Еще один снимок с альтернативного кладбища
Кто-то из фашистских лидеров сказал, что к поэтам нельзя относиться серьезно; если к ним относиться серьезно - их надо расстреливать. Слишком умнО для фашистского лидера, слишком в стиле Унамуно, который хватался за револьвер при слове «культура» именно потому, что был слишком культурен для своей эпохи- культурен в высшем смысле слова, «аристократ духа». В общем, не знаю, кто это сказал (запомнилось с 16-ти лет, когда читал книгу о Лорке в ЖЗЛ), но мысль, достойная Платона. Вопрос в том, кого считать поэтом, исходя из этой продуманной логики. Так вот, исходя из нее, поэт - это тот, кто опасен для «мира сего», подрывник, как и Христос… Расстрел (крест) высшее из призваний, венец, говоря в нашей терминологии. Такого венца, разумеется, ни один из поэтов (поэтов в этом смысле) по-человечески не хочет, как и Спаситель молил, чтобы миновала Его чаша сия, но не может и отказаться.
Тут вот в посте о «вечных муках» возник интересный разговор с Виталием Капланом и, отвечая ему, я сформулировал свое кредо по поводу так называемого «спасение». Перефразируя Бекона и перефразировавшего его Элиота, можно сказать так: спасение начинается с верности делу. И кончается, когда начинаешь париться по поводу своего «спасения» (вроде бы «спасения души», но по сути - шкуры: здесь и в «вечности»).
Когда умер Денис ходили слухи, что это было самоубийство. В каком-то смысле так и было - как и вся жизнь поэта-подрывника, как и жизнь Христа. В каком-то, но не в прямом. Была вот эта самая верность делу (призванию, говоря высоким штилем) - призванию явить «музЫку саму», а не мУзыку, не говоря о филолологии.
Тут один считающий себя (и считающийся другими) филололог, ни одной поэтической строчки которого я не могу вспомнить, высказался в том смысле, что Новиков и Рыжий (они почему-то упоминаются в одной связке и в общем, есть основания, хотя они - разные) большими поэтами не являются. Насчет рыжего, может и так, но насчет Дениса категорически не согласен. Дело в том, что понимать под поэзией. «петлю и могилу, одержимость и страсть» или… впрочем, поэзия, разумеется, не всегда «самопал» (самосожжение на жертвеннике), она ночует и там и сям, сминая разные простыни, есть, скажем, Пушкин, а есть Фет или Некрасов (ограничусь золотым веком), как в первоначальном христианстве: были мученики, мечтавшие стать смолотой зубами львов пшеницей (что нисколько не исключает человеческого страха) и были ни для кого не опасные гностики, думавшие о «спасении души» и тоже по-своему интересные, был самоубийца Мандельштам и осторожный Пастернак, который все же сорвался под конец, напечатав своего Живаго, правда, в прокоммунистическом журнале, хотя и итальянском.
Речь о величине жертвы, о том, чем является дело, которое для одних выше жизни в мире сем, прелюбодейном и грешном, а для других как-то худо-бедно вписывается в его параметры: является ли это дело жертвенником, самозакланием ради музЫки (а тем самым ради Христа) или является чем-то другим.
Новиков в этом смысле еще не прочтен, да и не уверен, что буде прочтен (и не только в этом смысле). Перечитайте, однако, его «Черное небо стоит над Москвой», где все, о чем я здесь говорю, названо, исповедано как его кредо.
Когда он умер, я написал восемь строк, которые были для меня важны тоже как своего рода символ веры, но что-то меня в них не устраивало. Переписывал периодически и через какое-то время понимал: нет, не то. В общем, вот последняя редакция - все то же, что было, но, как мне кажется, навел на резкость. Это ответ ему:
НА СМЕРТЬ ПОЭТА
Сам себе жертвенник, сам себе жрец,
перлами речи родной
завороженный ныряльщик…
Денис Новиков
Та глубина, уключины, ключицы,
Тот жертвенник, который - самопал,
И никакая тварь не отлучит нас,
Как римлянам тарсянин написал
Не глубина, не высота - стоит при дверех,
Кириллицей, как встарь, мороз и сон.
И в нем - крюки и петли, но не верю:
Все той же веткой снег твой осенен
один снимко