Как рассказать страшную правду?
Споры о детских книгах под новый год разгорелись нешуточные. Вот и я написала свое мнение о новой хорошей книжке. Рецензия предназначена для журнала "Библиотека в школе" и выйдет только весной. Но я пока ее публикую тут
Возможно потому, что 2015 был юбилейным - страна праздновала годовщину великой победы - особенно остро встала в этот год тема исторической памяти. Что мы знаем о прошлом своей страны? Об истории своей семьи? Какова была жизнь того поколения, которое прошло через войну? Как сложились судьбы тех, кто выжил и вернулся? Выставки, книги, публикации в журналах приносили новые свидетельства - факты, воспоминания, которые часто не укладывались в привычную устявшуюся картину событий. Вдруг на ней обнаружились белые пятна, о которых мы не знали, или просачивались с неумолимой очевидностью воспоминания, которых мы избегали. В трещинах-кракелюрах исторического полотна проступили давно и прочно загрунтованные, закрытые новыми яркими наслоениями краски слои. Прошло пол-века, и скрывать эту обойденую памятью историю, оказалось больше невозможно. Теперь мы уже иначе смотрим и на события войны, и на свершения советского строя, и на трудное послевоенное десятилетие. От этих новых знаний наша память не умаляет героизма усилий советского народа, но восприятие истории становится постепенно более личным, обращенным к индивидуальному опыту отдельного человека - из миллионов таких судеб и с кладывается История. История, в которой, теперь уже невозможно это скрывать, было немало горьких, страшных, несправедливых страниц - не прочитав их, невозможно двигаться в будущее.
Как рассказать об этом новым поколениям? Нынешним детям, первому поколению относительно в благополучных лет - деятельным, стремящимся к успеху, информированным, но не очень склонным к рефлексии и к сопереживанию.
За последние годы вышло немало книг, авторы которых пытались рассказать детям о прошлом - и всякий раз это была очень непростая задача. «Облачный полк» Эдуарда Веркина, «Сахарный ребенок» Ольги Громовой, «Сталинский нос» Евгения Ельчина, книги писателей 60-70-х: Бориса Алмазова, Вадима Шефнера, Александра Крестинского и др., возвращенные нам подвижничеством редактора Ильи Бернштейна - что греха таить: все эти важные прекрасные книги гораздо больше интересовали нас, взрослых, и, увы, значительно меньше тех юных читателей, для которых мы их предназначали. Конечно, все они нашли свою аудиторию, но о реальном влиянии их на читателей пока судить трудно. Они есть - и это уже важно.
Постепенно становится очевидно, что для разговора с новым юным читателем, чтобы быть услышанным и понятым (а ведь только так можно протянуть связующую нить между поколениями) нужно искать какие-то новые подходы, коды, литературные приемы. Что это будет - антиутопия, фэнтези или комикс? - Пока неясно. Главное, чтобы разговор шел честный.
Появившаяся на исходе 2015 года книга Юлии Яковлевой «Дети ворона» сразу обратила на себя внимание.
Автор берется за сложную тему - судьба детей в годы сталинских репрессий. Факты о преследовании ни в чем не повинных детей, чьи родители были оболганы и уничтожены как «враги народа», теперь известны. Но факты эти столь ужасны, что даже взрослый человек с трудом их принимает, преодолевая желание оградиться, не знать, забыть. Стоит ли рассказывать детям о том, что скрывалось за плакатным парадным фасадом «счастливого советского детства»? Не лучше ли сохранить полюбившийся миф? Не сломаем ли мы слабые детские души тяжестью исторического груза? Все мы помним, как в детстве в самых страшных местах книг или фильмов затыкали уши или вообще выбегали из комнаты. Как рассказать так, чтобы хотелось слушать, не отрываясь?
Юлия Яковлева выбирает самый очевидный способ и, возможно, самый неожиданный. История мальчика Шурки и его семьи, оказавшейся втянутой в маховик сталинского террора, в самый трагический момент преображается … в сказку. И что очень важно: автору удается точно выбрать «угол зрения». Трагический извращенный злобой, насилием и ложью мир не доступен детскому пониманию. Шурка и его сестра Таня, чудом избежавшие ареста (ночью, пока они спали, увели их родителей и младшего братишку), не могут найти объяснения этому иррациональному злу. Их жизненный опыт еще слишком мал, и тут естественным образом включается защитный механизм детской фантазии, самый понятным и доступным ответом для них оказывается сказочный. Так «черный ворон», увезший их родителей, превращается в детском воображении в злого Черного Ворона. Как воплощение абсолютного зла, Ворон не просто губит своих жертв, а вынимает душу, уродует, превращает людей в холодные маски.
Но Юлия Яковлева удерживается от соблазна с головой уйти в сказку: все волшебные события в книге прочно прикреплены к реальной жизни - реальному городу, его топографии, историческим событиям. Между этими двумя полюсами - реальным: ощутимым, вещным, наполненным множеством узнаваемых деталей - и сказочным: порой невидимым, но постоянно пристутсвующем в повести - и развивается сюжет.
Юлия Яковлева прекрасно передает ощущение ребенка, выброшенного из привычного защищенного мира, преданного и оболганного, столкнувшегося с непонятной и страшной реальностью, оказавшегося один на один против зла: маленький мальчик и огромный Ворон. «Черный Ворон крался не спеша по набережной, словно прислушиваясь к домам и окнам. Он казался огромным, но в остальном совсем обычным - таких полно на улицах. От этого становилось особенно жутко. Поблескивали черные лакированные крылья. Шурка бежал навстречу, размахивая руками. Сердце билось до боли. Было очень страшно».
Удивительным образом сказочная канва, которая постепенно все больше пронизывает повесть и эмоционально усиливает повествоание, в то же время, помогает преодолеть страх, не позволяет впасть в отчаянье: ведь то, что сказки без счастливого конца не бывает, знает любой ребенок. Но автор не спешит подбросить поскорее этот хэппи-енд. Ведь это сказка о правде, а по правде счастливый конец у истории детей врагов народа был, увы, невозможен.
Шурка, попав в детский дом, погружается в серый безысходный кошмар. Здесь детей лишают памяти, отнимают даже имя.
«-А где твоя мама? А твоя? Где ваши родители? - шепотом спросил он своих новых друзей.
-У нас нет родителей.
-Так не бывает. У всех есть. Даже у мух.
-Здесь ни у кого нет родителей.
Шурка хотел возразить. Но вдруг почувствовал, что ему уже неинтересно.
И потекли серенькие дни».
В этой серой безысходности растворяются индивидуальные черты: и дети, и взрослые превращаются в равнодушных покорных серых уродцев, забывают прошлую жизнь.
«... в Сером доме переламывали всех. Смелых, добрых, наглых, сильных, застенчивых, умных, бойких. Любых. Все они превращались в одинаковые серые тени. Ходили строем. Покорно работали. А главное...» Самое страшное, оказывается, даже не в обезличивание, а в том, что жертвы палачей сами становятся палачами или их пособниками: и взрослые - надзирательница Тумба, студентка Лена, и дети - сироты, искалеченные атмосферой детского дома, и даже как счастливые пионеры, механически марширующие к призрачной цели.
И вот что еще важно: разделив мир в книге на две половины - видимую и невидимую, автор сказочным способом снимает ужас реальных событий, делает их соразмерными детскому восприятию. Сказочная канва - словно страховка, поддерживает читателя, на протяжении всей книги. Она не гасит эмоциональное напряжение, но и не позволяет нам провалиться в непереносимое отчаянье. Удивительным образом, книга читается как увлекательный приключенческий роман - на одном дыхании. Юлия Яковлева не только умеет заинтриговать читателя, увлечь перепетиями сюжета, но и говорит с ним на одном языке - не заигрывая, и не поучая. Перед нами не роман-назидание, а просто хорошая добротная литература. И литература именно детская.
Автор преобразует известные нам факты в обстоятельства, доступные пониманию читателя-ребенка. Яковлева не нагнетает ужасы, а скорее стремиться передать атмосферу безысходности и страха - липкого обволакивающего давящего зла, которое окружает ее героев. В Еврейском музее в Берлине есть особый зал - Комната пустоты; заходящий туда остается на время один в бетонном мешке - крошечном пространстве без окон, он слышит голоса других посетителей, шумы улицы, но сам огражден от них непреодолимой преградой. Ощущение выброшенности из реальности ужасно. Именно на такое изгойство в толпе оберечены и маленькие герои книги.
Шурка не понимает причин того, с чем ему приходится сталкиваться. Он не судит, не оценивает, и действет, скорее, интуитивно. Но то, что мы видимо мир его глазами, заставляет нас, взрослых, острее почувствоать это жуткое царство зла, сдирает коросту опыта и лишает способности забыть, отключиться. Юный читатель, не огрубевший душой, не может не возмутиться творящейся на его глазах несправедливости: ведь невиновность героев книги очевидна - не только родителей Шурки, но и случайного знакомого, угостившего мальчика мороженым, которого сестра Таня заподозрила в шпионстве, и старика дворника-профессора и его жены, приютивших чужого мальчишку, сознавая, что расплата за это проявление человечности неминуема, и тети Веры, взявшей под свою опеку осиротевших племяников. Не случайно наверняка выбрано это имя - Вера. Ведь именно ее поступок помогает нам поверить в то, что справедливость в конце концов восторжествует, а важнейшие человеческие качества - доброта, жертвенность, стремление жить по правде - неискоренимы.
«-Рискуете, - со значением тяжело произнесла тетка.
Тетя Вера взглянула на нее в упор.
-Чем же я рискую? Объясните мне прямо сейчас, как советский человек советскому человеку. Сию секунду.
У тети Веры были светлые глаза, обведенные черным ободком и с черными гвоздиками зрачков. Это был взгляд, которого не выдерживали уличные собаки, милиционеры и школьные учителя.
-Ну?
Тетка в сером ответила гримасой, но толкнула Бобку и Шурку в спину.
-Идите. (…)
Не было объятий и слез.
Они вышли на улицу».
Юлия Яковлева выбирает именно те мотивы, которые важны и внятны детям: горе от разлуки с родителями, веру в их непогрешимость, доверчивое отношение ко взрослым вообще и более того - чисто детскую уверенность в добром справедливом исходе - вопреки всему.
Книга Яковлевой не столько рассказывает детям о событиях истории, сколько настраивает их души на верное восприятие этих событий. На сопереживание. Пройдет несколько лет и семячко это прорастет и не даст заполнить душу сорняками равнодушия. А еще она подтверждает: бороться со злом необходимо. Сдаваться нельзя.
«Так вот что значит - не бояться, - думал Шурка. - Это значит - очень-очень бояться, но все равно идти вперед, только вперед»
Сказка дает автору столь необходимое для художественной правды остранение, позволяет говорить на сложные темы, споры о которых в нашем обществе еще не затихли, - не сводя счеты, а рассуждая, и, в конечном итоге, выносит повесть на уровень символической притчи. Эту книгу по-разному прочтут дети и взрослые. И это тоже хорошо и важно. Потому что это различие - необходимая отправная точка для диалога, столь долго откладывавшегося нами разговора, на который не так просто было решиться.
Ольга Мяэотс
Возможно потому, что 2015 был юбилейным - страна праздновала годовщину великой победы - особенно остро встала в этот год тема исторической памяти. Что мы знаем о прошлом своей страны? Об истории своей семьи? Какова была жизнь того поколения, которое прошло через войну? Как сложились судьбы тех, кто выжил и вернулся? Выставки, книги, публикации в журналах приносили новые свидетельства - факты, воспоминания, которые часто не укладывались в привычную устявшуюся картину событий. Вдруг на ней обнаружились белые пятна, о которых мы не знали, или просачивались с неумолимой очевидностью воспоминания, которых мы избегали. В трещинах-кракелюрах исторического полотна проступили давно и прочно загрунтованные, закрытые новыми яркими наслоениями краски слои. Прошло пол-века, и скрывать эту обойденую памятью историю, оказалось больше невозможно. Теперь мы уже иначе смотрим и на события войны, и на свершения советского строя, и на трудное послевоенное десятилетие. От этих новых знаний наша память не умаляет героизма усилий советского народа, но восприятие истории становится постепенно более личным, обращенным к индивидуальному опыту отдельного человека - из миллионов таких судеб и с кладывается История. История, в которой, теперь уже невозможно это скрывать, было немало горьких, страшных, несправедливых страниц - не прочитав их, невозможно двигаться в будущее.
Как рассказать об этом новым поколениям? Нынешним детям, первому поколению относительно в благополучных лет - деятельным, стремящимся к успеху, информированным, но не очень склонным к рефлексии и к сопереживанию.
За последние годы вышло немало книг, авторы которых пытались рассказать детям о прошлом - и всякий раз это была очень непростая задача. «Облачный полк» Эдуарда Веркина, «Сахарный ребенок» Ольги Громовой, «Сталинский нос» Евгения Ельчина, книги писателей 60-70-х: Бориса Алмазова, Вадима Шефнера, Александра Крестинского и др., возвращенные нам подвижничеством редактора Ильи Бернштейна - что греха таить: все эти важные прекрасные книги гораздо больше интересовали нас, взрослых, и, увы, значительно меньше тех юных читателей, для которых мы их предназначали. Конечно, все они нашли свою аудиторию, но о реальном влиянии их на читателей пока судить трудно. Они есть - и это уже важно.
Постепенно становится очевидно, что для разговора с новым юным читателем, чтобы быть услышанным и понятым (а ведь только так можно протянуть связующую нить между поколениями) нужно искать какие-то новые подходы, коды, литературные приемы. Что это будет - антиутопия, фэнтези или комикс? - Пока неясно. Главное, чтобы разговор шел честный.
Появившаяся на исходе 2015 года книга Юлии Яковлевой «Дети ворона» сразу обратила на себя внимание.
Автор берется за сложную тему - судьба детей в годы сталинских репрессий. Факты о преследовании ни в чем не повинных детей, чьи родители были оболганы и уничтожены как «враги народа», теперь известны. Но факты эти столь ужасны, что даже взрослый человек с трудом их принимает, преодолевая желание оградиться, не знать, забыть. Стоит ли рассказывать детям о том, что скрывалось за плакатным парадным фасадом «счастливого советского детства»? Не лучше ли сохранить полюбившийся миф? Не сломаем ли мы слабые детские души тяжестью исторического груза? Все мы помним, как в детстве в самых страшных местах книг или фильмов затыкали уши или вообще выбегали из комнаты. Как рассказать так, чтобы хотелось слушать, не отрываясь?
Юлия Яковлева выбирает самый очевидный способ и, возможно, самый неожиданный. История мальчика Шурки и его семьи, оказавшейся втянутой в маховик сталинского террора, в самый трагический момент преображается … в сказку. И что очень важно: автору удается точно выбрать «угол зрения». Трагический извращенный злобой, насилием и ложью мир не доступен детскому пониманию. Шурка и его сестра Таня, чудом избежавшие ареста (ночью, пока они спали, увели их родителей и младшего братишку), не могут найти объяснения этому иррациональному злу. Их жизненный опыт еще слишком мал, и тут естественным образом включается защитный механизм детской фантазии, самый понятным и доступным ответом для них оказывается сказочный. Так «черный ворон», увезший их родителей, превращается в детском воображении в злого Черного Ворона. Как воплощение абсолютного зла, Ворон не просто губит своих жертв, а вынимает душу, уродует, превращает людей в холодные маски.
Но Юлия Яковлева удерживается от соблазна с головой уйти в сказку: все волшебные события в книге прочно прикреплены к реальной жизни - реальному городу, его топографии, историческим событиям. Между этими двумя полюсами - реальным: ощутимым, вещным, наполненным множеством узнаваемых деталей - и сказочным: порой невидимым, но постоянно пристутсвующем в повести - и развивается сюжет.
Юлия Яковлева прекрасно передает ощущение ребенка, выброшенного из привычного защищенного мира, преданного и оболганного, столкнувшегося с непонятной и страшной реальностью, оказавшегося один на один против зла: маленький мальчик и огромный Ворон. «Черный Ворон крался не спеша по набережной, словно прислушиваясь к домам и окнам. Он казался огромным, но в остальном совсем обычным - таких полно на улицах. От этого становилось особенно жутко. Поблескивали черные лакированные крылья. Шурка бежал навстречу, размахивая руками. Сердце билось до боли. Было очень страшно».
Удивительным образом сказочная канва, которая постепенно все больше пронизывает повесть и эмоционально усиливает повествоание, в то же время, помогает преодолеть страх, не позволяет впасть в отчаянье: ведь то, что сказки без счастливого конца не бывает, знает любой ребенок. Но автор не спешит подбросить поскорее этот хэппи-енд. Ведь это сказка о правде, а по правде счастливый конец у истории детей врагов народа был, увы, невозможен.
Шурка, попав в детский дом, погружается в серый безысходный кошмар. Здесь детей лишают памяти, отнимают даже имя.
«-А где твоя мама? А твоя? Где ваши родители? - шепотом спросил он своих новых друзей.
-У нас нет родителей.
-Так не бывает. У всех есть. Даже у мух.
-Здесь ни у кого нет родителей.
Шурка хотел возразить. Но вдруг почувствовал, что ему уже неинтересно.
И потекли серенькие дни».
В этой серой безысходности растворяются индивидуальные черты: и дети, и взрослые превращаются в равнодушных покорных серых уродцев, забывают прошлую жизнь.
«... в Сером доме переламывали всех. Смелых, добрых, наглых, сильных, застенчивых, умных, бойких. Любых. Все они превращались в одинаковые серые тени. Ходили строем. Покорно работали. А главное...» Самое страшное, оказывается, даже не в обезличивание, а в том, что жертвы палачей сами становятся палачами или их пособниками: и взрослые - надзирательница Тумба, студентка Лена, и дети - сироты, искалеченные атмосферой детского дома, и даже как счастливые пионеры, механически марширующие к призрачной цели.
И вот что еще важно: разделив мир в книге на две половины - видимую и невидимую, автор сказочным способом снимает ужас реальных событий, делает их соразмерными детскому восприятию. Сказочная канва - словно страховка, поддерживает читателя, на протяжении всей книги. Она не гасит эмоциональное напряжение, но и не позволяет нам провалиться в непереносимое отчаянье. Удивительным образом, книга читается как увлекательный приключенческий роман - на одном дыхании. Юлия Яковлева не только умеет заинтриговать читателя, увлечь перепетиями сюжета, но и говорит с ним на одном языке - не заигрывая, и не поучая. Перед нами не роман-назидание, а просто хорошая добротная литература. И литература именно детская.
Автор преобразует известные нам факты в обстоятельства, доступные пониманию читателя-ребенка. Яковлева не нагнетает ужасы, а скорее стремиться передать атмосферу безысходности и страха - липкого обволакивающего давящего зла, которое окружает ее героев. В Еврейском музее в Берлине есть особый зал - Комната пустоты; заходящий туда остается на время один в бетонном мешке - крошечном пространстве без окон, он слышит голоса других посетителей, шумы улицы, но сам огражден от них непреодолимой преградой. Ощущение выброшенности из реальности ужасно. Именно на такое изгойство в толпе оберечены и маленькие герои книги.
Шурка не понимает причин того, с чем ему приходится сталкиваться. Он не судит, не оценивает, и действет, скорее, интуитивно. Но то, что мы видимо мир его глазами, заставляет нас, взрослых, острее почувствоать это жуткое царство зла, сдирает коросту опыта и лишает способности забыть, отключиться. Юный читатель, не огрубевший душой, не может не возмутиться творящейся на его глазах несправедливости: ведь невиновность героев книги очевидна - не только родителей Шурки, но и случайного знакомого, угостившего мальчика мороженым, которого сестра Таня заподозрила в шпионстве, и старика дворника-профессора и его жены, приютивших чужого мальчишку, сознавая, что расплата за это проявление человечности неминуема, и тети Веры, взявшей под свою опеку осиротевших племяников. Не случайно наверняка выбрано это имя - Вера. Ведь именно ее поступок помогает нам поверить в то, что справедливость в конце концов восторжествует, а важнейшие человеческие качества - доброта, жертвенность, стремление жить по правде - неискоренимы.
«-Рискуете, - со значением тяжело произнесла тетка.
Тетя Вера взглянула на нее в упор.
-Чем же я рискую? Объясните мне прямо сейчас, как советский человек советскому человеку. Сию секунду.
У тети Веры были светлые глаза, обведенные черным ободком и с черными гвоздиками зрачков. Это был взгляд, которого не выдерживали уличные собаки, милиционеры и школьные учителя.
-Ну?
Тетка в сером ответила гримасой, но толкнула Бобку и Шурку в спину.
-Идите. (…)
Не было объятий и слез.
Они вышли на улицу».
Юлия Яковлева выбирает именно те мотивы, которые важны и внятны детям: горе от разлуки с родителями, веру в их непогрешимость, доверчивое отношение ко взрослым вообще и более того - чисто детскую уверенность в добром справедливом исходе - вопреки всему.
Книга Яковлевой не столько рассказывает детям о событиях истории, сколько настраивает их души на верное восприятие этих событий. На сопереживание. Пройдет несколько лет и семячко это прорастет и не даст заполнить душу сорняками равнодушия. А еще она подтверждает: бороться со злом необходимо. Сдаваться нельзя.
«Так вот что значит - не бояться, - думал Шурка. - Это значит - очень-очень бояться, но все равно идти вперед, только вперед»
Сказка дает автору столь необходимое для художественной правды остранение, позволяет говорить на сложные темы, споры о которых в нашем обществе еще не затихли, - не сводя счеты, а рассуждая, и, в конечном итоге, выносит повесть на уровень символической притчи. Эту книгу по-разному прочтут дети и взрослые. И это тоже хорошо и важно. Потому что это различие - необходимая отправная точка для диалога, столь долго откладывавшегося нами разговора, на который не так просто было решиться.
Ольга Мяэотс