150 лет тому назад
Московские нравы столицы середины 19 века.
У Загоскина "Москва и москвичи"
"
Я заметил, что мой Иван, проезжая этим переулком, беспрестанно и с особым
вниманием посматривал вперед на небольшую площадку или, лучше сказать,
перекресток, на котором у плохой и до половины развалившейся биржи стоял один
извозчик в синей плисовой шапке и кормил сенцом своего пегого коня.
- Ну, так и есть! - прошептал мой Иван. - Батюшка барин, - продолжал
он вполголоса, останавливая лошадь, - подержите на минутку!
И, не дожидаясь моего ответа, бросил мне вожжи, спрыгнул с саней,
подбежал к извозчику, который стоял у биржи, и принялся, не говоря ни слова,
пороть его своим кнутом. Извозчик, детина дюжий и рослый, вместо того, чтоб
обороняться, засуетился, кое-как заворотил свою разнузданную лошадь, упал в
санки и поскакал сломя голову прочь от биржи. Вся эта экспедиция продолжалась не
более полуминуты. Мой Иван воротился, сел преспокойно на свое место и повез
меня далее.
- Что это, братец? - спросил я. - За что ты его бил?
- Как за что, сударь? Ведь эта биржа-то наша. Мы деньги за нее платим, а
этот колотырник, прах его знает, кто такой... вишь, для него припасли... мошенник
этакий!.. Вздумал у чужой биржи лошадь кормить. Иногда случится, второпях и
сенца оставишь, а эти чужехваты тут и есть! Ведь в Москве, батюшка, много этаких
шишимор; не хочет за место платить, да по чужим биржам и таскается. А проворен,
разбойник: не успел его десяти раз хлестнуть.
- Да как же это, братец, ты так на него кинулся? Ты мужик небольшой, а он,
кажется, детина такой ражий; ну, если б он стал обороняться?..
- Обороняться?.. Да как он смеет!.. Каков бы он ни был человек, а все-таки
знает, что я не напрасно перепоясал его кнутом.
"Вот оно, естественное-то право, - подумал я, - этот закон совести".
- Уж коли захватили вора в горохе, - продолжал мой ванька, - так где ему
обороняться: малый ребенок прибьет.
- Нет, любезный, - сказал я, - у нас не по-вашему: у нас иногда и
поймаешь вора в горохе, да не смей ему сказать, что он вор.
- Вот еще!.. Что вы, батюшка?.. Да неужели вору-то кланяться?
- Пожалуй себе, не кланяйся, да чести-то его не смей порочить.
- Да что, сударь, за честь у мошенника?..
- Эх, братец! Вы народ необразованный, вы этого не понимаете...
- Конечно, батюшка, где нам! Мы люди темные; по нашему глупому разуму,
кто плут, так плут, кто честный человек, тот честный.
- Вот то-то и есть! Это по-вашему, а у нас не так; у нас две чести, братец:
одна честь та же, что у вас...
- А другая-то, батюшка, какая?
- А вот какая. Если тебя поймают в плутовстве да назовут в глаза
мошенником, так ты не покоряйся. "Я, дескать, сам знаю, что я мошенник, да не
люблю, чтоб мне это говорили; так не угодно ли со мною за это разделаться".
- Разделаться?.. Как разделаться?..
- Да как хочешь: или на саблях рубиться, или на пистолетах стреляться.
- Ах, господи! - вскричал мой ванька. - Да за что ж это?.. Меня же
обидели, да я же и живота лишайся!
- А не захочешь ответить, так не прогневайся: честным-то человеком
останется он, а бесчестным будешь ты.
Эти последние слова до того поразили моего Ивана, который, вероятно,
никогда не слыхивал о дуэлях, что он решительно онемел от удивления. Желая
удостовериться, точно ли я говорю не шутя или смеюсь над ним, он опустил вожжи
и обернулся ко мне лицом. Лошадка воспользовалась этой оплошностию, повернула
в сторону, зацепила за надолбы, пошевеньки упали набок, а вместе с ними,
разумеется, и мы."
У Загоскина "Москва и москвичи"
"
Я заметил, что мой Иван, проезжая этим переулком, беспрестанно и с особым
вниманием посматривал вперед на небольшую площадку или, лучше сказать,
перекресток, на котором у плохой и до половины развалившейся биржи стоял один
извозчик в синей плисовой шапке и кормил сенцом своего пегого коня.
- Ну, так и есть! - прошептал мой Иван. - Батюшка барин, - продолжал
он вполголоса, останавливая лошадь, - подержите на минутку!
И, не дожидаясь моего ответа, бросил мне вожжи, спрыгнул с саней,
подбежал к извозчику, который стоял у биржи, и принялся, не говоря ни слова,
пороть его своим кнутом. Извозчик, детина дюжий и рослый, вместо того, чтоб
обороняться, засуетился, кое-как заворотил свою разнузданную лошадь, упал в
санки и поскакал сломя голову прочь от биржи. Вся эта экспедиция продолжалась не
более полуминуты. Мой Иван воротился, сел преспокойно на свое место и повез
меня далее.
- Что это, братец? - спросил я. - За что ты его бил?
- Как за что, сударь? Ведь эта биржа-то наша. Мы деньги за нее платим, а
этот колотырник, прах его знает, кто такой... вишь, для него припасли... мошенник
этакий!.. Вздумал у чужой биржи лошадь кормить. Иногда случится, второпях и
сенца оставишь, а эти чужехваты тут и есть! Ведь в Москве, батюшка, много этаких
шишимор; не хочет за место платить, да по чужим биржам и таскается. А проворен,
разбойник: не успел его десяти раз хлестнуть.
- Да как же это, братец, ты так на него кинулся? Ты мужик небольшой, а он,
кажется, детина такой ражий; ну, если б он стал обороняться?..
- Обороняться?.. Да как он смеет!.. Каков бы он ни был человек, а все-таки
знает, что я не напрасно перепоясал его кнутом.
"Вот оно, естественное-то право, - подумал я, - этот закон совести".
- Уж коли захватили вора в горохе, - продолжал мой ванька, - так где ему
обороняться: малый ребенок прибьет.
- Нет, любезный, - сказал я, - у нас не по-вашему: у нас иногда и
поймаешь вора в горохе, да не смей ему сказать, что он вор.
- Вот еще!.. Что вы, батюшка?.. Да неужели вору-то кланяться?
- Пожалуй себе, не кланяйся, да чести-то его не смей порочить.
- Да что, сударь, за честь у мошенника?..
- Эх, братец! Вы народ необразованный, вы этого не понимаете...
- Конечно, батюшка, где нам! Мы люди темные; по нашему глупому разуму,
кто плут, так плут, кто честный человек, тот честный.
- Вот то-то и есть! Это по-вашему, а у нас не так; у нас две чести, братец:
одна честь та же, что у вас...
- А другая-то, батюшка, какая?
- А вот какая. Если тебя поймают в плутовстве да назовут в глаза
мошенником, так ты не покоряйся. "Я, дескать, сам знаю, что я мошенник, да не
люблю, чтоб мне это говорили; так не угодно ли со мною за это разделаться".
- Разделаться?.. Как разделаться?..
- Да как хочешь: или на саблях рубиться, или на пистолетах стреляться.
- Ах, господи! - вскричал мой ванька. - Да за что ж это?.. Меня же
обидели, да я же и живота лишайся!
- А не захочешь ответить, так не прогневайся: честным-то человеком
останется он, а бесчестным будешь ты.
Эти последние слова до того поразили моего Ивана, который, вероятно,
никогда не слыхивал о дуэлях, что он решительно онемел от удивления. Желая
удостовериться, точно ли я говорю не шутя или смеюсь над ним, он опустил вожжи
и обернулся ко мне лицом. Лошадка воспользовалась этой оплошностию, повернула
в сторону, зацепила за надолбы, пошевеньки упали набок, а вместе с ними,
разумеется, и мы."