R.I.P.
Только что узнал, что в минувший понедельник в центральной больнице Бирмингема умер от ковида мой бывший научник-ассириолог, д-р Аластор Ливингстон.
Для меня лично, и для всей ассириологии в целом, это тяжёлая потеря.
Ливингстон был последним из числа талантливых учеников великого Ламберта, и последним главой бирмингемской кафедры ассириологии до её развала университетской администрацией. Учиться у него было для меня сказочной удачей, из тех, что в английском языке описываются словом serendipity.
Я запомнил его на редкость весёлым человеком, умевшим вплести анекдот в любой разговор, и при этом быть настолько деликатным, чтобы не задеть собеседника даже случайно. Аластор очень любил вино, и наша самая первая встреча с ним как с научником прошла за бокалом его любимого белого южноафриканского Chenin Blanc. Он гордился своим южноафриканским происхождением, и часто показывал нам зулусские ассегай и дубинку-ивиссу, подаренные ему одним из племён, среди которых в молодости ему довелось жить.
А ещё он очень любил детей. Его статья о детях в древнем Междуречье, The pitter-patter of tiny feet, с самого начала поразила меня его личной вовлечённостью. На моё удивление Аластор ответил, что без детей нет не только будущего, но и настоящего.
У него самого их осталось трое.
Фотографий его очень мало. Аластор, в числе прочих подхваченных им болячек, имел ринофиму, и исключительно не любил, когда его фотографировали ан-фас. Все старались фотографировать его как-нибудь сбоку, или незаметно.
Для меня лично, и для всей ассириологии в целом, это тяжёлая потеря.
Ливингстон был последним из числа талантливых учеников великого Ламберта, и последним главой бирмингемской кафедры ассириологии до её развала университетской администрацией. Учиться у него было для меня сказочной удачей, из тех, что в английском языке описываются словом serendipity.
Я запомнил его на редкость весёлым человеком, умевшим вплести анекдот в любой разговор, и при этом быть настолько деликатным, чтобы не задеть собеседника даже случайно. Аластор очень любил вино, и наша самая первая встреча с ним как с научником прошла за бокалом его любимого белого южноафриканского Chenin Blanc. Он гордился своим южноафриканским происхождением, и часто показывал нам зулусские ассегай и дубинку-ивиссу, подаренные ему одним из племён, среди которых в молодости ему довелось жить.
А ещё он очень любил детей. Его статья о детях в древнем Междуречье, The pitter-patter of tiny feet, с самого начала поразила меня его личной вовлечённостью. На моё удивление Аластор ответил, что без детей нет не только будущего, но и настоящего.
У него самого их осталось трое.
Фотографий его очень мало. Аластор, в числе прочих подхваченных им болячек, имел ринофиму, и исключительно не любил, когда его фотографировали ан-фас. Все старались фотографировать его как-нибудь сбоку, или незаметно.