, этот дом был одним из первых кооперативов Москвы 30-х годов. Перекрытия в нем были деревянные и, однажды, к нам пришел человек проверять их. Он вынул две доски дубового паркета и внутри оказалось еще сантиметров 30 свободного пространства. Когда он просунул туда руку, то наткнулся не на перекрытие, а на чтото еще, и , к своему и маминому изумлению, это оказалась часть челюсти. Шум поднимать не стали потому что кость была от животного и вероятно лежала там еще с войны. Мама сказала, что выкинула ее, приехав из пионерлагеря я страшно обиделась, что сама не видела такой ценный артефакт!.
В нашей квартире до нас жили Вильковичи, отец семейства рассказывал папе и про кооператив и про то, что в этой квартире сначала жил какой-то инженер, который положил паркет и отделал ванную плиткой со встроенными мыльницами еще до войны. Потом инженера, кажется посадили и следующий жилец отремонтировал квартиру и тоже съехал, потом там жили уже упомынутые Вильковичи, оставившие нам телефон на свое имя. К слову сказать, сразу же после ремонта сделанного к рождению младшей сестры поменялись и мы. Так что квартира полностью оправдала свое качество менять хозяев, сделавших ремонт!
В квартире были двойные входные двери между ними мы хранили картошку. В корридоре был встороен огромный шкаф до потолка. Поскольку потолки были больше трех метров, то залезть в шкаф на антресоли было целым приключением. А нужда приключалась каждый раз, как вылетали пробки. Другие антрессоли были над коридорчиком из прихожей в кухню. Долгое время там стояла коробка из под телевизора, в которой лежали всякие разные вещи. Помнится, чтобы туда залезть надо было придвинуть стол, а на него поставить стул, потом изловчиться и сесть на саму антресоль, тогда можно было запустить руку в коробку и найти там, например, мамино платье годов 60-х. Я регулярно туда залезала, когда надоедала школьная форма. На кухне замечательными были 3 вещи: угловая раковина, расположенная в углу между двумя дверями на кухню и из кухни в ванную, сушилка для посуды, в первый же день прибитая мамой на дверь в кухню (поэтому с посудой проблемы дома были всегда) и огромный, обитый изнутри железом, стенной холодильник,в который, если убрать полки, таких как я втиснулось бы как минимум трое. Зимой в нем насквозь промерзала кастрюля щей, но, за то и пельмени, которые мы с мамой лепили там мгновенно застывали.
Ванна была большая с узким окошком, выходившим во двор. В ванной помимо раковины и собственно ванной влезал еще стол и стриальная машина, там мы, все дети однажды спрятались от родителей в Новый год и уснули под столом, притащив туда матрас, было нас человек 5 и родители, проснувшись утром долго искали нас по всей квартире.
В комнатах и корридоре был дубовый паркет, на который можно было лить воду сколько хочешь, но вымести из него мельчайшую асфальтовую пыль было совершенно не возможно. Стены переходили в потолок лепным карнизом, поэтому вертикальные балки или опоры в комнатах были похожи на колонны.
В нашем доме был чердак, открыт он бывал не часто, но пару раз я там была. Все поиски сокровищь, котрыми бредят современные дети, ничто по сравнению с тем чувством ожидания тайны и опасливого нетерпения, с которым залезаешь на чердак. Там, как правило, тепло, тихо и очень пыльно. Деревянные балки, поддерживающие крышу и столбы кирпичной кладки, скупо подсвеченные дневным светом из мутных слуховых окошек. Московская традиция выносить все, что может еще пригодиться на чердак, осчастливила не одного коллекционера. Один мой знакомый рассказывал, как на его глазах его приятель вытащил стринную саблю из пыльного угола, куда тот не хотел соваться. Мне самой попадались только старые пухлые школьные тетрадки, исписанные аккуратным почерком.